Ключи от королевства (СИ)

Кроме того, узнав от своих шпионов о том, что Розмунда в самом деле выражала благосклонность к Бладасту Маконскому, маркиз подумал, что такое решение было бы самым чувствительным наказанием для обманщицы за его попранную любовь. Не без злорадной ухмылки он представлял, каким будет лицо Розмунды, когда она узнает, что все её усилия были тщетны и что главный приз в борьбе за власть достался не ей. Гундахар без промедления стал готовиться к проведению брака – обряд следовало устроить до того, как он со своими рыцарями выступит из Тревии. Маркиз был уверен, что Ирис ничего не оставалось при данных обстоятельствах, как дать своё согласие…
- Стать вашей женой? – в изумлении переспросила Ирис, резко обернувшись к Адальрику лицом; щёки девушки пылали то ли от внезапно вспыхнувшей радости, то ли от гнева. – Вы сами это придумали… или вам подсказал ваш отец?
- Причём здесь мой отец? – не слишком уверенно возмутился Адальрик и поднялся с колен.
- А разве вы явились ко мне не по его повелению? Вы же сами признались, что не смеете перечить вашему отцу, чего бы он ни требовал от вас, - напомнила ему Ирис.
Она снова нахмурилась, но, сдержав гнев, смешанный с болью и разочарованием, холодно произнесла:
- Я знаю, благородный рыцарь, что вы, ваш отец и все ваши союзники так усердно пытаетесь устроить моё будущее на свой лад, как будто я ваша собственность. Но своей личной жизнью, уж не взыщите, я буду распоряжаться сама. И когда придёт час надеть на голову брачный венец, я выберу себе мужа по собственному усмотрению!
Выслушав неожиданно резкую отповедь девушки, Адальрик растерялся. На мгновение их взгляды встретились, и юноше почудилось, что Ирис сейчас заплачет. Но нет, она держалась стойко, а блеск в её чёрных глазах, который он принял за слёзы, был всего лишь отражением горящих свечей.
 Глава 24 
Эберин ехал по землям, принадлежавшим Тревской марке, уже второй день. Проведя ночь у подножия горы, он подкрепился подстреленной на торфяных болотах и зажаренной на костре куропаткой и двинулся в путь. На небе разливалась яркая, светлая заря. Взобравшись на вершину склона, Эберин остановил коня и какое-то время смотрел, как, просыпаясь, вставали из мрака – гряда за грядой – каменистые исполины. Камень господствовал в здешней местности: тревы строили из него свои дома, огораживали им свои владения, укрепляли возделанную на склонах скудную рыхлую почву, чтобы она не осыпалась. Стены, сложенные из грубых серо-бурых камней, стояли так прочно, что казались вытесанными из одной цельной глыбы.
Оглядев нижние владения маркиза Гундахара, Эберин тронул коня и начал подниматься по утоптанной тропе к крепостному городу. Дорогу к замку Чёрного Вепря ему подсказали крестьяне из деревеньки, благополучие которой зависело от сочной солнечной лозы: виноградники они разбивали на каменных террасах, постепенно – поколение за поколением – отвоёвывая землю у суровых гор. Чем выше поднимался Эберин, тем уже становилась извилистая горная тропа. Наконец всаднику пришлось спешиться и продолжить путь, ведя коня под уздцы. Шагая между кряжистыми склонами, Эберин выбрался на перевал, откуда уже можно было видеть замок, огороженный крепкими стенами – этой опорой правителя тревов, дающей ему чувство уединения и недосягаемости, защитой его земли и его власти. И, вглядываясь в эти мощные стены, Эберин подумал, что для заточения важных узников места, надёжнее этого, не найти не только во всей Тревии, но и в целом Ареморском королевстве.
На фоне светлеющего неба чётко рисовался купол святилища с алтарём Великой Троицы Богов и горделиво взлетала к облакам башня донжона. Казалось, именно эти два здания, под сенью которых строилась и разрасталась вотчина маркиза Гундахара, олицетворяли собою его власть.
Поднимаясь по отлогому кряжу всё выше и выше, Эберин испытывал всё большее нетерпение: ему хотелось, чтобы его надежды оправдались, и Ирис оказалась здесь, в замке Чёрного Вепря, а не в цепких и беспощадных руках Рихемира. По какому-то необъяснимому наитию, которое прорицательница Теодезинда называла тайным голосом сердца, Эберин твёрдо знал, что сумеет договориться с маркизом Гундахаром и на выгодных для того условиях освободить Ирис из заточения.
