Считаные дни
Она смотрит на врача глазами, полными страха, тоненькая прозрачная струйка стекает под носом у малыша, он продолжает плакать, и Юнас поднимается.
— Подождите минутку.
Когда он возвращается в кабинет в сопровождении Элизабет, малыш уже прекратил рыдать и возится у ящика с игрушками. Элизабет присаживается на корточки рядом с мальчиком, и тот показывает ей погремушку.
— Ау, — гулит он и с опаской стучит ею по полу.
— Ой, — улыбается Элизабет, — сколько у тебя пятнышек!
И, обернувшись через плечо, обращается к матери:
— Цинковая паста в таких ситуациях очень хорошо помогает. Или «Зиртек».
Уже потом, когда Элизабет моет руки, она расспрашивает юную мать о ее отце, меньше ли его мучает бронхит.
— Папа говорит, что вы прописали ему просто лошадиную дозу лекарства, — расплывается в улыбке молодая женщина, — он уже совершенно поправился.
Выходя из кабинета, мать выглядит успокоенной, и Юнас смотрит, как она катит коляску по коридору к стойке регистрации, радостный малыш сидит в коляске и гремит погремушкой — Юнас не стал намекать им, что это все же собственность клиники. Когда они заворачивают за угол приемного покоя, из своего кабинета к нему направляется Элизабет.
— Вы уж меня извините… — начинает он.
Элизабет качает головой.
— Ничего, мы обычно именно так и делаем, — объясняет она, — помогаем друг другу советами.
Юнас кивает, но чувствует себя неловко; дальше по коридору из лаборатории доносится смех Вальтера.
— Не стесняйся задавать вопросы, Юнас, — ободряет его Элизабет. — И не надо бояться, я же вижу, на что ты способен.
Он собирает игрушки и задвигает ящик обратно в угол. Потом открывает окно и чувствует беспокойство, но сейчас совсем не до этого, он уже отстал от графика на десять минут. В этот момент звонит Гида. Следующий пациент отменил визит, говорит она, он один из тех постоянных пациентов, которые записываются на определенное время, но очень редко болеют. «Так что у вас есть десять минут, — говорит Гида, — выпейте чашку кофе и посидите, закинув ноги на стол, вы это явно заслужили».
Юнас отправляется в гардероб. Здесь чувствуется легкий запах лосьона после бритья Вальтера, аромат с нотками мускуса. Он пьет воду из-под крана и закрывается в туалете, садится на крышку унитаза и достает телефон, однако от Эвы нет ничего — ни звонка, ни сообщения.
Ей никак не взять в толк, почему он не может переступить через этот, как она сама его назвала, эпизод. «Люди умирают, — как-то сказала она ему, — даже дети иногда умирают; если ты не можешь с этим смириться, тебе следует найти какое-то другое занятие!» В начале их отношений она была более понимающей, но постепенно ее терпеливый настрой сменился раздражением. «В таком случае тебе надо специализироваться как врачу общей практики», — сказала она в какой-то момент, пожалуй, просто задиристо, но он, сытый этим по горло, воспринял ее слова как плохо скрытую ненависть. «Сидишь себе в конторе весь день напролет и выслушиваешь жалобы здоровых людей, — продолжила она, — ну, чем не жизнь?!» Возможно, она хотела, чтобы так и было. Эва была одной из тех, кто уже в первом семестре озвучил свои планы на будущее; согласно им, она намеревалась специализироваться по нейрохирургии. В отличие от большинства других, ей это удалось.
Никогда он не видел ее более взволнованной, чем по вечерам, когда они лежали в кровати и она рассказывала о главных событиях дня. Например, о кровоизлиянии в мозг, как она просверлила череп пациента, приподняла край и добралась до источника кровоизлияния.
— И тогда, — говорила Эва, натягивая футболку, в которой обычно спала, всегда огромную, достававшую ей почти до колен, — я обнаружила выпячивание, которое кровоточило, и установила на это место металлическую клипсу.
— И что, он выжил? — спрашивал Юнас, который уже лежал в постели. Он разглядывал Эву, а она присаживалась на краешек кровати и брала с тумбочки тюбик крема для ног.
