100 грамм смерти (СИ)

Нам приходится несладко, но мы верим в правое дело и готовы сражаться за свободу, которую у нас отняли.
Ведь история повторяется. Всюду и всегда. И каждый раз люди полагают, что смогут прийти к другому финалу. Правительство верит, что добьётся успеха — закрутит гайки и будет править вечно. Главное — затянуть потуже. Народ же надеется, что перетерпит, переждёт и наступят славные времена.
Ошибаются и те, и другие.
Однажды они соприкоснутся. Когда первые от вседозволенности начнут вытворять что ни попадя, вторые поднимутся с колен от безысходности. Если перекрутить гайку, резьбу сорвёт. Не уверен, что доживу до этого дня, но готов сделать всё, дабы его приблизить.
  
Глава 15. Крепость
 
Мы бредём в полном молчании, не разбирая дороги — главное уйти подальше… Останавливаюсь, чтобы в последний раз обернуться на Либерти, потому что стоит нам спуститься с холма, и он скроется из виду.
На землю уже спустилась ночь. А вот небо над островом продолжает тлеть… Сколько пройдёт времени, прежде чем оно окончательно потухнет?
Мимо меня проходят свободные, глядя себе под ноги. Нас осталась жалкая горстка, остальные или были пойманы, или обратились в пепел. О последнем думать страшно, потому что перед глазами сразу возникает неподвижное тело Ви-Ви. Шея неестественно вывернута, а в глазах удивление. И теперь так и вижу Анису с остекленевшим взглядом и прижимающего её к себе Тьера. Что с ними стало? Заграбастала ли их смерть или они угодили в плен? Побывав в Кульпе я даже не знаю, какая участь была бы милостивее…
Мы продолжаем шагать вперёд, мимо проползают заброшенные вехи старого мира, от которого остались лишь жалкие ошмётки. Идти приходится в обход, избегая дорог. Пару раз мы останавливаемся на привал и короткий сон.
Когда начинает светать, идти становится легче, но переставлять ноги — это одно, а видеть отчаянье в глазах друзей — совсем другое. Ночью их лица были скрыты во тьме, теперь же каждое — отпечаток боли.
Из еды у нас только дикие яблоки, что растут среди руин — листья давно облетели, а вот плоды кое-где ещё остались. Они желтобокие, а на вкус до неприличия сладкие. И сладость эта кажется неестественной и колючей — колет горло — разве так может быть? Когда жизнь горчит так, что хочется сплюнуть, а между тем яблоки сочные и сладкие.
Рядом шагает Крэм. Он не выпускает моей руки и то и дело сильно стискивает пальцы. Он устал и сильно напуган. Мы все устали и все в ужасе.
То и дело нам попадаются полусгнившая мебель — вон учебная парта с облупившейся голубой краской, которая вздыбилась и пошла пузырями. А ещё дальше — чей-то башмак, такой смешной — тряпочный, и на шнурках, а по ту сторону — валяется кукла с оторванной рукой. Все эти вещи давно мертвы. Здесь нет жизни. Здесь нет желания разговаривать, потому что не хочется потревожить застывший во времени мир.
Глупо, но мне чудится, что, если нарушить тишину, тебя засосёт навсегда и ты уже не выберешься. И впервые с тех пор, как мы выбрались с острова я задумываюсь по-настоящему — что дальше?
Куда мы идём?
Что с нами станет?
— Не волнуйся… Всё будет нормально. — я и не заметила, как со мной поравнялся Дин. — Я знаю одно место… Отец всё предусмотрел. — произносит он с благоговением и пусть всего на миг, но его лицо разглаживается, будто утюгом прошлись по мятой ткани. — Есть тайное убежище на самый крайний случай. Отец его регулярно проверял и пополнял запасы, так что у нас будет крыша над головой, еда и вода.
Крыша. Еда. Вода.
А как насчёт безопасности?
Вопрос вертится на языке, обжигает, но я тороплюсь проглотить его, будто только вскипевший чай. Для начала нужно добраться до места. Для начала нужно собрать себя воедино. Для начала нужно смириться с потерями.
— А долго ещё идти? — спрашиваю шёпотом, чтобы не потревожить Крэма, который задремал.
Оказывается, спать можно и переставляя ноги. Жаль, что я не могу прикрыть глаза — мне надо следить за дорогой, иначе мы с Крэмом сойдём с тропы.
 
