Память гарпии (СИ)

Тис подняла на него заинтригованный взгляд. Придав голосу нуарную интонацию, Орфин продолжил:
— Начинает играть твоя любимая песня. Я протягиваю тебе руку, — с этими словами он действительно ее протянул, приглашая на танец. Тис вскинула брови. — Ты смотришь на меня с насмешкой, — прокомментировал он тем же тоном, и Тис рассмеялась. — «Ну же», говорю я.
— Что ты творишь?
— Всё то же самое. Бужу твою память.
Он начал тихонько напевать «Bring Me To Life» — песню, которую Рита заслушивала до дыр. Нащупав мелодию, прибавил громкости. Тис пыталась сдержать улыбку, но из нее рвался смех, голова покачивалась в такт. Она наконец взяла его ладонь и встала.
Орфин увлек ее за руку, отдаляясь от стола, переступая коряги, к участку ровного костяного пола. Он не особо умел танцевать, но просто расшевелить девушку вполне мог. В нужный по ритму момент потянул Тис на себя, и она ответила на это движение так естественно, что сомнений не оставалось: она помнит. Танцевальная пластика никогда не покидала ее. Даже полет был своего рода танцем.
Оторвавшись от Орфина, Тис закружилась, и несколько новых серебряных швов прочертили линии на ее коже. Она вдруг замерла. Взгляд стал настороженным, затем возмущенным.
— Не мешай этому! — воскликнул Орфин. Он схватил ее за руку, взбудораженный, но Тис легко вырвалась.
— Нет… — прошептала она. — Нет!
И без объяснений бросилась прочь.
— Рита, стой!
Но она скрылась, не обернувшись. Опять.
Выругавшись от досады, Орфин потер виски. «Ничего… Это хороший знак, — подбодрил он себя. — Если сопротивляется, значит, впрямь что-то почувствовала. Нужно дать ей время».
  
Глава 14. Цербер
 
«Свирепый зверь, цепям покорный»
Оставшись один, Орфин вернулся к вагонному оазису и забрался с ногами на мягкую скамью. Без Тис минуты тянулись жутко медленно. Он пустил взгляд в Бытое и попытался найти удовольствие в простом созерцании. Даже когда за завесой ничего не происходило, ему нравились насыщенные цвета и запахи.
Вдруг сквозь Бытое до него донеслись два женских голоса. В одном он без труда узнал певучую речь Асфодели. Второй — высокий, с нотками металла — тревожно отдавался в затылке. Осколки воспоминаний кольнули Орфина, но сложить их воедино он не смог.
— Отлично, — сказала гостья. — Мои люди приедут вечером.
— Можете собирать с первого этажа, — мягко ответила Асфодель.
— Один этаж? — женщина явно удивилась. — Этого мало.
— Сейчас пыльца нужна моему саду.
— Послушай, бизнес так не ведется. У нас были договоренности.
— Да, и я выполняю свои обещания.
— Людям нужно твое лекарство. Я рассчитывала на полный урожай. Ты продаешь кому-то еще?
Звенящий голос отдавался в подкорке беспричинной обидой и протестом. Проклятье! Орфин понятия не имел, что не поделил с этой дамой, но ему остро захотелось сорвать ее планы. А ещё — вспомнить, кто она и почему пробуждает в нем такие эмоции. Смутное подозрение крутилось на орбите сознания, но ухватить его никак не удавалось. Хвосты порванных воспоминаний ускользали.
— Нет. Пыльца должна остаться в стенах этого дома. Она нужна для нового цикла.
— Ты можешь не говорить загадкам?
Какой тревожный разговор. Вот бы увидеть эту женщину. Казалось, ее лицо должно всё прояснить. Но там, откуда доносились голоса, не было оазисов, так что подсмотреть не удастся.
Не дожидаясь конца разговора, Орфин поспешил в архив. Перебравшись через завал мебели, он выглянул в окно и поискал глазами припаркованную машину. У входа, контрастируя с грязью района, стоял белый шевроле. Вскоре из дверей цветочной лавки вышла женщина под стать машине — в бежевом кожаном плаще, с короткой платиновой стрижкой. Садясь в автомобиль, она на миг повернулась лицом — и Орфин узнал ее. Холодные черты вспыхнули разом в нескольких смазанных воспоминаниях, не воскрешая их, но позволяя увидеть связь в том, что прежде казалось хаосом. Медеш?..
Выходит, Асфодель общалась с его прежней начальницей? Вот уж точно странные дела.
 
