Ветер с севера (СИ)

— Ты дурачок, Кэлибор. Это ни для кого не секрет. Стоит только взглянуть на вас с Куиниэ.
— Ты думаешь, она тоже ко мне неравнодушна? — прекрасно зная ответ, но желая еще раз услышать подтверждение из чужих уст, спросил Кэлибор.
Анайриэль только смерила его ироничным взглядом:
— А то ты уже не постарался получить подтверждение этому?
Кэлибор смутился и отвел глаза:
— Нет.
— Не-ет?
— Как я могу, Ана? А вдруг, что-то изменится? За Куиниэ могут заплатить выкуп. Она уедет… Я не имею права ломать ей жизнь, лишая чести. А так она сможет выйти замуж, и никто не посмеет обвинить ее…
— Еще один болван на мою голову! А ты не задумывался о том, что она-то, быть может, предпочтет прямо противоположное? Что ж вы, господа наши, грозные эльфы, так привыкли все решать за нас — ничтожных эльфиек?
— Попробуй за тебя что-нибудь реши! — ворчливо огрызнулся Кэлибор, и Ана рассмеялась, гордясь невольным комплиментом.
Куиниэ проспала почти сутки. Но утро следующего дня уже встретила как обычно на кухне.
— Бедняжечка, — ворковала Ана, тем не менее, деловито пододвигая помощнице миску с кореньями, которые следовало почистить к обеду и «оживить, как это умели делать только полные доброй зеленой магии руки Куиниэ. — Негодяй сильно испугал тебя?
— Мне было так страшно, Ана, что я почти ничего не соображала. Он был отвратителен!
— Говорила я, надо было его добить тогда же, здесь на кухне!
Куиниэ взяла в руки крепкую, но уже проросшую многочисленными корнями после хранения в песке морковку, но вновь замерла:
— Ана! Объясни мне… Ведь Харальдин довольно привлекательный эльф…
— Был, — буркнула себе под нос Анайриэль.
— Да. И у него наверняка находились эльфийки, готовые подарить ему свое сердце или хотя бы тело. Так зачем? Зачем причинять боль? Намеренно. Со знанием дела. Ведь, по-моему, много приятнее взаимное чувство, чем насилие…
— Ох, девочка моя! Ничего этого тебе знать и не надо. Честная эльфийка из уважаемого Дома должна…
— Ана! Что ты говоришь такое? Что должна? Как овца покорно идти за пастухом? Почему нам, молодым эльфийкам, ничего не объясняют? Это что, так мучительно и страшно, что мужчины боятся проговориться и испугать нас раньше времени?
Анайриэль растерянно уставилась на Куиниэ. Сказать — склонять к непотребному, промолчать — испугать, быть может сломать что-то важное в юной жизни…
— Это не мучительно и не страшно. А с любимым человеком и вовсе слаще меда, — наконец высказалась она и поджала губы, явно не собираясь что-либо добавлять.
— А ты с Эриком часто этим занимаешься?
Внезапно Ана почувствовала, что краснеет:
— Клянусь Духами лесов и снегов! Куда смотрела твоя мать? Что за вопросы ты задаешь, негодница?
— О Анайриэль! Не обижайся! Моя матушка умерла слишком давно, чтобы я могла говорить об этом с ней. А с кем еще? Я хочу лишь понять… Неужели это так плохо?
— Муж объяснит тебе все, что сочтет нужным.
— Ага! Что ОН сочтет нужным!
— Да! И угомонись уже! Совсем засмущала меня своими вопросами.
Внезапно от дверей до них долетел смех. Там, скрестив руки на груди, стояла Тир.
— Ты подслушивала! — обвиняюще выпалила Куиниэ.
— Я слышала, — уточнила та. — Кто ж вам виноват, что вы трещите на весь коридор.
Куиниэ вспыхнула, как маков цвет:
— Кто-нибудь… Кто-нибудь еще слышал?
— Кэлибор не слышал, — поблескивая глазами, ответила Тир, и Куиниэ, облегченно вздохнув, не стала скрывать, что ее интересовало именно это.
Воцарилась тишина. Тир уже собралась уходить, когда Куиниэ все-таки не выдержала и выпалила:
— Одного я все-таки не могу понять, как они могут делать с нами это, если предназначенный для того орган столь мягок и нежен? Кэлибор, когда его ранили…
— Куиниэ! — возопила Ана, вздымая к потолку руки с зажатой в одной из них поварешкой, Тир же, согнувшись пополам от смеха, вывалилась в коридор.
