Училка и мажор (СИ)

—Спокойно. Все. Не плачь. Я сказал, все будет хорошо. Никто не посмеет.
Кладу руку на голову и перебираю волосы, меня успокаивает, ее не особо. В какой-то момент сопротивление падает, и она складывает руки на моей груди, тихо плача в ворот рубашки. Которую я надел для нее. Мокрый нос касается моей разгоряченной кожи, вызывая животное желание. Оно струится по телу, соединяясь с незнакомой сущностью. Это не похоть. Я не знал, что это такое, пока не встретил ее. Это чертов наркотик. Чем больше я с ней, тем больше хочу видеть, быть рядом, касаться и защищать. В воздухе запах, что навсегда означает для меня чистое наслаждение.
—Что…ты наделал. Она…она теперь пойдет до конца. Ты понимаешь? Ты …эгоист, — тихо шепчет уже не вырываясь. Я укутываю малышку своим авиатором, всем телом ощущая плавные изгибы женской фигуры. Реакция моего тела ожидаема, но она словно звучит на периферии моего сознания. С горечью наслаждаюсь сейчас моментом хотя бы такой близости. Сколько стоим? Час или два, а может десять минут, для меня вечность. Вечность бы так стоял.
—Кто она?
Мягко отталкиваю от себя Васю, придерживая девушку за подбородок. Поднимаю голову на себя, но малышка молчит, только смотрит на меня, но молчит. Большим пальцем обвожу нижнюю губку, не сводя взгляд с расширяющихся зрачков. Вася не сопротивляется, словно загипнотизированная. Палец скользит вверх, а мой пульс шандарахает в висках. Мягко стираю с щек влагу и продолжаю:
—Ты говоришь мне, кто виноват, и завтра этой проблемы нет. Вообще нет никакой проблемы, если эта проблема касается тебя. Я просто сотру в порошок любого. А ты не смей плакать. Львицы не плачут, когда шакалы бегают вокруг. Они их душат, малыш.
Неуверенно наклоняюсь к бледному личику и касаюсь губами виска, втягивая в себя аромат, сносящий крышу. Я все решу, не волнуйся, Вась. Это все такие глупости.
  
12. Мы с тобой не пара
 
ГЛАВА 12
ВАСИЛИСА
Мои руки и тело дрожат так сильно, что кажется, я испытываю настоящую истерику, не в силах контролировать ни голос, ни конечности. В его объятиях тепло и даже чуточку более спокойно. Дышится проще, пусть он только удерживает меня и гладит по голове. Эти касания нельзя назвать нежными, но для меня они сейчас лучшее успокоение, потому что так делала мама. Она всегда обнимала меня и гладила по голове. Словно стирала самую темную печаль. Дарила мне покой и уют.
Белов говорит, что все решит и смотрит на меня так, что дыхание замирает. Может и решит, но судя по его внешнему виду, он уже поучаствовал в чем-то не шибко законном. Оглядываю разбитую губу и расшибленную бровь. Кровоточит. Почему-то я уверена, что подрался из-за меня, на его лице написано «бунтарь», и другой реакции можно было бы не ожидать.
Теперь проблем станет еще больше, ведь так? Но горящий взгляд вопит об обратном, парень обхватывает мое лицо и продолжает рассматривать, как смотрят на картину, которой любуются. И тело мое реагирует, погружаясь то в холод, то в жар. Выжигающий кожу.
—Надо…обработать, — шепчу в лицо Рустаму, хоть и понимаю, что это все ему сейчас до одного места. Белов машет головой, а потом невозмутимо отвечает:
—Как на собаке заживет.
Не сомневалась в другом ответе.
—Нет.
Тянусь к сумочке и выуживаю пачку салфеток. В таком виде Белов точно никуда не пойдет, и мне надо переключиться на что-то другое. Дрожащие пальцы не могут поддеть клейкую ленту. Рустам уверенно накрывает мои ладони и отбирает пачку, сам вытаскивает пару антисептических салфеток, пока я ищу чем бы руки обработать. Но мозг отключается. Обращаю внимание на накаченное тело. Не смотри туда, дура, не смотри.
—Успокойся, Вась. Вдохни и выдохни.
Рустам отдает мне салфетки и опирается о подоконник. А затем делает абсолютно ненормальную вещь, подхватывает меня за талию и усаживает на этот подоконник, сам же становится между моих раздвинутых ног. Дыхание сбивается, а уши медленно закладывает, словно давление внутри растет с каждой секундой.
 