Дама не спешила уезжать. Созвонилась с кем-то, дала инструкции о том, когда забирать «сырье». Другим людям сообщила с извинениями, что в этом месяце товара будет меньше.
— Придется некоторым посидеть без эфиниола, — сказала она.
И тут мозаика в голове Орфина собралась окончательно. Осознание щелкнуло, как огонек зажигалки. Это слово — «эфиниол» — оказалось последним недостающим звеном в цепочке памяти, и стоило ему прозвучать, как всё резко встало на свои места.
Чертов наркотик, который Медеш впаривала клиентам. Суть эфиниола сводилась к тому, что человек, вкусивший его, застревал в прошлом. Если он вовремя употреблял дозу — то уносился в светлые воспоминания и проживал новые дни как их повторения. Если же прием препарата прекращался, то жертва проваливалась в круговорот из худших моментов прошлого и не могла смотреть вперед.
Хуже всего то, что этот эффект не ослабевал со временем. В основном люди спасались новой дозой. Единственным способом по-настоящему избавиться от зависимости было испытать в реальной жизни более сильные эмоции, чем в этих воспоминаниях. Смертельный страх, пылкая влюбленность, мощное потрясение — только они могли помочь.
— Хватит со мной спорить, — велела Медеш по телефону. — Скоро буду, договорим.
Она уехала, но Орфин продолжал беспокойно размышлять. Вот, значит, из каких цветов делаются «просто успокоительные капли». Странно, ведь в Чертогах росло что попало, буквально сорняки из подворотен. Их масла́ не могли оказывать такого стабильного эффекта. Где угодно за пределами Чертогов эти растения были бы совершенно бесполезны. Но здесь Асфодель сделала из них сырье для наркотиков. Мысль, что она помогает Медеш наживаться на травле людей, выводила Орфина из себя. Кулаки сжимались от бессильной злости.
Через несколько часов люди Медеш прибудут сюда за новым урожаем, из которого сделают очередную партию дурмана. Нужно помешать им, но он теперь призрак, бесплотная тень. От беспомощности перехватывало дыхание. Разве он мог как-то повлиять на мир живых? Единственное, что приходило на ум — это поговорить с Асфоделью. Вот только что он скажет? Парой слов тут дело не решить.
Размышляя, он понемногу отпивал пиво, оставшееся после недавних посиделок с Тис. Напиток приятно щекотал нёбо и придавал уверенности. На миг Орфину показалось — не всерьез — будто он может парить между островами и летать рваными прыжками, как это делал Макс.
Отставив бутылку, он сосредоточился на Медеш. Вспомнил, что женщины говорили еще и про пыльцу. Возможно, речь о тех самых красных частицах, которые витали по Чертогам. По цвету они точно совпадали с эфиниолом. Но как эта пыль могла проникать из Пурги в Бытое?
Орфин посмотрел на клубящиеся вокруг алые точки. Больше всего их было у окна, где в Бытом разросся плющ. Он вгляделся внимательнее в растение. В прожилках его листьев и сердцевинках мелких соцветий виднелся красный налет.
Если подумать… В прошлый раз, когда он боролся здесь с цепнем, мошкара исцеляла повреждения на мясистой плоти. Что ж… Кажется, у него наклевывалась идея.
Орфин хлебнул мнемотика для храбрости и осушил бутылку. Упиваясь собственным безрассудством, он выбрался сквозь лаз окна, встал на ближайшие крупные бугры, взялся за цепень и полез наверх. Ветви и лозы свободно переплетались, образуя подъем, похожий на веревочную лестницу. Холодная пурга колола в спину. Пару раз ступня соскальзывала с влажного корня, и приходилось судорожно ловить новую опору. Но в остальном он забрался без проблем.
Наконец, крутой скат перешел в пологую крышу. Орфин вымотался от подъема, но его наполняла уверенность.
— Тис? — позвал он.
Наверху из-за шпиля, сплетенного из нервов и вен, показалась фигура. Кудри бесновались на ветру, на плечах — черная расстегнутая косуха, точно как раньше. А вот светящихся нитей-шрамов на шее и руках больше не было.