100 грамм смерти (СИ)

— Успеете до того, как взойдёт солнце? — волнуется Чико.
— Должны.
Мы выходим к пустынному дикому полю, которое простирается перед Крепостью.
— Жди здесь, — командует Фолк, указывая на остатки старого здания. — Здесь неплохое укрытие. Если услышишь какой-то шум, значит, пора прикрыть наши задницы.
— Ладно, ладно… Вы главное берегите эти свои задницы и зазря не подставляйтесь.
— Оставь своё ружьё здесь… — прошу я.
— Ёпта, да ты совсем сдурела?
— Иначе я никуда не пойду!
Фолк зло смотрит на меня, щурится, но я непреклонна.
— Черт с тобой! — он отставляет ружьё к стене. — Но если нас убьют виновата будешь ты!
***
Мы приближаемся к Крепости. Шаг за шагом. Вдох за вдохом.
Там, в темноте своего кабинета, Дин. Быть может, он уже делит постель с Тиной? Уж она-то свой шанс не упустит. От подобных мыслей становится только хуже, и я гоню их прочь, точно ветер палую листву.
На подступах к Крепости, привалившись к стволу одинокого дерева, дрыхнет Бублик. Сон штука серьёзная, особенно для него. Солдат спит — служба идёт. Нам повезло, что дежурит именно он.
— Бубба не только любит поесть, но и не прочь поспать.
— Ага… — Фолк уже поставил ногу на первую ступеньку. — Теперь самое сложное — войти тихо и добраться до дневника. Давай…
Крыльцо покрыто наледью, и я едва не падаю, поскользнувшись. Хорошо, что перила всё ещё есть и довольно крепкие.
Внезапно в серое небо с протяжным карканьем взлетают вороны. В страхе оборачиваюсь на Буббу, но тот и ухом не ведёт.
— Смотри, его и из пушки не разбудишь.
— Это нам на руку…
Дверь. Скрип. Одинокий луч фонаря.
Внутри темно. Пахнет плесенью и едва уловимо — медикаментами — или мне это только чудится? Знакомый аромат любви и собственного предательства бьёт в нос, сбивая с ног.
Лестница. Ступеньки. Вот спальня Тины. Делаю вдох и прохожу мимо. Останавливаюсь у двери в свою комнату. Фолк берётся за ручку двери, но я перехватываю его ладонь, испугавшись.
— А… а вдруг там теперь живёт кто-то другой?
— Сейчас и узнаем…
Фолк толкает дверь и молниеносно влетает в комнату. Проскальзываю следом. Тот уже стоит у моей кровати с занесённым кулаком, но в постели пусто.
— Где дневник?..
— Тут…
Падаю на колени, поддеваю дощечку в углу. Блокнот с золотистым тиснением на месте. Я прячу его в карман куртки и поднимаюсь на ноги.
— Давай, Карамелька… Уходим.
— Да, идём…
Мы благополучно покидаем второй этаж, пересекаем холл, добираемся до заднего хода и выбегаем на крыльцо. Солнце уже забрезжило на горизонте, разливаясь кровавыми реками.
— Быстрей…
Фолк, перепрыгивая через несколько ступенек, уже оказывается на твёрдой земле. Спешу за ним, но второпях совсем забываю о наледи и оскальзываюсь. Подлетев высоко вверх, я со всего маху падаю на ступеньки и, завыв от боли, съезжаю по ним вниз.
— Ёпта… — Фолк бросается ко мне, хватает за руку и рывком ставит на ноги. — Бежим…
Но стоит нам сделать всего пару шагов, как позади раздаётся пронзительный крик.
  
Из дневника Эйрика Халле. Эм
 
Итак, мне всё-таки удалось побывать в городе и даже вернуться живым и невредимым. Когда я появился на пороге нашей лачуги, Эм не спала. Её глаза блестели… То ли в свете луны, пробивающейся сквозь грязное засаленное окно, которое я так и не позволил Эм помыть из соображений безопасности, то ли от слёз — преждевременных и бесполезных.
— Всё в порядке! — улыбнулся я.
Эм, несмотря на огромный живот, бросилась ко мне. От неё пахло хлебом и молоком. Как такое возможно? Ни того, ни другого, мы не видели уже много месяцев…
Я гладил её по волосам и в свете мутной луны заметил несколько серебристых прядей. Раньше их точно не было… Это моя вина. Прижав Эм покрепче к себе, я прошептал, что всё будет хорошо и впервые пообещал, что скоро мы вернёмся домой. А она ответила, зарываясь в мои объятия:
— Мой дом там, где ты…
Ну и как её не любить?..
А потом мы говорили. Много и долго.
Я поведал, как под покровом ночи пробирался в город. Как петлял под землёй, по мрачным лабиринтам, освещая себе путь последним нашим фонарём и делая незаметные пометки, чтобы не заблудиться и вернуться назад… Я рассказал о встрече с профессором Йоном и нашей беседе.
 
