Тридцать девять и девять (СИ)

В лучах утреннего солнца, проникающих сквозь большое окно, ее теплые расслабленные ноги отливали матовым блеском, и казалось, эта гладкая кожа светится сама. Его рука скользнула по тонкой голени с удлиненно-выпуклой мышцей, сейчас совершенно мягкой. Когда его осторожная ладонь, пройдя колено, двигалась уже по бедру, Данил взглянул на ее лицо и засмеялся. Она уже проснулась и, приподнявшись на локте, хлопала глазами и жевала бутерброд.
Эля заговорила так, будто они вообще не прерывали разговор:
— Слушай, — она проглотила последний кусок и отряхнула руки, — а если узнает твоя Анжела?
— Кто?! — Давыдов даже выпрямился от неожиданности. — Ты что, думаешь, что с будущей женой можно познакомиться только в автобусе? А если на берегу морском, как тебе?
Эля приготовилась засмеяться, но внезапно переменилась в лице, подняв тонкие брови и сощурив глаза.
— А-а, я вспомнила! Я вспомнила, о чем хотела тебя спросить! Откуда ты знаешь про велосипедиста на катамаране?
— Какого велосипедиста? А ну-ка, ну-ка! — попытался Давыдов уйти в сторону, однако безуспешно.
— Нет, нет, не надо выкручиваться! Я все помню. Ты сказал, что ты — не мальчик на велосипеде, когда орал на меня перед этими своими танцами!
— Ну… я просто так сказал. Обычно на водных велосипедах катается всякая шпана.
Но Эля кивала с гримасой, показывающей, что она ему не верит.
— Да и потом… — с равнодушным видом сказал Данил, — вы так громко разговаривали.
— Подлый шпион! — она повалила Давыдова на спину, сомкнув пальцы на его шее.
— Я больше не буду!
— Хорошо! Я тебя прощаю, — она отпустила его, но сама не поднималась, оставаясь лежать на его груди.
— А я не чувствую! — стал расходиться Данил, и Эля, вздохнув, опустила голову и начала целовать его губы точно так, как вчера целовал ее он. Данил обнимал ее все крепче, стараясь поймать ее ускользающий язычок.
Вдруг Эля, как будто снова что-то вспомнив, повернула голову и взялась за простыню, укрывающую его бедра. Она стала так медленно ее приподнимать и так осторожно под нее заглядывать, словно боялась, что оттуда вылетит пойманная бабочка.
Данил понял ее намерения и снял плавки.
— Он что, все время у тебя в таком состоянии? — заинтересованно спросила Эля.
Давыдов стал нервно хихикать:
— Ну, в последние дни, по крайней мере…
— Правда?! А можно мне потрогать? — она невинно взглянула в его блаженно улыбающееся лицо.
— Думаю, нужно.
Он помог ее неуверенной руке достичь желаемого объекта, и Эля довольно долго, пристально и с явным подозрением его изучала, доводя Данила до состояния прострации.
— Н-да, — сделала она наконец заключение. — Штука ничего себе, — и, секунду подумав, спросила: — У всех такая?
— Приблизительно… — засмеялся Давыдов: малышка, кажется, далеко пойдет, нельзя спускать с нее глаз. — Ну что? Теперь моя очередь? Теперь я на тебя посмотрю, хорошо?
Эля неуверенно пожала плечами, сморщив тонкий носик, и Давыдов стянул с нее футболку.
— Боже…
— Ну вот, опять что-то не так! — Эля потянула на себя простыню, но Данил моментально ее сдернул.
— Не так?!
У него остановилось дыхание. Эля лежала на спине, а он не решался опустить руки на этот вогнутый гладкий живот с крылышками закругленных ребер, образующих легкую ступеньку по его верхнему краю. Она действительно не загорала, и нет никаких следов от купальника — тот же смуглый, золотистый цвет кожи ее груди. Она вся кажется какой-то цельной, литой, с плавно перетекающими друг в друга отшлифованными формами.
— С ума сойти… — прошептал Давыдов одними губами и опустил к ней лицо, вдыхая ее невероятный аромат, мгновенно подчинивший себе все его мысли и желания, всю его волю, все его существо.
  