Ана бушевала еще долго, заставив мятежницу переделать кучу самой неприятной кухонной работы, а потом сурово приказала ей отправляться в свою комнату и молиться, чтобы Господь сумел наставить ее на путь истинный.
 
Однако едва Куиниэ переступила порог своей комнаты, руки поджидавшего ее Кэлибора обвились вокруг ее талии, а губы накрыли подставленный ему рот. Поэтому молитвы получились долгими и более чем страстными… Вот только суровая наставница, которая все еще возилась в кухне, вряд ли осталась бы довольна ими.
— О Кэлибор! — лепетала Куиниэ, млея в его сильных руках.
— Маленькая моя, как же я люблю тебя, — он вновь принялся целовать ее, в то время как рука быстрой змейкой скользнула в вырез платья.
Куиниэ ахнула, когда его пальцы несмело, словно спрашивая позволения, коснулись ее соска. Она стыдилась, но и не желала, чтобы ласка оборвалась, а потому с невинной хитростью предпочла сделать вид, что на самом деле ничего такого и не происходит.
Кэлибор хрипло прорычал что-то невнятное и изо всех сил притиснул податливое тело Куиниэ к своим бедрам. Что-то жесткое вдавилось девушке в выпирающую косточку узкого таза:
— Кэлибор, так неудобно. У тебя что, ножны на поясе висят? Они упираются мне в бок…
Бедняга эльф приглушенно застонал и оттолкнул Куиниэ от себя. Ее глаза невольно поискали предмет, который причинял неудобство. На поясе Кэлибора ничего не было. Да что там: не было и самого пояса. Широкая льняная рубаха свободно облегала крепкую фигуру, прикрывая и бедра… Куиниэ озадаченно нахмурилась, разглядывая место, где, по идее, должен был находиться нож. Нож?
— Духи, дате мне силы! — взмолился Кэлибор и пулей вылетел из маленькой комнатки.
Куиниэ долго думала над этим странным событием, но так и не пришла ни к какому выводу. Зато Кэлибор, выскочив за дверь и подставляя лицо и грудь прохладному ветру, понимал все слишком хорошо.
— Она должна уехать, — бормотал он. — Она должна уехать, потому что я не из железа. Любому терпению может прийти конец. Малышка и не догадывается, что делает со мной! Ножны! Скорее уж нож, и как бы он хотел попасть в ее собственные ножны! Я обязан убедить Тир! Она должна понять…
Внезапно перед его внутренним взором предстала его госпожа, нагая, освещенная трепещущим светом одинокой свечи. Кэлибор тихонько заскулил и, оглядевшись, свернул за угол дома. Через несколько минут ему стало легче. Настолько, что он смог вернуться в дом и отправиться искать Тир. Он уговаривал ее до тех пор, пока та, разозлившись, не выгнала докучливого просителя из своих покоев со словами:
— Добьешься только того, что я продам или тебя, или ее.
Кэлибор опешил:
— Но ты ведь не сделаешь этого?
— Кто тебе сказал?
— Не-ет. Ты не сделаешь этого.
— Что меня может удержать?
— Совесть.
Тир рассмеялась:
— Я беспринципна и бессовестна, Кэлибор, и ты это знаешь.
— Неправда. Тебе просто нравится так думать. А на самом деле…
— Кэлибор! Ты способен вывести из себя даже прибрежный валун! Уйди от греха!
Кэлибор ушел, но едва Тир собралась отвести глаза от двери, как она снова приоткрылась, и в ней показалось расстроенное лицо бедняги.
— Но ты ведь не продашь ее?
Подушка ударилась в то место, где только что была голова Кэлибора, за дверью раздался топот убегавшего просителя, а Тир хохоча повалилась на кровать. Она еще никогда не видела эльфа до такой степени обалдевшего от любви. А потом смеяться почему-то расхотелось. Щуря невидящие, устремленные в пространство глаза, Тир внезапно размечталась о том, что кто-то когда-нибудь сможет также полюбить и ее…
Спустя сутки дружина получила приказ готовиться к отплытию.
Кэлибор еще несколько раз пытался заговорить с Тир, но та лишь однажды отреагировала на его слова, и то не так, как того хотелось бы влюбленному эльфу.
— А что, если я подарю свободу тебе, Кэлибор?
Сердце замерло где-то в горле:
— А… Куиниэ?
Тир сделала удивленное лицо:
— При чем здесь она?