— Значит, очень скоро ты снова меня покинешь? — её руки легли на живот. — Но малыш вот-вот родится…
— Не ты ли говорила, что я должен сражаться словом? Обещаю, что покину тебя до родов всего один раз… — улыбнувшись, я наклонился и поцеловал её живот. — Здравствуй, малыш, это твой папа! Я тебя очень люблю и очень жду. Скоро мы с тобой обязательно встретимся…
  
Глава 26. Смерть не стреляет холостыми
 
— Эй! Вы откуда взялись, навоз мне в нос!
Бубба. Он уже отлип от дерева, у которого нёс вахту.
— Дай нам уйти, Бубба! — требует Фолк.
— Сдурел?! — он вскидывает ружье. — Я не могу! Дин убьёт меня!
— Ёпта, тогда стреляй! — Фолк быстрым движением расстёгивает куртку. — Вот сюда, в сердце! А или давай прямо в голову? Дин тебе только спасибо скажет!
Бубба смотрит потеряно, потом качает головой и опускает ружье.
— Да не собираюсь я стрелять. Просто задержу вас и дело с концом.
— С таким же успехом можешь сразу пристрелить. Короче, мы уходим. Решать тебе…
Фолк толкает меня вперёд, на всякий случай прикрывая собой. Если Бубба решится стрелять, то в первую очередь достанется именно ему. Ох. Теперь идея оставить ружье в развалинах, кажется невероятно глупой. Чико тоже пока не стреляет, наверное, боится спровоцировать Бублика.
Шагать, ожидая каждую секунду пули, настоящее испытание. Хочется оглянуться, но страшно. Страшно дразнить Буббу. Страшно наступить не туда. Быть может он уже смотрит в прицел и держит палец на курке? Мы как будто кролики, на которых идёт охота…
Сходим с дороги и идём к чернеющим вдалеке развалинам. Дойдём ли?.. Покрытая инеем мёрзлая земля хрустит под ногами. Хрусть. Хрусть. Хрусть.
Наконец, добираемся до ближайших развалин. Испещрённые рытвинами древние стены дружелюбными не назовёшь, но это хоть какая-то защита. Теперь, чтобы пуля добралась до нас, Буббе придётся отправиться на поиски.
Чико засел левее. И чтобы с ним объединиться, нужно пересечь поле. Спрятавшись за обветшалой стеной, мы выглядываем из укрытия.
Из Крепости вылетает Дин: лицо перекошено, волосы взлохмачены, а из одежды на нём только джинсы и обувь. Его трясёт от злости и холода, он бросается к Буббе и выхватывает у того ружьё.
— Где они?! — в этом крике смешалось всё: боль, ненависть, злость, неверие.
Бубба что-то тихо отвечает, кивая в нашу сторону.
— Ну и каково это, поиметь меня, Кара, а? — вопит Дин. — А потом поиметь ещё раз, стащив ключ?
Голос Дина хрустит накрахмаленными простынями, а слова складываются в аккуратную стопочку. Вот бы подойти и разворошить их, растоптать…
Фолк сверлит меня взглядом, но я делаю вид, что не замечаю. Нам бы с Дином закрыться ото всех и попытаться поговорить… Но всё что я могу — оправдываться на глазах у толпы, которая уже тоже высыпала из Крепости. Тина встаёт рядом с Дином, плечом к плечу. При взгляде на них где-то в области сердца разрастается боль, но я себя одёргиваю.
— Эй ты, кусок дерьма, а что скажешь ты? Каково это — прятаться за бабью юбку? Ничего не меняется, да, Фолк? Только раньше тебя защищала мамаша!
— Моя мать, между прочим, старалась стать матерью и тебе! — Фолк не высовывает головы, понимая, что стоит только показаться и он превратиться в отличную мишень. — Она любила тебя.
— Ага, как же. У меня таких матерей было…
— А это уже вопрос к Магнусу.
— Не смей! Слышишь? Не смей говорить о моём отце, убийца! — хрипит Дин. — Жаль, что он сам тебя тогда не убил! — выплёвывает он с искажённым от злости лицом. Его слова сочатся ненавистью и складываются новой стопкой.