Тридцать девять и девять (СИ)
Но прошло еще несколько дней, и Эля все чаще чувствовала, что втягивается в происходящее сама и привыкает к тому, что Данил постоянно рядом. К тому же он все-таки немного ослабил режим. Он стал делать ощутимые перерывы, иногда довольно долго ее не трогал, а однажды, к ее великой радости, торжественно объявил, что сегодня у нее выходной, и они отправляются кататься на катере.
***
… Давыдов сел на кровати и достал из тумбочки пачку сигарет. Он не курил уже несколько дней! Он, кажется, вообще забыл, что порядком покуривает еще лет с тринадцати. Если кто-то хочет бросить — Данил знает отличный способ!
Он щелкнул зажигалкой и втянул в себя дым. Кажется, он начинает приходить в себя и замечать окружающий мир. У него никогда в жизни не было подобных отношений с женщиной в таких диких количествах, а она ему нравится точно так же, как неделю назад. И у него еще все впереди: теперь он сможет немного переключиться на изучение жизнедеятельности этого шустрого, вечно недовольного, но послушного ему организма. И, конечно, он серьезно займется выяснением секретов относительно ее прошлой жизни, в которую у Данила пока что нет разрешения на вход. Пока что!.. Он не будет спешить, у него еще есть время. Еще целый месяц, а потом будет видно. Месяц — это много, все может произойти. Например, она ему надоест.
Эля вошла в комнату и села напротив, внимательно уставившись на курящего Давыдова.
— Что, хочешь попробовать? — спросил он, прищуривая глаза и улыбаясь.
— Думаешь, я не пробовала?
— Ну и как?
— Нормально. Никак, — пожала она плечами.
— На! — Данил протянул ей сигарету, поднес зажигалку, и она стала раскуривать.
Но как она это делала! Данил не смог сдержать смех. Она действительно умела курить, а ее манеры при этом мало чем отличались от курящих у пивнушки алкашей. Опираясь локтями на расставленные ноги, она одной рукой подпирала голову, а другой подносила сигарету ко рту, держа ее большим и указательным пальцами. Хорошо хоть, она неглубоко затягивалась. Потом она выпускала дым вбок, через зубы. Данилу показалось, что сейчас она сплюнет на пол и произнесет какое-нибудь характерное крутое словосочетание. Она похожа на упившегося Лагунова!
— Ну что ты все ржешь? — вздохнула Эля.
— Где ты этому научилась?!
— Не знаю… Все так курят…
— И кто эти «все», интересно? — перестал Данил смеяться.
— Мой брат, — она как-то сразу опустила глаза, — его друзья… — совсем тихо сказала Эля, потушив сигарету о край стеклянной пепельницы.
Данил понял, что вплотную подошел к ее секретной теме, и, привстав, взял Элю за руку, усадил к себе на колени и убрал назад пушистые волосы.
— Ты замечательно куришь, — поцеловал он ее в губы, — но больше ты курить не будешь!
— Чего это? — буркнула она, хмуро взглянув на Давыдова.
— С тобой невозможно целоваться!
Эля засмеялась, разрядив обстановку, и они начали собираться в путь. Именно с этой прогулки Данил стал понимать, что Эля не сможет ему надоесть, даже если будет стараться. Ему нравилось абсолютно все, что она делала: как она шла, подскакивая и обгоняя его, как поднимала тонкие брови, удивляясь очередному рассказу, как уплетала свое любимое мороженое и тяжело вздыхала, когда заканчивалась первая порция, как она чихала в свое удовольствие, не считая нужным как-то сдерживаться. Каждый ее жест, каждая фраза вызывали у Данила какое-то тупое умиление, и он чувствовал, что влюбляется в нее еще больше. Он постоянно что-нибудь придумывал только для того, чтобы посмотреть, как она будет реагировать.
И сейчас Данил наблюдал, как Эля кормит чаек, стаей летящих вслед за их катером. Перед тем, как бросить за борт очередной кусок хлеба, она бегло его осматривала, и, если он казался ей чересчур большим, она откусывала лишнее. К концу экскурсии как минимум треть буханки осела в ее безразмерных внутренностях.
Когда катер уже возвращался, Эля решила поделиться с Давыдовым своим открытием:
— Знаешь, почему чайки хватают хлеб на лету? — серьезно спросила она улыбающегося Давыдова.
— Интересно, почему же?
— Так вкуснее. Ну представь себе: мокрая булка — такая гадость!
