Не верю! (СИ)

— Ася, что случилось?
— Дим, иди поешь сначала, потом поговорим.
— Что блядь случилось?!
— Ничего страшного. Все живы и здоровы. Просто нам…надо поговорить, — Ася избегала смотреть ему в глаза, и это было так на неё непохоже, что Варламов испугался. Паника подступила к горлу, сжала его ледяной рукой.
— Ася, ты же…ты… не беременна?
Серые глаза на мгновение уставились на него, в их глубине таилось какое-то неясное чувство.
— Не беременна. Выдыхай, — ответила вроде спокойно, но снова с этой странной пугающей интонацией.
— Уф, слава богу, — Дима не скрывал своего облегчения, — тогда глобальных проблем у нас нет. Ась, ты если это…хочешь отношения повыяснять, то пожалуйста, давай не сегодня! Я устал как собака.
— Я знаю, прости, — в голове звучало искреннее сожаление, — но не получится не сегодня. Пожалуйста, иди поешь, ты же голодный. А потом я приду, и мы поговорим.
Дима растерялся. Что значит «приду»? Она же всегда сидела рядом, пока он ужинал. А сейчас почему не хочет? Обидел чем-то?
Он бы вообще есть не пошел, если бы не пульсирующая голодная боль в животе. Так что хочешь-не хочешь — пришлось. Парень заглатывал еду, не чувствуя вкуса, только ощущал, как наполняется и тяжелеет пустой желудок. Когда он убирал тарелку в раковину, на кухню бесшумно вошла Ася.
— Вкусно?
— Наверное. Я не понял.
— Прости, — почему-то повторила она, — просто дальше тянуть нельзя.
А вот теперь Дима испугался по-настоящему, до трясущихся рук и невозможности дышать, потому что он вдруг понял, что она сейчас ему скажет. И увидел единственную возможность спастись — не дать ей сказать эти страшные слова, остановить их другими — более сильными. Выбросить козырь, который побьет любую карту.
— Ася, я тебя…
— Замолчи! — вдруг крикнула она, и потом уже тише, — Не надо… Димочка, пожалуйста, мне и так тяжело.
Ася никогда его так не называла, и в этом тоже была какая-то страшная бесповоротность, как у поцелуя перед прыжком в пропасть.
— Ты меня бросаешь? — спросил он беспомощно, и красивые чувственные губы по-детски искривились.
— Мы расстаемся.
— Почему?!
Ася будто своими глазами видела, как Димка до краев наполняется чернотой. Как темнеют его глаза, каменеют скулы, сжимаются зубы и кулаки. Ей до ужаса хотелось обнять его, стереть поцелуем с лица эту страшную болезненную усмешку, закричать, что она пошутила и все неправда. Но нельзя.
После того, как она час выла в пыльном театральном коридоре, слез не было вообще. Было ясное понимание того, что лучше закончить сейчас, чем потом. И так будет лучше в первую очередь для самого Димки. Наверное, хорошо, что Юрич вот так с ней поговорил. Ася ведь все равно знала, что эти отношения — путь в никуда. Пусть и очень приятный путь.
Всей правды Диме знать не надо. Она уже слишком хорошо изучила его рыцарскую натуру, чтобы понимать: он, не задумываясь, пошлет Гончарова лесом ради неё. Уступит ей место в труппе. И загубит этим свою актерскую карьеру. Нет уж, этот театр просто создан для него: лучший в России, с гениальным режиссером, шикарной труппой, аншлагами и заграничными гастролями. Дима должен туда попасть. Да и Ася не может, просто не имеет права отказаться от своего шанса. Она не так талантлива, другой такой возможности у неё может просто не быть.
— Почему? — Ася эхом возвращает Диме его вопрос. Задумывается для вида, — Да потому, что мне тридцать, а тебе двадцать три.
— Мне пофиг, ты же знаешь, — он зло трясет головой. Любимый упрямый Димка.
— Мне не пофиг, — жестко говорит Ася. Вот сейчас очень важно, чтобы он ей поверил. И пусть она не гениальная актриса, но прекрасно знает: лучший способ быть убедительной — добавить в актерскую игру правды. Даже маленький кусочек настоящего способен спрятать за собой ложь, убедить зрителей в реальности происходящего. А ей очень надо было убедить Диму.
— А знаешь, почему мне не пофиг? Потому что возраст — это не просто цифры в паспорте. Я взрослая женщина, Варламов. Я не девчонка, которая хочет просто весело провести время. Да, меня очень тянет к тебе, но это не настоящее чувство. Это просто гормоны. У нас был классный секс, спасибо тебе за это, но на сексе семью не построишь. А мне нужна семья. Я хочу замуж и…ребенка.
 
