100 грамм смерти (СИ)
— А они нас пустят к себе?
— Надеюсь, в конце концов я ведь один из них… И у меня есть козырь в рукаве, какой-никакой, но и он сгодится…
Мы медленно шагаем по тропинке, которая едва угадывается в тумане, когда навстречу нам выходит парень. Точнее — выплывает. Черты его до того крупные, что кажутся не по размеру: широкий толстый нос расползся на пол-лица, скулы выпирают вперёд, а пухлые губы смешно оттопырены, из-за чего их хозяин выглядит обиженным на весь мир. Его глаза как две черные бусины сканируют меня с ног до головы.
— Здоров, Фо-алк! — он произносит имя Фолка на свой манер — выходит нечто среднее между «о» и «а». — Я ждал тебя раньше… Как жиза? И что за красотку ты привёл?
— Здорова. — Фолк хлопает его по плечу. — Это Кара. — он кивает на меня. — А это Чико.
— Ва-ау… — подмигивает тот. — Как насчёт того, чтобы познакомиться поближе?
— Привет. — Улыбаюсь в ответ.
Несмотря на его напор, он кажется беззлобным и совсем безобидным. Этакий весельчак.
— Как думаешь, нас примут? — Фолк бросается с места в карьер. Как всегда.
— Не знаю, амиго… — Чико становится серьёзным. — Раньше речь шла только о тебе, а ты — наш. Придётся с ним говорить.
Ох и не нравится мне, как звучит это самое «с ним» — благоговейно и почти шёпотом. Так говорили о Магнусе и так говорили с Магнусом. Но я не хочу больше играть в эти игры. Наигралась.
— Значит, поговорим. Веди…
— Ты ведь знаешь, он против чужих.
— Кара не чужая, — возражает Фолк. — Она спасла мне жизнь.
— Красотка, да ещё и смелая? Она разбивает мне сердце…
— Это она умеет… — соглашается Фолк, а я вспыхиваю.
Всё было по-настоящему.
— Ладно, пойдём, он как раз у себя. Но я ничего не обещаю.
Чико снова исчезает в тумане, и мы торопимся следом, чтобы не отстать.
— Что значит, раньше речь шла только о тебе? — спрашиваю запоздало. — Ты собирался уйти сюда?
— Была такая мысль… — нехотя признаётся Фолк. — Думал, ты вернёшься на остров, Дин одумается ну и…
Имя Дина отдаётся болью в груди. Наверное, теперь так будет всегда.
Фолк берёт меня за руку и тянет вперёд. Пальцы его тёплые и мои, давно превратившиеся в сосульки, сразу же согреваются. Душа тоже заледенела, но вряд ли её удастся отогреть так просто.
— Слушай, а нам обязательно оставаться здесь?..
— Это единственное место, где нам могут не только дать крышу над головой, Карамелька…
— Ясно.
— Вон там, в низине, главная и единственная улица… — объясняет Фолк. — Извини, особо смотреть здесь не на что.
Удивительно, но внизу туман не такой густой и мне даже удаётся разглядеть вдалеке несколько домиков, замерших по обе стороны от тропы.
Главная улица встречает нас заросшими высоким бурьяном крылечками, и почти у каждого на цепи сидит… собака. Стоит подойти ближе, они бросаются в нашу сторону с яростным лаем. Глаза у собак дикие и злые, а пасти полны страшных зубов. Прячусь за Фолка, ища защиты.
Из ближайшего дома выходит женщина. На вид ей лет сорок, но уставшие глаза делают её старше. Уперев руки в бока, она смотрит на нас неприветливо и даже сурово.
— Кто это, Чико?..
Фолк подходит ближе, и рыжий пёс начинает безумствовать.
— А ну фу!
Поразительно, но собака сразу же замолкает. Её крючковатый хвост болтается теперь в воздухе, как маятник часов: вправо-влево, вправо-влево.
— Это наши гости, Хуана. Одного из них ты знаешь, это Фо-алк. Сын Сверра.
Женщина пристально нас рассматривает, словно решая, заслуживаем ли мы такой милости.
— Зачем они здесь?
— Да затем… — не выдерживает Чико. — К нему нужно…
— Рубен? Я провожу… — вызывается Хуана и на этот раз Чико не спорит.
Наш путь лежит дальше по улице, но теперь собаки, завидев нашу провожатую, смиренно молчат.
У самого неказистого домика она останавливается и просит подождать.
— Зачем вам столько собак?.. — спрашиваю я.
