Князь моих запретных снов (СИ)
Я вздохнула. Мерные покачивания кареты и скрип рессор помимо воли навевали сон. Я еще раз оглядела своих попутчиков. И как они могут так спокойно спать, если будут выпотрошены и набиты соломой?
И тут закралось в душу подозрение, что нам, деревенским, сильно недоговаривали. Или наоборот, говорили слишком много, куда больше того, что происходило в замке Бреннен на самом деле. А если это так, то, возможно, и неплохо то, что меня забрали от матушки Тирии?
Я забилась в уголок дивана, натянула на коленки сарафан, так, чтоб было поменьше видно мои босые и совершенно ужасные на вид ступни, и исцарапанные лодыжки, и задумалась.
Это всегда так, когда ничем не занята, начинаешь размышлять.
И я сидела и вспоминала… О том, как все узнали о присутствии частицы Энне-аша во мне.
Мы привыкли жить в окружении духов. Их было очень много, всех не запомнишь – наверное, именно поэтому самые большие, самые лучшие храмы посвящали Всем. Чтоб никого не обидеть и не прогневить. Духи были очень разные – добрые, злые, честные, хитрые, и по большей части не вмешивались в жизнь людей. Разве что дух огня мог вдохнуть частицу себя в новорожденного – и тогда, начиная с определенного возраста, малыш мог спокойно жонглировать горящими углями. Или, например, если ребенка коснулся дух грозы, впоследствии такой человек был способен эту самую грозу призвать. Если частица духа в нем была большой, то и призываемая гроза становилась страшной бурей. Маленькая частица, соответственно, позволяла вызвать теплый дождик и ветер. В своей жизни я даже один раз видела, как во время засухи пригласили старуху, сгорбленную и седую – годы согнули ее дугой, так что ее нос оказался где-то на уровне моей талии. Старуха эта обошла вокруг деревни, вышла в поле и очень долго там стояла, опираясь на клюку. А потом как-то быстро небо затянуло черными тучами, и полило так, что деревню едва не смыло. В амбаре было воды по щиколотку, и матушка верещала как резаная, требовала, чтоб я воду вычерпала. А как ее вычерпаешь, если она повсюду?
В общем, духов было много, но только два из них очень активно вмешивались в жизнь людей: это Энне-аш, дух пробуждения, и Урм-аш, дух сонной немочи.
Наверное, духи эти при рождении что-то не поделили, или еще как-то повздорили, нам неизвестно. Но определенно они друг друга ненавидели и были готовы истребить, почему-то втягивая в свои войны нас, обычных смертных. Урм-аш, судя по всему, был злым, жадным и хищным. Он обосновался в Долине Сна, и любил заманивать к себе людские души. Делал он это, когда человек засыпал. Вот, просто засыпал кто-нибудь – и уже не просыпался, буди – не буди. Некоторое время человек, которым овладела сонная немочь, еще дышал… А потом превращался в куколку. Я никогда не видела, как это – но слышала, что при этом тело ссыхается, кожа делается словно бумага, если тронуть ее пальцем, то порвется… А внутри – ничего. Пустота. Все внутренности тоже ссохлись, превратились в труху.
Однако, всех этих ужасов можно было избежать, если вовремя позвать сноходца, того самого, которого выпотрошили в замке Бреннен и набили соломой. Тогда, если заболевший сонной немочью еще дышал, сноходец уходил в долину Сна и как-то умудрялся привести заблудившуюся душу обратно и водворить ее в тело.
Вот на этом-то я и попалась.
Так уж получилось, что однажды я пришла убираться в спальне Милы. Утро было позднее, а Милка все еще бессовестно дрыхла. Я специально стала греметь дужкой ведра и с грохотом отодвигать стулья, но Мила и не думала просыпаться. Когда я дошла до помыва полов под кроватью, у меня руки так и чесались подергать ее за косы, я остановилась над спящей, размышляя, насколько мне при этом попадет от матушки… И вдруг увидела.
Я увидела, что Мила стояла рядом с кроватью – и одновременно лежала на ней. А еще я увидела, что Мила – та, которая стоит – опутана тонкой багровой паутиной, блестящей, кое-где ,как мне тогда показалось, в мелких кровавых сгустках. Паутина эта тянула Милу к пятну, которое походило на марево над пашней в жаркий день, пятно колыхалось, расплывалось, и с каждым мгновением Мила пододвигалась к нему все ближе и ближе.