— Ты!.. Булка моя… — Данил прижал ее к стенке, отгораживающей салон от палубы. Он стал целовать ее так, будто решил проглотить.
— С ума сошел!.. — отпихивалась Эля. — Все же смотрят! Перестань, ну!..
— Пускай посмотрят… — прошептал он и еще сильнее стиснул ее в объятиях. — Завидуют, наверное.
Эля отвела лицо и скосила на него подозрительный взгляд:
— Кому завидуют?
— Мне, конечно! Ладно, — Данил выпрямился и немного ослабил тиски. — Но сейчас мы поедем домой.
— А сегодня выходной, между прочим, — ехидно сказала Эля.
— Нет, ну совсем уж наглеть-то не надо! Хочешь, пойдем в гостиницу?
— Да, хочу. Только помоемся в душе и сразу оттуда уйдем. Хорошо?
— Как хочешь. А почему? — Данил снова улыбался, ожидая новый сюрприз.
— У вас там тараканы. Я уже видела! — она изобразила омерзение на лице.
— Ясно. Ты боишься тараканов.
— Нет, конечно, не боюсь. Я их просто ненавижу! — гневно сверкнула своими черными глазами любительница домашних животных.
— А там, где ты живешь, нет тараканов?
— Нет. Они чувствуют, гады, как я их ненавижу, и не заводятся. Не рискуют!
Данил уже не мог смеяться. Он просто посмотрел вверх и развел руками. Ну как можно в нее не влюбиться? Как она может надоесть? Когда они пришли в гостиницу и Эля закрылась в ванной, в комнату вошел Лагунов, а с ним Ира, та самая Анжелкина подруга с красным маникюром.
— Бо-ог ты мой, кого я вижу! — Лешка вытаращил глаза и расставил руки так, будто приготовился с Давыдовым обниматься. — Я уж и не надеялся. Ты уже женился, Даня?
— Еще нет.
Данил был очень рад его видеть. Он и сам соскучился. Лешка сел на кровать, взял гитару и усадил рядом с собой цветущую от радости Ирку.
— Любовь нечаянно нагрянет… — пробежал он по струнам. — Скажи, Дань?
— Скажу, — смеялся Данил, глядя на парочку, развалившуюся на кровати.
Из ванной вышла Эля.
— Хай! — улыбнулась она Лешке.
— Салют, Леннон!
— Как тебя зовут? — не поняла удивленная Ирка.
— Джонни, — скромно опустила Элина глаза.
Она села рядом с Данилом, и тот мгновенно ухватил ее за талию. Лешка исполнил несколько своих лучших романсов, не сводя глаз с Давыдова, явно на этой малолетке свихнувшегося. Лагунов и не думал, что Даня может так сильно попасть. Он без конца к ней клеился, что-то ей шептал и, судя по всему, уговаривал проследовать в его райский шалашик. В общем, он вел себя так, как будто она его только сегодня осчастливила. Но она сама словно просто терпела его, время от времени отодвигая его блаженно улыбающуюся рожу, и Лешка начал за Данила беспокоиться. Было похоже на то, что эта малолетка просто убивает с ним время. Хотя, конечно, пускай разбираются сами.
Лешка отложил гитару, показывая, что пора рассредоточиться. Данил встал, взяв Элю за руку, посмотрел на Иркин маникюр и сочувственно вздохнул. «Бедный Леха, — подумал он, — приготовь зеленку! Ну и ногти… Не то что наши подпиленные коготки!»
***
Эля проснулась, но ей не хотелось вставать: было слишком хорошо лежать так, с закинутыми на него ногами. Она чуть-чуть приоткрыла глаза. Данил уже не спал. Он просто лежал на спине, опустив густой забор своих темных ресниц, и сосредоточенно отдавался очень содержательному занятию: построению вигвама из пестренького покрывала, которым был укрыт до пояса. Он явно ждал ее пробуждения.
Ей не хотелось отрывать глаза от его лица. Такая гладкая загорелая кожа его лба, на который легла волна выгоревших волос… Четкие линии прямых разлетающихся бровей, немного облупившийся, чуть вздернутый нос и эти вызывающе яркие сомкнутые губы… Ей, наверное, многие завидуют. Он очень красивый. Слишком красивый для нее. И она не должна так долго на него смотреть. Данил пошевелился, и она быстро закрыла глаза. Но было уже поздно: он это заметил.