— Для защиты. — Пожимает плечами Чико. — Дикие земли полны опасности. Мы их дрессируем так, что за нас они и загрызть могут и даже погибнуть.
— Как бы они нас не посчитали врагами… — высказываю опасения.
— Не бойся. Мы хоть и зовёмся дикарями, но используем псов только для защиты.
Очень скоро женщина возвращается, но уже не одна. С ней невысокий щуплый мужчина, который больше походит на ребёнка, только преждевременно состарившегося. Его коричневая кожа намного темнее, чем у Буббы и кажется почти чёрной.
— Зачем пришли? — он как будто не разговаривает, а каркает.
— Хотели попроситься пожить у вас.
Я в изумлении смотрю на Фолка. Неужели он вот так просто рассчитывает выпросить кров? Судя по этому Рубену нас вообще могут погнать взашей.
— С чего это я должен вас принять? — морщины на лице Рубена теперь смахивают на волны.
— Потому что я один из вас.
— Был когда-то. Не теперь. — Каркает тот.
— Ты знал моего отца. Ты был ему другом.
— Твой отец давно гниёт в земле.
— Но ты обещал, что поможешь. Тогда, у скалы.
— Ишь какой… В любом случае, к ней, — он кивает на меня, — это не относится.
— Она спасла мне жизнь.
— Не убедил.
— Мы можем выполнять любую работу. Лишние руки вам точно не помешают.
Рубен скребёт свой морщинистый подбородок. Звук такой, будто по наждачной бумаге прошлись. Глаза его смотрят вдаль, но разве можно разглядеть хоть что-то в этом густом тумане? Готова поклясться, что он видит.
— Ладно. Пока можете остаться. У нас как раз освободился дом — ещё двое умерли… Если так пойдёт и дальше, скоро вообще никого не останется.
От такого гостеприимства становится не по себе.
По единственной улице мы спускаемся вниз всё за той же Хуаной — она словно наш поводырь в этом почти ослепшем мире.
— Жить будете здесь… — Хуана подводит нас к домику. — Заходите.
Внутри оказывается довольно мрачно и холодно: даже сквозь подошву ботинок чувствую холод, который пробирает ступни насквозь — пол совсем прогнил, а в щели задувает ветер. В углу темнеет уснувшая печка — сегодня её точно не топили. Вдоль обшарпанных стен стоят две кровати — прямо напротив друг друга. Единственное окно размером, наверное, с блюдце — увидишь что-то, только прижавшись к нему лицом.
— Уютненько… — выдыхаю я и изо рта вырывается облачко пара.
— Здесь давно не топили… — продолжает Хуана, и ни один мускул не дрогнул на её строгом лице. — Дрова найдёте в сарае за домом. Помыться и постирать вещи можно в бане… — придирчиво оглядев нас с ног до головы, добавляет она.
— Спасибо… Мы очень благодарны за помощь. — Фолк вполне дружелюбен сегодня, даже как-то странно.
— Ужин в Общей, через час. Ты должен помнить, где это.
— Конечно, я помню.
— Если не хотите остаться голодными, не опаздываете. У нас еда не роскошь, даже остыть не успевает. Теперь вот ещё вас корми… — она наконец-то уходит, продолжая бормотать что-то себе под нос.
— Милая женщина… — фыркаю я.
— Да уж.
— С таким отношением к людям и неудивительно, что всё здесь так уныло. Ей бы поучиться у Ви-Ви доброте и участию…
Впервые воспоминание о Ви-Ви не отдаётся болью — на смену ей приходит грусть. Румяной поварихи с добрыми глазами и горячим сердцем больше нет. Сам остров канул в пучину прошлого и только мы продолжаем барахтаться в настоящем.
— Я растоплю печь, а ты разбери вещи.
Вещи? Очень смешно. Все мои пожитки — фонарь, старый оберег да осколок предательства в груди.
— Здесь так холодно… — я ёжусь, кутаясь в куртку. — Как быстро дом нагреется?
— Комната совсем маленькая… Думаю, через несколько часов уже станет намного теплее.
— Тебе помочь?
— Нет, Ты устала. отдыхай… Я разожгу огонь и отведу тебя в баню, потом пойдём поедим.
Фолк выходит на улицу, плотно затворив за собой дверь. Оставшись одна, сажусь на кровать, провожу рукой по засаленному одеялу и переношусь в прошлое. Однажды Магнус вот так же знакомил меня с моей комнатой в Доме. Но сравнивать эти две комнаты всё равно, что сравнивать живого и мертвеца.