—Прекрати вести себя со мной, как с куклой, — пискнув, упираюсь ладонями в грудь. Салфетки летят на пол. От негодования хочется кричать. Что он сом ной делает? Зачем? Играться вздумал?
—Когда я назвал тебя куклой? — грубо кидает в ответ, пронзая меня своими глазами, которые вдруг озаряются недобрым огоньком.
—А как ты ведешь себя со мной? Словно я никто. Словно меня можно схватить и унести, можно нахамить, можно унизить. Я живой человек, Белов. И если ты не понял, я не одна из твоих девочек-однодневок, мне неинтересно все это, так что отстань от меня, оставь меня в покое! Я не хочу этого! — сиплю, отворачиваясь.
Мне обидно, горько и больно, так больно, что я даже выразить это в полной мере не могу, ощущая пробоину в груди. Рустам тяжело выдыхает и поворачивает мое лицо к себе двумя пальцами. Мой взгляд падает на руки. Сбиты в кровь. Смотрится, конечно, скверно. По телу раскаленным железом проходится фантомная боль, словно это мои руки ранены, словно мое лицо разбито. Маленькими иголочками пронзает кожу. Раз. Два Три.
—Где и когда я тебя унизил?! — звучит громче, яростнее.
И мои нервы сдают, я тоже повышаю голос, совсем теряясь в том, где нахожусь и с кем говорю, забывая о профессионализме, об этике и нормах морали, даже на мгновение теряя себя в том, что парень сильнее прижимается ко мне касаясь рукой бедра.
—Серьезно? Предложив деньги и все блага, которыми ты владеешь, ты не унизил меня? Не приравнял к шлюхе? Дать почву для пересудов ты тоже не унизил меня? Повел себя как джентльмен? Да нас видели, и эти цветы…ты серьезно ничего не понимаешь, Белов? Я говорю тебе еще раз: оставь меня в покое. Оставь!
Отрицательно машу головой и пытаюсь оттолкнуть от себя массивное тело, чей жар ощущается лаже
—Я ни разу не приравнял тебя ни к кукле, ни к шлюхе. Шлюхам я цветы не таскал и за них не дрался, и не смей произносить эти слова в отношении себя.
—Да что ты? Но ты делаешь все, чтобы меня таковой считали.
—Бред. Я не сделал ничего.
—Одна будь уверен, что меня уволят.
—Я все решу.
—Пойдешь к папе решать вопрос? И что тогда подумают обо мне? Что я любовнику пожаловалась, он связи применил? Совсем как низкосортная.
—Не смей. Я тебя предупредил, иначе… будет совсем по-другому.
Накрыв мои губы шершавой ладонью, грубо шипит Рустам, вперившись в меня болезненно-злобным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. Я дышу через раз, в голове все мутится, а тошнота так и не отпускает меня, словно решает навсегда укорениться в моем организме.
—Я тебя не отпущу, и мне плевать на условности. Просто знай, что я добьюсь тебя любой ценой. Все остальное я решу, ты об этом не думай. Ни единой секунды. Сложности и проблемы решает мужик. Ты живи как жила, а я все порешаю.
Вырываюсь из стального захвата и злобно отвечаю:
—Я не твоя шлюха!
Реакция мгновенная.
—Я тебя предупреждал, — шипит у моего лица, резко наклоняется и накрывает губами мои, жестко сминая. Заставляя мгновенно ощутить огненный жар, разливающийся по телу. Жадными касаниями мое тело погружается в раскаленный котел с кипящей водой. Я не понимаю, в какой момент отвечаю на жадный поцелуй, впиваясь пальцами в теплую кожу.
Вроде я хотела оттолкнуть, но, когда язык врывается в мой рот, заставляя подчиняться, я ощущаю прилив слабости. Напор усиливается, жестокие поцелуи плавно смещаются на шею, оставляя отметины на коже, опускаются ниже, когда я наконец-то нахожу кроху здравого смысла и со стоном пытаюсь оттолкнуть парня.
Здравый смысл выветривается, остается только привкус сигарет и чего-то порочно-темного, такого, что заставляет ноги подкашиваться.
—Нет, прекрати.
Мужские пальцы уже расстегивают верхние пуговицы рубашки, когда мои ноги сильнее прижимаются к узкой талии, а затем и вовсе обхватывают ее.
Я, кажется, совершенно не могу сопротивляться ему.
Как сопротивляться шторму?