— К вечеру будем на месте.
Дин, извинившись, уходит вперёд, потому что только он знает дорогу к убежищу.
До которого осталось идти ещё добрых пять часов. Сколько это тысяч шагов нашим черепашьим шагом? Не важно. Главное, добраться. И долгожданная вода, еда и сон, как награда за упорство.
Смотрю в небо. Странно и дико видеть его таким светлым. Здесь, вдали от острова, оно такое глубокое и мирное, почти прозрачное, только облака разлились молочными реками. Как же так?.. Ведь там, под смоляной толщей, небо мертво и выжжено дотла, как и те, кто остался неподвижно лежать на лужайке Дома, захваченный смертью. И лишь запах гари царапает ноздри, словно напоминая — с миром беда… И её уже не поправить. Мёртвых не оживить.
Сколько должно пройти времени, прежде чем образ той же Ви-Ви потускнеет? И почему меня сжирает стыд оттого, что я хочу этого больше всего на свете?..
***
Солнце уже почти скрылось за трухлявыми крышами заброшенных зданий. Вот последний лучик скользнул по разбитым стёклам и, сверкнув на прощание, погас.
Мы на месте.
Чёрное вороньё взмывает в небо, и я только сейчас замечаю, что деревья здесь утыканы гнёздами — словно ребёнок понаставил клякс.
— Это бывший больничный городок. — проговаривает Дин. — Отец решил устроить здесь тайное убежище, так как падальщики сюда не суются — их отпугивает запах медикаментов — для нас, обычных людей, он давно выветрился, но эти твари до сих пор чуют его, и он им, как я понимаю, не шибко нравится, потому что перебивает все другие запахи, в том числе и наших запасов.
Мы жили здесь до того, как нашли Либерти. Но отец не забыл про это место и регулярно наведывался сюда… Надо быть готовым к любым неожиданностям, сын… Так он любил повторять, когда брал меня с собой. Мы привозили новые запасы каждые полгода, а старые забирали назад, на Либерти. Так что еда должна быть свежая. Тут есть всё самое необходимое — одеяла, дрова, даже кое-какая одежда… Это, конечно, не Либерти, но…
Дин пожимает плечами, словно извиняясь. Но все мы так сильно вымотаны, так устали, что заброшенное здание кажется раем. Я смотрю на маленького Крэма, вконец измученного долгим переходом, у которого глаза сами собой закрываются. Марна едва не падает, хорошо, что Бубба и Фолк тащили малыша Нела по очереди. Вот кому всё нипочём — малыш крепко спит с самого начала, слава эйдосу. Я ему даже немного завидую — вряд ли его память сохранит воспоминания об этом страшном дне… Но потом мне становится стыдно — жизнь мальчика и так изменилась навсегда — он потерял не только Дом, но и отца.
И не только он, кстати — вовремя вспоминается мне, ведь Дину тоже открылась страшная правда о гибели Магнуса. Но сейчас он, как и положено настоящему лидеру, занят совсем другим — устройством своих людей на ночлег. Вместе с парой крепких ребят, Дин притащил откуда-то снизу матрасы и одеяла, но главное — они принесли еду.
— Давайте сейчас обойдёмся без готовки… — распоряжается Дин. — Перекусим быстренько и поскорее ляжем спать, чтобы этот день наконец-то закончился.
У меня хватает сил только чтобы кивнуть в ответ.
Не сговариваясь, мы с Тиной берёмся за организацию нашего скудного ужина. Готовим молча. Делим между всеми сушёное мясо и орехи. Едим в темноте, мысленно оплакивая погибших и пропавших без вести. Вслух никто ничего не произносит, как будто отсутствие слов может изменить то, что уже произошло. Но люди не готовы признать, что смерть обвела их вокруг пальца, забрав родных и близких. Пока ещё не готовы.
Ужин от силы занимает минуты две. Никто не возмущается и не просит добавки — на Либерти слишком привыкли отстаивать в первую очередь интересы семьи. И теперь, когда ряды её поредели, нам нужна сплочённость как никогда.
Магнус действительно устроил всё в лучшем виде, даже кровати нашлись — узкие и на колёсиках, но зато можно с лёгкостью их разместить так, чтобы никто никому не мешал.