Искушение Эльминстера

—  Самоубийство — это ответ на ошибочное колдовство? У тебя же была веская причина, чтобы подчинить меня чарами?
Насмаэре открыла рот, чтобы умолять, изливать отчаянную ложь, протестовать против того, что ее поступки были неправильно поняты, но все, что вышло, было потоком слез. Она бросилась к нему и попыталась встать на колени, но сильная рука на бедре удержала ее в вертикальном положении. Когда она смогла произнести слова сквозь рыдания, она молила его о прощении и соглашалась на любое наказание, которое он сочтет подходящим, и...
Он остановил ее слова, приложив твердый палец к ее губам, и мрачно сказал: — Мы больше не будем говорить о том, что ты сделала. Ты никогда больше не поработишь ни меня, ни кого-либо другого.
— Я... поверьте мне, мой лорд, я бы никогда...
— Ты не сможешь, как бы ни пожелала. Я это знаю. Чтобы другие тоже могли это знать, ты должна попытаться снова поработить меня — сейчас. Насмаэре уставилась на него.
— Я... нет! Нет, Эсбре, я не смею! Я...
— Леди, — мрачно сказал ей Мантимера, — я отдаю приказ, не оставляя вам выбора.
Он сделал жест тремя пальцами; вокруг нее заскрежетали мечи, вынимаемые из ножен. Леди Фелморель бросила быстрый взгляд по сторонам. Она была окружена обнаженной сталью, острые, темные наконечники видавших виды мечей угрожали ей со всех сторон. Она увидела, что один держал побледневший Главин, другой — мрачно смотревший верный старый Эррарт. Затем она отвернулась, закрыв лицо руками.
— Я... я... Эсбре! — всхлипнула она. — Моя магия будет отнята у меня, если я...
— Твоя жизнь будет отнята у тебя, если ты этого не сделаешь. Смерть или повиновение, леди. Тот же выбор, что и у воинов, которые служат мне каждый день. Им это дается не так уж трудно.
Леди Насмаэре застонала. Медленно она отняла от лица руки, выпрямилась, тяжело дыша, устремив взгляд куда-то в сторону. Она запрокинула голову, чтобы посмотреть в потолок, и сказала тихим голосом:
— Мне понадобится больше места. Кто-нибудь, уберите этот коврик, чтобы он не обгорел. Она намеренно шла на острие чьего-то меча, пока они не уступили ей дорогу, и она не смогла сойти с мягкого роскошного ковра, затем повернулась и тихо сказала:
— Мне понадобится нож.
— Нет, — отрезал Эсбре.
— Этого требует заклинание, милорд, — сказала она потолку. — Возьмите его сами, если вам так будет спокойнее, но полностью повинуйтесь мне, когда я начну заклинание, иначе мы оба обречены.
— Продолжай, — сказал он голосом снова холодным и каменным.
Насмаэре зашагала прочь от него, пока снова не встала в центре кольца клинков, затем повернулась и посмотрела на него.
— Главин, — сказала она, — принеси сюда ночной горшок моего лорда. Если он пуст, сообщи нам об этом.
Охранник уставился на нее, не двигаясь, но развернулся со своего места и поспешил к двери по короткому кивку лорда Фелморела. Пока они ждали, Насмаэре спокойно сорвала с себя промокшую ночную рубашку и отбросила ее, стоя обнаженной перед всеми ними. Она стояла, выпрямив ноги, ни прикрываясь скромно, ни принимая свои обычные чувственные позы, и не раз облизывала губы, глядя только на своего лорда.
— Накажи меня, —  внезапно сказала она, — любым другим способом, кроме этого. Искусство значит для меня все, Эсбре, каждое...
— Замолчи, — почти прошептал он, но она отпрянула, как будто он хлестнул ее по губам, и больше ничего не сказала.
Дверь открылась; вернулся Главин с глиняным горшком. Лорд Фелморель взял его у него, жестом велел вернуться на свое место в строю и сказал своим людям:
— Я доверяю вам всем. Если вы увидите,что-нибудь, что может навредить Фелморелю, нанесите удар без промедления — нам обоим, если понадобится. Взяв маленький поясной нож и горшок, он шагнул вперед.
— Я люблю тебя, Эсбре,  — прошептала леди Насмаэре и опустилась на колени.