Глава 5
 
Глава 5
Если до сих пор Данил мог еще собою владеть, сдерживать свои чувства и подчиняться собственному рассудку, то с момента, когда он впервые увидел Элину без одежды, его тело просто отделилось от разума. В эти первые несколько дней он не мог думать больше ни о чем. Он вообще потерял счет времени. За временем следила Эля. Она знала, когда нужно идти есть, когда спать, какой сегодня день и который час.
 
У Данила все мысли были направлены только на то, как, где и когда это произойдет опять. Они шли в кафе, он держал ее за руку и думал только об этом. Они сидели за столом, он касался ее колена и думал только об этом. О ее тонкой велюровой шейке, о ее маленьких, круглых, упругих грудках с крошечными темными сосочками, которые превращались в жесткие коричневые пуговки от легкого прикосновения. Об этом компактном задике, свободно размещавшемся в его ладонях. Он просто дурел от ее вида со спины: от этого контрастного сочетания черных волос и нежного пушка на смуглой коже, который спирально закручивался в холке.
Данил знал, что ей тяжело выдерживать такие порции его неконтролируемой страсти. Она жаловалась, что у нее все болит до самого желудка, что она уже ходит как циркуль, и скоро на нее начнут оборачиваться. Она каждый раз просила его этого не делать и дать ей немножко отдохнуть. Рассудком он и сам понимал, что тоже изматывается и долго так не протянет. Ему тоже нужен перерыв, но ему казалось, что его организм сам себя сжигает, и закончится все только тогда, когда Данил свалится замертво.
Последние остатки его воли уходили на то, чтобы вовремя прервать этот стихийно протекающий процесс. Но ему никогда еще не было так сложно это делать.
Однажды Данил попытался использовать презерватив, но ей, видите ли, трет, и вообще он сразу показался ей каким-то подозрительным. Впрочем, он тоже терпеть не мог резинки. Данил пробовал как-то распределять силы, но у него не получалось, и каждый раз он довольно быстро доходил до полного завершения действия. И если бы не хотелось есть, то он, наверное, вообще не выходил бы из домика и ее не выпускал тоже.
В столовой она сама ставила ему на поднос все, что попадалось под руку, видя, что Данил всю еду успешно уничтожает, почти не глядя в тарелки. Он все время держал в поле зрения Элю, все время к ней прикасался и все время ее хотел.
Элю же происходящее просто поражало. Неужели мужчинам это нужно так часто? Почти постоянно? Нет. Ведь раньше они могли целый день гулять, разговаривать, кататься на катере. А теперь — какой там катер! Данил не хочет и слышать о том, чтобы пойти в город. Похоже, он вообще уже забыл о существовании еще чего-либо, кроме ее голого зада! Что бы она ни придумала, надеясь его отвлечь, это всегда заканчивается одинаково: он говорит, что краше ее нет никого на свете, что она создана специально для него, и начинает обцеловывать ее с ног до головы.
Каждый день готовил Эле все новые и новые открытия. Сначала она думала, что мужчина способен этим заниматься только в темное время суток. Разве можно было предположить, что он будет делать это утром, днем, вечером, ночью и вообще, когда ему в очередной раз вздумается. Кроме того, Эля считала, что как только он удовлетворится, он должен поцеловать ее в щеку, отвернуться и сразу захрапеть. Когда он после того, как устроил очередной потоп на ее животе, стал тут же опять к ней приставать — она подумала, что он просто безмерно ей благодарен и хочет это выразить. Она была потрясена, когда обнаружила, что через каких-нибудь десять минут он вернулся в исходное состояние и начинает все сначала. Конечно, ей не было уже больно, но она боялась, что у нее там образуются мозоли.
Он не хотел уходить на другую кровать, когда Эля наконец ложилась спать. Ему нужно было валяться с ней в обнимку, прижимаясь всеми возможными частями тела. Но ей так было совсем не удобно! Они не помещались вдвоем на узкой панцирной сетке, которая, к тому же, слишком под ними прогибалась и раскачивалась от его активных движений. Просто сдвинуть кровати вместе он тоже не хотел — между ними, видите ли, сохранялась изрядная дыра. Этот маньяк придумал другой выход: снял с петель широкую дверь, отгораживающую комнату в домике от небольшого «предбанника», положил под сетку, и теперь можно было вполне сносно разместиться на получившемся более удобном и жестком ложе.