- Мила, - выдохнула я, немея от ужаса.
Как же так?
Вот же она, дрыхнет себе на кровати.
И вместе с тем…
А Милка смотрела на меня так умоляюще-пронзительно и при этом молчала, что у меня дыхание застряло в горле. Я разглядела, почему она не могла говорить, ее рот был зашит все теми же кровавыми стежками.
Все решилось в считанные мгновения.
Уже совершенно не соображая, что происходит, я протянула вперед руки, рванула к себе Милку, ту, которая стояла над собственным же телом. Я ее схватила за предплечья, поверх рукавов сорочки, изо всех сил дернула на себя. Паутина лопалась с треском, и в тот миг, когда лопнула последняя липкая нить, Милка наконец подалась ко мне – а у меня под пальцами ее тело вдруг стало мягким, словно пух, и осыпалось под пальцами золотой пылью.
- Милка, - прошептала я, и потом крикнула. – Милаааа!
- Ильса, - хрипло позвала та Милка, которая лежала на кровати и теперь проснулась, - что… было? Я помню, как меня куда-то затягивало… И спальня вся сделалась прозрачной, а ты…
Благословенный дух пробуждения, Энне-аш, оставил во мне кусочек себя самого.
Именно поэтому я и увидела, как Милка уходит в Долину Сна, и именно поэтому успела ее схватить.
Ну а дальше… Говорят, сонная немочь не забирает дважды. Мила была в безопасности.
А за регистрацию сноходца отваливали целое состояние.
Даже матушка живо сообразила, что же произошло в спальне. И теперь я еду в темной карете без окон, одна среди аристократов, прячу свои ужасные ноги и руки. Но страх потихоньку отступает. Они ведь не боятся того, что с ними сделают в замке Бреннен? Возможно, не все так плохо?
Карета остановилась.
Альберт приоткрыл глаза, встряхнулся.
- Ну, приехали.
Замок Бреннен встретил нас торжественной, почти потусторонней тишиной и пустотой. Когда я выбиралась из кареты, последняя, прячась за спины несостоявшегося герцога и Альберта, почему-то ожидала марширующие шеренги защитников замка, толпу отмеченных Духами в черных балахонах. Но нет. Ничего этого не случилось. Внутренний двор оказался совершенно пустым, безжизненным. Приоткрыв рот, я рассматривала высокие и толстые стены, по внутренним сторонам которых паучьими лапами разбегались многочисленные деревянные лестницы и закрытые коридоры, огромное центральное строение, закрывшее пол-неба, с беспорядочно разбросанными стрельчатыми окнами, в стеклах которых отражалось солнце. Деревянная черепица тускло блестела старым серебром, точно так же, как серебряные ложки матушки, когда их начистишь мелом. И все это… оказалось настолько красиво и величественно, что я не сразу сообразила, как меня окликнули.
Оказывается, глазея на замок, я пропустила самое важное: к нам подошел высокий мужчина, немолодой уже, седоватый. Он-то и был облачен в богатое одеяние черного бархата, что-то вроде многослойной туники, длинной, ниже колен, и на груди золотились вышитые звезды и еще какие-то символы. И теперь он строго смотрел в мою сторону, Альберт посторонился, давая этому господину меня рассмотреть. Я осторожно взглянула в лицо незнакомцу.
- Барышня, вы оглохли? – сухо повторил он, сверля меня тяжелым и ничего хорошего не сулящим взглядом.
- Я… простите…
Он был таким… манерным, таким роскошным, и вышивка на груди так и искрилась, так и переливалась. Вконец смутившись, я обреченно уставилась на него, ожидая… Чего? Я и сама не знала. Матушка обычно награждала оплеухой, ее муж разражался непристойной бранью. Господин… мог ударить, сильно ударить. И я невольно втянула голову в плечи, надеясь, что мой никчемный вид вызовет жалость.
- Я поинтересовался, как вас зовут, - вкрадчиво поинтересовался мужчина, даже не шевельнувшись, не сделав ни единого движения в мою сторону, - вам ведь несложно ответить?
Кажется, Его Герцогство презрительно фыркнул.