Он уставился на нее каменным взглядом и сказал только:
—Продолжай.
Она сделала глубокий, прерывистый вдох и сказала:
— Поставь горшок так, чтобы я могла дотянуться до него.
Когда он сделал это, она опустила одну руку и вытащила ее с полной ладонью его мочи. Опустив сложенную чашечкой руку на пол, она протянула другую руку и сказала:
 
— Порежь мою ладонь — не глубоко, но пролей кровь.
Лорд Фелморель мрачно сделал, как ему было велено, и она сказала:
— Теперь убери — горшок, нож и все остальное.
Когда он отступил, стражники напряглись, готовые броситься вперед со своей сталью при малейшем знаке лорда Эсбре. Когда ее собственная темная кровь наполнила ее ладонь, Насмаэре оглядела кольцо. Их лица говорили ей, как сильно ее боялись и ненавидели. Она прикусила губу и слегка покачала головой. Затем она сделала еще один глубокий вдох и, казалось, набралась смелости.
— Я начну,  — объявила она и без паузы перешла к песнопению, которое быстро набирало силу и, казалось, было составлено вокруг его имени. Слова были густыми и в то же время какими-то скользящими, как разбуженные змеи. По мере того, как они звучали все быстрее и быстрее, маленькие струйки дыма выходили из ее рта.
Внезапно — очень внезапно — она хлопнула в ладоши так, что кровь и моча смешались, и выкрикнула фразу, которая, казалось, отозвалась эхом и ударила в уши мужчин в зале, как раскаты грома. Белое пламя вспыхнуло между ее сложенными ладонями, и она подняла голову, чтобы посмотреть на своего лорда — только для того, чтобы закричать, дико, испуганно и отчаянно, и попытаться вскочить на ноги и убежать. Сверкающие звездами глаза Азута, холодные и безжалостные, смотрели на нее с лица лорда Фелмореля, и этот музыкальный, ужасный голос судьбы снова зазвучал, говоря ей: «Вся магия имеет свою цену.»
Никто из стражников не услышал этих пяти слов и не увидел ничего, кроме мрачной жалости на лице своего лорда, когда Мантимера поднял руку, чтобы остановить их клинки. Леди Фелморель упала на пол, ее лицо превратилось в маску отчаяния, а глаза ничего не видели. Умирающие струйки дыма поднимались от ее дрожащих конечностей — конечностей, которые увядали на их глазах, затем возвращались к пышной жизненной силе, только чтобы снова увянуть в новом цикле. Все это время, пока ее тело билось в конвульсиях, восстанавливало себя и снова съеживалось, ее крики продолжались, поднимаясь и опускаясь в прерывистом пении боли и ужаса.
Охранники смотрели на ее извивающееся тело в потрясенном молчании, пока Мантимера не заговорил снова.
— Миледи несколько дней будет в постели, — мрачно сказал он. — Оставьте меня с ней, все вы, но позовите отсюда ее камеристок, чтобы они позаботились о ее нуждах. Азут милосерден, и отныне ему будут поклоняться в этом доме.
* * * * *
Где-то женщина извивалась на голом каменном полу, окруженная вытянутыми в ее сторону мечами, и ее обнаженное тело увядало волнами, когда она завывала... А в другом месте пылинки света, похожие на звезды в ночном небе, кружились в темноте с холодным звоном... Последовал внезапный, странный момент, когда маги, произносящие заклинания, превратились в скелеты, а Эльминстер обнаружил себя стоящим в темноте, под лучами лунного света. Он стоял перед замком, парадные ворота которого были сделаны в форме гигантской паутины. Он знал, что это было место, где он никогда не был и не видел раньше. Его руки были подняты в плетении заклинания, которое сформировалось мгновением позже и взорвало врата во вспышке блеска. Свет унесся прочь, превратившись в зубы смеющегося рта, который прошептал: «Ищи меня в тени».
Слова были насмешливыми, голос женским, и Эльминстер обнаружил, что сидит, выпрямившись, в ногах своей нетронутой кровати, а одежда липнет к нему от холодного пота.
— Мистра направила меня, — пробормотал он. — Я больше не буду здесь задерживаться, а пойду искать и брошу вызов этой Повелительнице Теней. Он улыбнулся и добавил:
— Или меня зовут не Ванлорн.