Не верю! (СИ)
Ссадины прошли быстро, уже через неделю Ася, бросая украдкой взгляд на Димины руки, видела лишь еле заметные следы от ударов. Вот бы на сердце все так же быстро заживало!
У девушки болело внутри всё, она так привыкла к этой непрекращающейся тупой боли, что даже, наверное, запереживала бы, пропади она вдруг.
Вдвоем с болью они просыпались, одевались и ехали в театр, вместе с ней изображали там спокойного и счастливого человека, абсолютно равнодушного к своему партнеру по спектаклю. А вечера они на пару с болью проводили совсем зажигательно: покупали пиццу в забегаловке возле гостиницы и съедали ровно половину, лежа в постели и читая романы Агаты Кристи. От холодных элегантных детективов веяло туманной Англией и многовековым спокойствием. В них были сдержанные умные люди, и справедливость всегда торжествовала над несправедливостью, восстанавливая тем самым гармонию в мире.
Асе гармония была очень нужна, а раз в жизни её не было, приходилось искать в книгах.
Начитавшись, она включала много раз смотренные фильмы любимых режиссеров — Тарковского, Феллини, Бергмана — и глядела в экран до тех пор, пока не начинали слипаться глаза. Засыпала, просыпалась — и все начиналось сначала.
Ася лишь делала вид, что живет, но ровно до того момента, пока она не выходила на сцену. Смешно, но именно тут, прикрываясь чужой личностью, как маской, она вдруг начинала ощущать себя собой. Может потому, что на сцене Дима не делал вид, что её нет. Он играл с ней как обычно — в полную силу, и это было огромное счастье. Наверное, только благодаря этому Ася до сих пор не развалилась на кусочки.
Во время репетиций спектакля они будто пускали ток по тем проводам, которые по-прежнему были натянуты между ними. Взгляды, жесты, прикосновения — это все принадлежало их героям, но за героями стояли они сами. И в то время как Бланш верещала от ужаса, когда её касались руки Стенли, Ася умирала от счастья, ощущая Димины прикосновения. Пусть хоть так, пусть хотя бы здесь — в ненастоящем мире среди ненастоящих персонажей — они остались друг у друга.
— Дима, тебя ждать? — звонко крикнула Наташа, стоя у дверей.
Ася против воли застыла, жадно ловя его ответ.
— Да, Наташ, подожди, я быстро.
Дима вышел из раздевалки, на ходу натягивая на себя свитер. Она знала этот свитер, и эту футболку — меньше недели назад она сама, своими руками, вешала её на сушилку, а потом аккуратно складывала и убирала в шкаф.
О, она думала, что ей до этого было больно? Глупая, оказывается, может быть еще больнее. А что она хотела? Чтобы Варламов хранил ей верность до самой смерти? Он ей ничего не должен, особенно после того, как она с ним ТАК рассталась. Заслужила, что уж там. Но так надо было, так правда надо было, так для них обоих будет лучше — это единственное, что хоть как-то оправдывало этот кошмар.
Ася неловко топталась в коридоре. Ей очень не хотелось выходить на улицу вслед за Димой и Наташей, она ужасно боялась увидеть их вместе. Боялась с собой не справиться.
Девушка пару секунд помедлила, развернулась и пошла через длинный коридор в фойе театра. Там был вход для зрителей, можно было оказаться на улице с другой стороны здания и, если повезет, не пересечься с этой сладкой парочкой.
В фойе было шумно, через полчаса начинался вечерний спектакль, и зрители уже собирались. В воздухе витали горьковатые ароматы цветов, духов и шампанского. Громкие оживленные голоса и радостный смех так захватили Асю, что она невольно притормозила возле тумбы с афишей, чтобы еще немного побыть в этой праздничной атмосфере.
— Собрались на спектакль, Асенька? — вдруг раздался голос, от которого девушка буквально подпрыгнула. Сзади неё стоял Юрич в своей неизменной толстовке с эмблемой театра, на суровом лице сияла непривычная улыбка.
— Нет, Петр Юрьевич, — не удержалась от ответной улыбки девушка, — Брехта я уже видела.
— И когда вы успели? — удивился режиссер.
— В первую неделю, как начались репетиции, — призналась Ася, — вы же говорили, что нам можно ходить на ваши спектакли, вот я сразу и побежала…Я их до этого только на видео смотрела, и то не все.
— Занятно, — Юрич вдруг посмотрел на неё с любопытством, — а что вам больше всего нравится из нашего репертуара?