 
Тропа, по которой можно было добраться до замка Чёрного Вепря, теперь бежала по хребтине невысокого увала. Эберин уверенно, как будто эта дорога была ему хорошо знакома, шёл впереди; следом за ним брёл его конь. У огромного, с грязными пятнами моха, камня тропа разветвлялась, расходясь в разные стороны. Недолго думая, Эберин взял вправо – так расстояние от увала до замка казалось короче. Как оказалось, его выбор был неверным.
Тропа, заросшая вереском, не уводила к замку – она резко обрывалась вниз. Зимой здесь с горы сошла лавина, и теперь отвесная скала, словно стёсанная ударами гигантского молота, белела выступами. Эберин не успел отойти от края: земля внезапно ушла из-под ног, осыпалась – и мгновение спустя голубоватая дымка провала поглотила человека.
Эберин, кувыркаясь, упал на дно этой сумрачной могилы, усеянной трупами животных и камнями. К счастью, его падение смягчили заросли прижавшейся к склону карликовой ивы, густо покрытой гибкими веточками. От удара о землю Эберин коротко вскрикнул. Вместе с нестерпимой болью на него огромной волной нахлынула темень.
Когда сознание вернулось к Эберину, он обнаружил себя лежащим на старом соломенном тюфяке, в тёмном углу жилища, высеченного в горе и напоминавшего пещеру. Вспомнив, что с ним случилось, Эберин осторожно дотронулся до колена, беспокоившего саднящей болью, ощупал разбитый лоб, распухшую скулу и рану на бедре с наложенной на неё повязкой. Он не сразу заметил человека в дверном проёме – тот нетерпеливо переминался с ноги на ногу, выжидая, когда Эберин обратит на него внимание. Это был сутулый седовласый старик, с измождённым телом, костлявыми плечами и худыми узловатыми руками. Домотканая льняная рубаха высоко подвязана верёвкой, ноги обёрнуты кусками грубой кожи с ремнями.
- Меня зовут Ансварт, я живу один, - представился он Эберину, когда их взгляды наконец встретились. - И вы у меня в гостях.
Хозяин пещеры неспеша приблизился к графу и дал ему какое-то горячее питьё, размешав в нём отвратительное на вкус снадобье.
- Благодарю. Вы спасли мне жизнь, - отозвался Эберин, с трудом осилив питьё. - Имя моего рода вряд ли известно в здешних краях, но вы можете звать меня просто Эберин.
- Вас спас мой пёс, - уточнил Ансварт, усмехнувшись в длинные седые усы. - Мы как раз загоняли дикую козу, когда услышали ваш крик. Не иначе, как светлые боги покровительствуют вам: ведь, не окажись мы с моим верным Гунтом поблизости, вас ждала бы медленная мучительная смерть. Кости у вас целы, но серьёзно повреждено бедро, а вывихнутое колено мне удалось вправить.
Старик умолк, поставил пустую чашу на пол, прямо у постели Эберина, и снова повернулся к нему лицом.
- Я не знаю, кто вы и откуда идёте, но не буду расспрашивать вас об этом. Если захотите – расскажете мне сами. А вот о продолжении пути не стоит и думать, пока не заживут ваши раны. Сейчас вам нужно отдохнуть как следует и набраться сил.
Эберин ответил старику благодарным взглядом и, почувствовав, как по телу разливается благодатное тепло, смежил тяжёлые веки.
Прошло всего два дня с тех пор, как граф Ормуа, чудом выжив после падения на дно провала и оказавшись в пещере Ансварта, решился довериться своему спасителю. Он рассказал старику о короле Рихемире, который втягивал Аремор в пучину кровавых бедствий, о Великом мастере-приоре Тарсисе, который пытался защитить королевство, о тайных кознях врагов и их пособников. Уже на следующий день, едва рассвело, Ансварт отправился в крепостной город на вершине горы: потолкаться среди прохожих на узких улочках, послушать, о чём сплетничает или беспокоится местный люд. Возвратился он с недобрыми вестями; главной и самой злой среди них было упоминание о войне между королём Рихемиром и мятежными сеньорами.