Ever since we met (СИ)

— Подарок, что еще, — смеется Саша. — Амулет тебе зачаровала. На удачу. Наденешь?
— А надень ты мне, — Ваня голову набок склоняет, насколько это лежа возможно сделать, и щенячьими глазками на нее смотрит. — Пожалуйста?
Ну вот что с ним таким делать? Она вздыхает, все-таки выпутываясь из его хватки, и коробочку открывает, так из его рук и не забирая. Внутри кулон на тонкой цепочке, маленький, но сил в него вбухано столько, что хватит раз двадцать от смертельной опасности его спасти. Саша правда надеется, что этого не понадобится.
Самое сложное — придвинуться и обвить руками его шею, чтобы цепочку на нем застегнуть. И сложно это потому, что Ваня смотрит на нее, даже и не думая взгляда отводить, и улыбается так, будто перед ним самое забавное зрелище на земле.
— Все, — выдыхает она, стоит замочку защелкнуться, и руки опускает. На миг все же подается совсем вплотную и в щеку его целует. — Вот теперь точно с днем рождения.
— Спасибо, — хмыкает он и коротко жмется губами к ее щеке. — Люблю тебя, сестренка.
Узел внутри завязывается еще крепче. Когда-нибудь, думает Саша, она вся сможет в этом узле спрятаться, настолько он будет большим. Настолько он перестанет в ней помещаться.
— У меня самый лучший братец, — поддевает она его, кончиком пальца тыкая в нос. Как он с ней, так и она с ним. Не стоит все портить и рушить. Лучше притвориться, лучше врать. Может, получится убедить и себя? — Давай, вставай. Я завтрак приготовлю.
Ваня руку протягивает к тумбочке ровно когда оживает лежащий на ней мобильник, как раз успевая отключить будильник после первых же нот мелодии, и тянется лениво, сонно, просыпающимся котом. Саша думает, что готова вечно на подобное любоваться — но такие мысли лучше держать при себе.
— Сваришь мне кофе? — просит он, снова щенячьи глазки строит, ну вот что за наказание на ее голову? — У тебя классно получается. Не знаю, как ты его делаешь, но у мамы он не такой.
— Обязательно, — смеется она, волосы ему ерошит, прежде чем с кровати встать. — Спускайся давай. Пока ты оденешься, я уже успею приготовить все.
Готовить, на самом деле, не так много — она в кофе закидывает щепотку корицы и пару горошинок перца, наскоро яичницу жарит, кипяток в заварник заливает уже когда Ваня за столом устраивается и ее коротко куда-то около виска целует в благодарность за завтрак, прежде чем убежать обратно к себе. Девчонок даже расталкивать не приходится — они, уже проснувшиеся, обе щурятся смешливо, узнав, куда это она успела уйти от них с утра пораньше, но не говорят об этом ни слова. Уже легче. Тетя Лена, на кухню зайдя, их четверых по очереди целует в макушку, как если бы все они были ее детьми, и Саша тянется за этой лаской короткой, видит, как Соня с Алиной тоже будто тянутся вслед — им этого не хватает сейчас очень, думает она, и от этого им и сложно. Ей тоже было сложно в первое время, хоть и иначе, а сейчас это вот незамысловатое выражение привязанности стало привычным и попросту нужным, чтобы обозначить, что они одна семья. Не по крови, не по документам даже, а все же.
— Теть Лен, Саш, а можно мне будет к вам еще прийти как-нибудь в другой раз? — Алина просяще смотрит на них обеих, и Саша не может, хоть убей, припомнить у нее таких глазок за всю эту неделю. — Мне очень у вас понравилось.
— Мне тоже, — бурчит Соня с набитым ртом, улыбается виновато, как только себя на этом ловит. Над губой у нее маленькая капелька варенья, Саша ее салфеткой снимает, получая за это другую улыбку, благодарную.
— Договаривайтесь с опекуншами и с Сашей на этот счет, — у теть Лены улыбка заговорщическая почти. — Я всегда приму. Ведьмы должны держаться вместе.
— Это ты этим руководствуешься каждый раз, когда меня с Сашкой оставляешь теть Ире, с папой на гастроли отправляясь? — смеется Ваня.
Старшие Букины каждое лето отправлялись на месяц на гастроли со своим театром, вместе с тетей Наташей и дядей Игорем, и кого еще было оставлять с Ваней, а потом и с ней тоже, если не Верховную, которая уж точно могла о них позаботиться? Да и потом, у нее Саше нравилось каждый раз — Ирина Владимировна, в силу схожести дара, могла многое посоветовать и со многим помочь, а еще у нее постоянно кто-то жил из девочек ковена, пока не взрослели и не находили себе жилье или же не уезжали куда-нибудь, по своей воле или нет. Она помнит Катю Пушкаш, первую свою почти-подругу из ковена, которую ее ни разу не магические родители увезли куда-то, даже школу не дав закончить, помнит Дашу Морозову, после девятого поступившую куда-то и смотавшуюся, даже не оглянувшись — но сейчас есть другие, пришедшие на их место. Не стоит жалеть о прошедшем, учила ее тетя Лена, всегда есть настоящее, которое важнее всего и с которым еще можно что-то сделать, в отличие от неподвластного будущего и уже неизменного прошлого. И рассуждать о том, что было бы, и что она бы сделала, нет смысла.
 
