Князь моих запретных снов (СИ)
- Разве духам свойственны чувства? – вдруг подал голос Тибриус.
- В том-то и дело, что свойственны, - как-то очень печально ответил мастер Шезми, - так вот, хорши…
Иногда дух сонной немочи делал хорша из сожранной души, и поэтому можно было заподозрить, что чуть и не большая часть хоршей – это бывшие сноходцы, потому что пожирал Урм-аш исключительно их, поглощая ту частицу духа пробуждения, что оставались в их душах. Конечно же, хорши не помнили, кем были раньше ,и преданно служили своему хозяину.
Они по Долине бродили стайками, и – упаси нас Энне-аш встретить такую стайку!
Хорши имели прекрасную внешность, но ровно до тех пор, пока не хотели открыть рот. А ротики у них были такие, что, однажды увидев, можно было тронуться умом: верхняя половинка черепа откидывалась, обнажая жуткие, до самого затылка челюсти с тремя рядами игольчатых зубов.
- Как коробка, крышку которой вы откидываете, - уточнил мастер Шезми, - впрочем, есть и хорошие новости. Хорша можно убить самым обычным оружием, если отрубить голову. Именно поэтому все сноходцы учатся обращаться с оружием.
- А кто нас будет учить? – спросил Альберт.
- Мастер Брист. Он – лучший мечник в этих краях. У вас с завтрашнего дня начинаются практические занятия.
- А можно на них не ходить? – Тибриус вальяжно развалился на стуле, - вы же знаете, что люди моего происхождения и без того умеют справляться с клинком?
Ригерт посмотрел на него так, как смотрят на шаловливых и неразумных детей.
- Смею вас уверить, - сказал он холодно, - что ваши навыки фехтования, которым вас, как вы искренне считаете, обучили, не имеют никакой ценности в Долине Сна.
К вечеру я чувствовала себя совершенно выжатой. Это после того, как мастер Шиниас провела еще одно занятие, заставляя нас входить в особое состояние для создания привязки, а еще после того, как я просидела два часа в библиотеке, жалобно блея буквы и пытаясь читать под руководством мастера Бриста. Надо сказать, он держался молодцом, только иногда глаз дергался. И тогда я понимала, что безнадежно краснею, и путалась в буквах еще больше. Они скакали перед глазами, сплетаясь тонкими усиками и ножками совсем не в том порядке, в каком следовало, а у Орнуса Бриста снова дергался левый глаз, он сжимал губы и откидывался на спинку кресла, глядя куда-то в потолок библиотеки. И, видят Духи, я старалась изо всех сил. Просто, как мне сказал мастер Брист, всему есть свое время, и наилучшее время для обучения грамоте – это семь лет, а не девятнадцать.
…Сидя на кровати, я болтала босыми ногами. Габриэль расчесывала пышные волосы, вынимала из прически шпильки, складывая их на тумбочку. Мы обе устали за день, и даже говорить особо не хотелось. Впрочем, спать мы тоже не собирались, потому что приглашение Аделаиды оставалось в силе.
- Как он отвратителен, - задумчиво проговорила Габриэль, - надутый индюк.
Прекрасно понимая, о ком идет речь, я лишь пожала плечами.
- Многие бы сказали, что он очень красив. Посмотри, у него густые черные кудри, яркие синие глаза…
- У тебя не хуже, - Покончив с расчесыванием, Габриэль принялась заплетать косы. Она всегда так делала на ночь, чтобы волосы к утру не спутались.
Я покачала головой.
- Он аристократ.
- Я тоже, - она вздернула носик, - но это не значит, что следует вести себя, как свинья. Жаль, что это не он сегодня получил в лоб помидором.
Я невольно поежилась, вспоминая полный ненависти взгляд ар Мориша.
- Он не успокоится, пока не сделает мне гадость, - сказала тихо, - а я не знаю, как защититься. И Альберт мне не поможет, потому что он не обязан рисковать ради меня.
Габриэль вздохнула. Пожалуй, она прекрасно понимала все мои опасения, и точно так же соглашалась с тем, что Альберт в самом деле не обязан. Вот совсем.
Я сунула руку в карман, нащупала там хрустальный кулон. Интересно, как там Винсент? Все ли у него хорошо? Почему-то думалось о нем с теплом, и это тоже было новым и необычным. Раньше думать было не о ком.
В этот миг в дверь тихонько постучали. Габриэль сорвалась с кровати и, стремительно бледнея, понеслась открывать.
- Альберт!