— Она, — отзывалась Эва. — Это была молодая женщина. — И, быстрыми движениями размазывая крем по ногам, спрашивала как бы невзначай, словно по обязанности: — Ну, а ты как? Что там у тебя в неотложке?
И скорее всего, он рассказывал об эпизодах рабочего дня как о чем-то повседневном, лишенном драматизма, — о том, как вышедшая из себя и сбитая с толку женщина упорно настаивала, что ее сухой кашель, скорее всего, является симптомом рака легких, или о том, как парочка наркоманов заснула в приемном покое в грязных брюках, которые провоняли мочой, и он безуспешно пытался их разбудить, прежде чем пришлось вызвать охрану. В любом случае, на Эву все это не производило особого впечатления, она тянулась за мобильным телефоном и ставила будильник на десять минут шестого, чтобы у нее еще осталось время на небольшую пробежку перед работой.
— Спокойной ночи, — бормотала Эва и закрывала глаза.
Наверное, это была одна из тех ночей, когда он лежал без сна. Уже третий раз за два года он работал на замене, но все же по-прежнему чувствовал сомнение и беспокойство. Особенно по ночам, когда она беззаботно лежала рядом с ним, пылая любовью к специальности, к которой он даже не смог приблизиться, и у него не выходило из головы: а что, если он сделал неверный выбор? Что, если он, несмотря на относительно неплохие результаты экзамена и характеристики, оказался совершенно негодным врачом, каким он, возможно, и был? Такие мысли порой могли лишить его сна на долгие часы. Но тогда еще не было тех длительных страданий, которые захватывали его целиком и парализовали, потому что все это было раньше. Эпизод, как она это называла, еще не произошел.
Поток рутинных дел возобновляется, в три часа он стоит перед расписанием. Обычное продление больничных листов и направление на физиотерапию, это требует гораздо меньше отведенных двадцати минут. Юнас отправляется в комнату для персонала, угощается фруктами из корзинки на столе, а на обратном пути, когда идет по коридору, откусывая красное и сочное яблоко, он сталкивается с ней.
Она выходит из кабинета Элизабет, открывая дверь спиной. Собранные в хвост на затылке волосы качаются над воротником зеленого анорака, в одной руке она сжимает листок бумаги, рецепт или, возможно, направление, другой держится за дверную ручку и тянет ее, чтобы закрыть дверь.
— Спасибо большое, — говорит она, Элизабет что-то отвечает из кабинета, слов он не разбирает, потом девушка закрывает за собой дверь и поворачивается к нему.
Поначалу он даже не сразу понимает, кто перед ним стоит, но и отвести глаза он тоже не в силах. Юнас замедляет шаги, девушка смотрит прямо на него и останавливается.
— О, — произносит она. — А вы врач?
Волосы у нее ярко-рыжие, возможно, именно это сбило его с толку. Вчера на пристани, когда она сидела на коленях под дождем и помогала раненому мужчине, ее волосы казались более темными. Сейчас он понимает, что тогда они просто намокли.
— Привет, — отвечает Юнас. — Да, тут работаю.
Она бросает взгляд на бейдж на его белом халате, и внезапно лицо ее заливается краской. Сегодня она выглядит моложе — примерно двадцати с небольшим лет, зеленый анорак и шерстяной свитер, да еще горные ботинки, ее выговор выдает в ней местную.
— Так ужасно неловко получилось, — говорит она. — Если бы знала, что вы врач, ни за что не отказалась бы от вашей помощи.
Она качает головой, и хвостик на макушке снова описывает дугу.
— Да по-моему, вы и сами неплохо справились, — отвечает Юнас.
— Занималась на вечерних курсах по оказанию первой помощи, — смущается она.
— Ну надо же!
Она улыбается, но вид у нее печальный, и Юнас думает о том, что что-то ее гнетет, на душе неспокойно.
— Я была у Элизабет, — говорит девушка и быстро взмахивает рукой, в которой зажат рецепт, словно опасается, что он прочитает, что там написано. На одной щеке у нее ямочка, впадинка на коже, которая становится более заметной, когда она растягивает губы в улыбке, клыки немного выступают вперед. У Эвы тоже такая особенность, ставшая предметом первого комплимента, который Юнас осмелился ей сделать, Эва флиртовала с ним и сказала: «Ты пытаешься мне польстить, говоря, что у меня неправильный прикус?»