Она иногда все равно рассуждает. Может быть, хотя бы у этих девочек получится этого не делать? Может быть, она сможет им помочь, научить их на своем дурном примере, что так делать не надо?
— Тебя больше не будут, — она ему язык показывает, не сдерживаясь. — Ты уже большой мальчик, в опеке не нуждаешься.
— Ага, теперь я тебя сам опекать буду, — он смеется, тянется, чтобы ее по голове потрепать. — Тебя сегодня заплести, кстати?
— Да, хочу две косички, — отвечает она без колебаний. И недоверчивые лица девчонок, сменяющиеся изумлением, когда Ваня за ее спиной становится, заставляют ее рассмеяться.
Это, думает она, они еще не знают, какие разнообразные он их умеет делать. Не зря ведь несколько лет на ней тренировался.
========== Глава 11 ==========
— Ты похожа на школьницу, — заявляет Ваня, развалившийся поперек ее кровати. Саша юбку поправляет, кидает на него недоуменный взгляд — точнее, на его отражение в зеркале. Знает, он этот взгляд поймает и поймет. Что понимает, видно сразу, потому что он ухмыляется и перекатывается на спину, прежде чем объясниться. — Ну, знаешь, из фильмов, которые мне уже можно, а тебе еще нельзя. Только гольфиков не хватает, и футболку попрозрачнее бы.
— Стыд и срам, — фыркает она в ответ, но юбку скидывает, направляясь к шкафу. Без одежды вообще он ее не видел еще, но в нижнем белье приходилось, так чего стесняться? — Ты будто до сих пор такие фильмы не смотрел.
— Не, мне неинтересно, — он плечами пожимает, взглядом ее окидывает. — Я пару раз начинал, но скучно было. Да, с джинсами лучше.
— С джинсами я балетки надену и опять буду тебя конкретно ниже, — бухтит она, резинки стягивая с кончиков кос. Ваня хмыкает, обратно на живот ложится, и ее взгляд в зеркале ловит. Саша застывает, заставляя себя взять себя в руки. Сложно.
— Ты меня не настолько и ниже, между прочим, — он глаза отводит первым. — И с джинсами лучше, поверь. Мы в клубе будем, а не на школьной дискотеке с дежурящими учителями. Попадется какой-нибудь мудак, который прикола ради тебе юбку задерет, так тебе же потом маме с папой объяснять придется, почему их сына в собственный день рождения за причинение тяжких телесных в участок забрали.
— Потому что их сын не умеет останавливаться на одном ударе в морду? — уточняет она, ухмыляясь, пальцами прочесывая волосы. Ваня картинно надувается.
— Мой братский долг, — заявляет он, — это оберегать сестрицу от всяких мудаков. И я не собираюсь увиливать. Если не я, то кто?
— Я сама, например, — она плечами пожимает. — Ведьма я или кто? Магическая подножка, или радости общения с белым другом на пару дней, или «придурок» прыщами на лбу, да мало ли что можно сделать?
 
— Зато тогда они не поймут, за что им это, — резонно замечает Ваня. Она губки чуть обиженно дует — больше картинно, на самом деле — и тянется за тушью. В школу она красится редко, но школа была утром, и Соня с Алиной раз двадцать повторили, что им очень понравилось, прежде чем убежать в класс, а сейчас они в клуб собираются. Они — это двое их и еще несколько однокурсников Вани, итого шестеро. Четыре незнакомых ей человека, Ваня и она. И полное помещение еще менее знакомых ей людей. Прекрасно просто. Как она в это ввязалась вообще? И зачем?