Я кивнула и слезла с кровати, ныряя ступнями в туфельки. Габриэль лишь приоткрыла дверь, но сквозь щель виднелись светлые волосы, стянутые в хвост, и ворот темной рубашки.
- Вечер добрый, - раздался низкий голос, - мы идем?
- Конечно, идем! – а Габриэль только что не подпрыгивала на месте.
Я покачала головой. Интересно, Альберт замечает, что с ней что-то не так, когда он рядом?
Он, завидев меня, чуть заметно поклонился и улыбнулся, так по-доброму, что душа запела.
- Ильса, и тебе доброго вечера.
Затем, галантно поддерживая нас под локоток, вывел в коридор и тихо притворил дверь.
- Куда идти?
Аделаида показывала сегодня, куда. Ее комната в самом деле была как раз напротив той самой уборной, где убили Мелли, и мы двинулись туда на цыпочках, стараясь не шуметь. Остановившись у нужной двери, Габриэль постучалась. Через некоторое время тихо скрипнули петли, в коридор упал сноп красноватого света.
- Пришли, - удовлетворенно пробасила Аделаида, - ну, проходите.
Наверное, все комнаты учениц были одинаковые. Две кровати, две тумбочки, платяной шкаф, стол со стульями. Аделаида, нас ожидая, расставила подсвечники, и теперь золотые огоньки острыми коготками царапали сумрак. В камине полыхали угли. А на столе была расстелена скатерть из беленого льна, и там нас уже поджидал тонко нарезанный окорок, куски творожного сыра, ломти белого хлеба и большая закупоренная бутыль темно-коричневого стекла.
- Нам не хватает кружек, - заметил Альберт.
Аделаида развела руками.
- Извиняюсь, только две. Моя и Мелли. Но, боюсь, никто не захочет пить из кружки убитой.
- Я сейчас принесу, у меня все есть, - сказал Альберт и выскользнул за дверь.
А мы расселись вокруг стола, кто на стул, кто на край пустующей кровати.
В комнате было светло, я сидела и рассматривала девушек. Габриэль была воплощением элегантности и изящества, в то время как Аделаида, с волосами, накрученными на бумажные полоски, очень сильно напоминала пышный и румяный пирог. Она вовсе не была жирной, просто… очень внушительная дама в теле. При этом лицо у Аделаиды было широким и круглым, как тарелка, на которой нас ждало угощение, а взгляд – умным и хитрым.
Альберт вернулся очень быстро, он принес три невысоких глиняных стакана, а еще сверток из коричневой бумаги.
- Девушки, это вам. Не мог удержаться, чтоб не угостить.
Я невольно потянулась к свертку, отдернула руку, понимая, что на меня сейчас зашикают, но все молчали и спокойно ждали, давая мне возможность снять обертку.
Внутри оказалась картонная коробка, а когда я сняла крышку, Аделаида не сдержала восхищенного вздоха.
- Зефир! Откуда?
- Сегодня мой багаж наконец приехал, - объявил Альберт, - угощайтесь. Ильса, ты когда-нибудь такое пробовала?
Я мотнула головой. Странный вопрос. Никогда.
- Так, я за сидр, - Аделаида потянулась к бутыли, - знаете, так хорошо, что вы зашли. А то и поговорить не с кем.
Потом я ела прекрасный копченый окорок с белым хлебом и запивала все это буйство вкуса отличным сидром. Зефир дожидался своего часа в коробке.
- Расскажите, откуда вас привезли, - попросила Аделаида, - я здесь уже второй год, но дыхания Энне-аша во мне кот наплакал, и поэтому меня даже в Долину еще не брали. Даже не знаю, зачем я здесь.
- А ты сама откуда? – спросила Габриэль, - я еще не встречала девушек, которые могут вот так… Да я, в общем, вообще мало кого встречала.
Аделаида быстро положила себе на хлеб толстый ломоть окорока и добродушно ответила:
- Отец у меня торгует солью и специями в Триффльсторе.
- Далековато, - Альберт присвистнул.
- Да, далековато, - девушка вздохнула, откусила от окорока и принялась задумчиво жевать. Потом оглядела нас с легкой грустью, - но меня никто не спрашивал, хочу ли я. Городской голова, как только узнал, что я видела душу, уходящую в Долину, сразу письмо в Бреннен написал. Ну и через месяц за мной явились. Впрочем, я и не слишком жалею. Так-то я бы уже была замужем и с парой-тройкой детишек. Стряпала бы, сопли всем подтирала, и мужу в том числе. А здесь все-таки интересно.