У Аси неожиданно сорвался голос. Вот он, тот кусочек правды, обоюдоострый нож, которым она сейчас режет не только Димку, но и себя. Ведь за эти дни она вросла в него так, что приходится отрывать с кровью.
— Вот скажи мне, Варламов, что ты знаешь об организме тридцатилетних женщин? Ты, наверное, не в курсе, что в этом возрасте уже давно пора беременеть и рожать, а я все ерундой страдаю, кручу бессмысленные романы с парнем на семь лет меня младше. И не ври мне, что ты бы хотел жениться и заделать мне ребенка. Может и хотел бы, но лет через десять. А у меня к тому времени уже детородная функция засохнет и отвалится.
Ася перевела дух. Варламов потрясенно молчал.
— И ты бы видел свое лицо, — продолжала она безжалостно, — когда подумал, что я беременна. На нём такой ужас был, что мне аж противно стало. И я не виню тебе, прекрасно понимаю, что ты еще слишком молодой для того, чтобы быть отцом. А я уже готова стать мамой, и…
— Что ж ты тогда за своего хрена замуж не вышла? — перебил её Варламов.
— Он…он не хотел детей, — Ася надеялась, что её ложь не выглядит уж слишком топорно.
Дима молчал, и она продолжила:
— Прости, но у меня правда не так много времени, чтобы тратить его на наши бессмысленные отношения.
Девушка еле выговорила эти оскорбительные слова, зная, как больно ими ранит парня. Но другого выхода не было. Иначе он попытается бороться за неё, а этого нельзя допустить.
— Ты…права, — Дима с трудом выталкивал из себя слова, — я не готов сейчас к детям. Я не смогу…
— Я знаю, знаю, мой хороший, — сердце Аси сжалось от непрошеной нежности. Зачем она в него влюбилась? Ну вот зачем?
— Но я хочу быть с тобой, — он в упор уставился на неё, — ты нужна мне.
— А мне нужен муж и отец моих детей. И это не ты, Дим. Прости, — Асе было вдвойне больно от того, что эти слова были правдой.
Не удержавшись, девушка подошла к Варламову и крепко, изо всех сил обняла его на прощанье. Дима молчал, его трясло — широкие плечи судорожно подрагивали под Асиными ладонями.
Ася опустила на кухонный стол ключи — и они неуместно громко звякнули в оглушительной тишине.
— Если сможешь, давай попробуем обо всем забыть. Нам еще работать вместе.
Не дождавшись от Димы ответа, она пошла в прихожую и начала обуваться. Такси уже ждало у подъезда. Накинула шубу, взяла сумку с вещами.
— Ася, не уходи…
— Я не могу, Дим, я правда не могу.
— Если уйдешь сейчас, я…никогда не прощу.
— Знаю.
Ася медленно провела пальцами по Диминой щеке, вдыхая, как наркоман, его запах. Так хочется поцеловать, но нельзя. Иначе не сможет уйти.
Дима выдрался из её рук и изо всей силы вмазал кулаком по стене. Потом еще и еще раз, до крови сбивая костяшки пальцев. Он молчал, и от этого его безумное лицо выглядело еще страшнее.
Ася выскочила из квартиры, помчалась вниз по ступенькам и, упав на заднее сиденье такси, тихонько заскулила от боли, раздирающей все внутренности. Кажется, даже заплакала, хотя была уверена, что слез больше не осталось. Она все сделала правильно, но почему же тогда так невыносимо хочется удавиться?
  
35
 
— Привет.
— Привет.
Холодное равнодушное приветствие двух коллег, которых не связывает ничего, кроме работы. Она же этого и хотела, правда? Так боялась, что Димка станет скандалить и выяснять отношения, боялась явной ненависти и злости, но в очередной раз его недооценила. Ася не знала, как он пережил ночь после их разговора и сколько ему пришлось в себе переломать и перекорежить, чтобы на следующий день прийти в театр с таким абсолютно спокойным лицом. И только содранные костяшки пальцев напоминали о том, что ей не привиделся тот дикий всплеск животной ярости, когда он крушил стену.