— Ну вы спросили, — засмеялась девушка, — проще сказать, что не нравится.
— А есть и такое? — поднял брови Юрич.
— Ой, простите, — смутилась Ася, — я не должна была так говорить.
— Нет, почему же, Асенька, это как раз и есть самое интересное! Рассказывайте, не бойтесь.
— Не люблю у вас Вырыпаева, — обреченно сказала она, — вот специально два раза сходила, думаю, может, не понимаю чего-то, но нет.
Юрич попытался что-то возразить, но Ася неожиданно громко и энергично его перебила:
— И не думайте, что я не люблю театр абсурда! Я смотрела эту же пьесу в театре Практика, и там все как нужно было! Понимаете, абсурд ведь не в том, чтобы навертеть всего на сцене и свести зрителя с ума, абсурд надо наоборот играть максимально понятно и логично!!!
— Тише, тише, Асенька! — рассмеялся Юрич, — Не кипятитесь. Я же не спорю с вами.
Он с удовольствием смотрел на девушку: щеки раскраснелись, серые глаза возбужденно полыхали, а сама она взволнованно размахивала руками, пытаясь получше донести свою мысль. Вот так хоть на себя стала похожа, а то ходит уже неделю, как умирающая моль. Не стоит этот мальчишка таких страданий, точно не стоит.
- Асенька, вы, кстати, не торопитесь? — аккуратно уточнил у неё Юрич.
— Нет, а что…
— Пойдемте кофе попьем, — предложил режиссер, — до спектакля еще полчаса есть, а вы мне пока подробно расскажете, чем вам так наш Вырыпаев не угодил. Про остальные спектакли мне тоже интересно послушать.
— Э…наверное, можно, — замялась девушка, ей стало немного неловко. С другой стороны, когда еще выпадет такая возможность — поговорить о спектаклях Гончарова с самим Гончаровым! Ася обожала обсуждать спектакли и разбирать их по винтикам, но мало кто поддерживал её в этом увлечении. Даже Варламов, вроде бы имеющий прямое отношение к театру, слушал её примерно минут двадцать, а потом честно сказал, что ему скучно и что он предпочитает играть сам, а не ковыряться в том, как кто-то сыграл.
— Вот и отлично, — режиссер неожиданно приобнял её за плечи и повел к театральному буфету, — Кстати, а как вам наша премьера? Видели?
Ася покраснела и отрицательно качнула головой. Премьера была две недели назад, и она её не видела, потому что… ну потому что тогда она была с Димой и ей было плевать на все премьеры мира, вместе взятые. А потом просто не хотелось ничего.
— Жаль, — Юрич заметно огорчился, — ребята её скоро увезут на фестиваль, вы не успеете посмотреть. А хотите, Асенька, приходите завтра на репетицию! Как раз прогон посмотрите.
— Правда? Можно?!
— Можно, — усмехнулся режиссер, — только потом обязательно поделитесь впечатлениями.
— Конечно! Спасибо вам большое, — Ася слабо улыбалась, серые глаза благодарно светились. Боль по-прежнему была с ней, но сейчас переносить её было чуть легче. Как же ей повезло с режиссером — даже удивительно, что он так с ней возится!
36
Димка курил на крыльце служебного входа. Рядом дымили, весело переговариваясь, трое актеров из основного состава. У их группы с ними редко пересекались репетиции, но в лицо они уже друг друга узнавали, поэтому коротко кивали при встрече, хоть общаться и не общались.
Наверное, в этот раз тоже бы не встретились, если б Дима не задержался на примерке костюма. Молоденькая швея долго подгоняла на нем рубашку, всеми возможными способами давая понять, что она не против продолжения знакомства, но Варламова сейчас это мало интересовало. Он еще не собрал себя после истории с Асей.
Вроде уставал за день как черт, но только ложился в постель — и всё: перед глазами её лицо, а сна ни в одном глазу. Ворочался, мучался, вспоминал — и, измотанный, засыпал только к четырем-пяти часам утра. В квартире теперь находиться было невозможно, потому что все напоминало о ней. Подушка еще пахла Асиным шампунем, и Димка, как дурак, прижимал её к себе и вдыхал этот запах, пока он наконец не выветрился. Табуретка, на которой она обычно сидела, кружка, из которой пила, его свитер, который надевала, если мерзла — все это царапало, било по нервам, выворачивало наизнанку. Хотелось расколотить всю квартиру к чертовой матери! Разломать, уничтожить, сжечь!