Вещи, которые мы не смогли преодолеть (ЛП)

«Это сработает, только если он проснется к чертовой матери», — напомнил он мне.
Я шумно выдохнула. «Да. Я знаю».
Мы сидели в тишине. Его колено и рука были теплыми и твердыми по отношению к моим.
«Мистер Морган?» В палату вошла медсестра в синем халате. Мы с Ноксом оба вскочили на ноги. Интересно, понял ли он, что взял меня за руку?
«Твой брат проснулся, и он спрашивает о тебе», — сказала она.
Я испустила вздох облегчения.
«Как он?» — спросил Нокс.
«Он слаб, и ему предстоит долгое восстановление, но хирургическая бригада счастлива».
Напряжение в его спине и плечах ослабло.
Я сжала его руку. «На этой ноте, я, пожалуй, пойду домой, приготовлю хлопья Уэйли и средство для мытья посуды».
Он крепче сжал мою руку. «Можно минутку?» он спросил медсестру.
«Конечно. Я буду прямо снаружи. Я отведу тебя к нему, как только ты будешь готов».
Он подождал, пока она выйдет на улицу, прежде чем притянуть меня к себе поближе.
«Спасибо, Наоми», — прошептал он как раз перед тем, как его губы встретились с моими. Горячий, твердый, неподатливый. Его рука скользнула вверх, обхватывая мой подбородок и шею, удерживая меня на месте, пока он поцелуями изгонял все мысли из моей головы, не оставляя мне ничего, кроме буйства ощущений.
Он отстранился, его глаза были свирепыми. Затем он поцеловал меня в лоб и вышел из комнаты.
22
Один топор и две пули
Нокс
«Дерьмово выглядишь», — прохрипел Нэш.
Свет в комнате был приглушен. Мой брат лежал на больничной койке, обнажив грудь, чтобы были видны бинты и марля на левом плече.
Машины запищали, экраны засветились.
Он выглядел бледным. Уязвимым.
Мои руки сжались в кулаки по бокам.
«Я мог бы сказать то же самое о тебе», — сказал я, медленно обходя кровать, чтобы опуститься в кресло у темного окна.
«Выгляжу хуже, чем есть на самом деле». — Его голос был едва слышен.
Я уперся локтями в колени и постарался выглядеть расслабленным. Но внутри у меня закипала ярость. Кто-то пытался покончить с жизнью Нэша. Ты не связывался с Морганом и не уходил от этого.
«Какой-то мудак пытался убить тебя сегодня вечером».
«Ты злишься, что кто-то чуть не опередил тебя?».
«Они знают, кто это сделал?» Я спросил.
Уголок его рта приподнялся, как будто улыбка стоила ему слишком больших усилий. «Почему? Ты собираешься вернуть его обратно?».
«Ты чуть не умер, Нэш. Грейв сказал, что ты был так близок к тому, чтобы истечь кровью, прежде чем приехала скорая». От правды у меня к горлу подступила желчь.
«Потребуется нечто большее, чем пара пуль и поединок по борьбе, чтобы покончить со мной», — заверил он меня.
Я провел ладонями по коленям. Взад-вперед, пытаясь подавить гнев. Необходимо что-то сломать.
«Наоми была здесь». Даже когда я это сказал, я не знал почему. Может быть, просто произнесение ее имени вслух сделало все немного более терпимым.
«Конечно, она была здесь. Она думает, что я сексуальный».
«Мне все равно, сколько в тебе дырок от пуль. Я продолжу в том же духе», — сказал я ему.
Вздох Нэша был больше похож на хрип. «Черт возьми, как раз вовремя. Чем быстрее ты все испортишь, тем быстрее я смогу вмешаться и быть хорошим парнем».
«Отвали, придурок».
«Эй, кто это там на больничной койке, придурок? Я чертов герой. Женщины не могут устоять перед героем с дырками от пуль».
Герой, о котором идет речь, вздрогнул, когда пошевелился в постели, его рука потянулась к подносу, а затем снова упала на матрас.
Я встал и налил воды из бутылки в ожидающий меня стакан. «Да, что ж, может быть, тебе стоит побыть здесь, подальше от меня, пару дней. Дай мне шанс все это испортить».
Я отодвинул чашку с соломинкой на край подноса и наблюдал, как он потянулся за ней здоровой рукой. На лбу у него выступили капельки пота, а рука задрожала, когда пальцы сомкнулись на пластике.
Я никогда не видел его таким. Я видел его совсем другим. Страдающим похмельем, выжатым из-за гриппа 1996 года, измученным после того, как излил душу на футбольном матче в выпускном классе. Но я никогда не видел, чтобы он выглядел слабым.
 
Другая медсестра с извиняющейся улыбкой отодвинула занавеску. «Просто проверяю жидкости», — сказала она.
Нэш показал ей большой палец, и мы погрузились в молчание, пока медсестра ставила капельницы. Мой брат был подключен к полудюжине аппаратов в отделении интенсивной терапии. И я годами почти не разговаривала с ним.
«Как твоя боль?» — спросила медсестра.
«Отлично. Практически прошла».
Его ответ был слишком поспешным. Его рот слишком плотно сжат. Мой брат провел вторую половину той игры на возвращение домой со сломанным запястьем. Потому что он мог бы быть милым братом, добропорядочным братцем. Но ему нравилось проявлять слабость не больше, чем мне.
«Он врет», — проболтался я медсестре.
«Не слушай его», — настаивал Нэш. Но он не смог скрыть гримасу, когда заерзал на матрасе.
«Пуля только что пробила ваш торс насквозь, шеф. Вам не обязательно испытывать боль, чтобы исцелиться», — сказала она.
«Да. Ты знаешь», — возразил он. — Боль — это то, что говорит тебе, что ты жив. Ты заглушаешь это, и откуда ты знаешь, что ты все еще здесь?».
«Она думает, что мы оба идиоты», — сказал я, когда медсестра ушла.
Нэш издал хрип, за которым последовал надрывный кашель, который, казалось, вот-вот разорвет его на части, прежде чем рухнуть обратно на кровать. Я наблюдал, как зеленые всплески на его пульсометре медленно успокаиваются. «Кто?» — спросил он наконец.
«Наоми».
«Почему Наоми должна думать, что я идиот?» — устало спросил он.
«Я рассказал ей, почему все обстоит так, как оно есть».
«На нее не произвели впечатления твои выходки в стиле Робин Гуда или моя мужественная независимость?».
«Ни капельки. Возможно, она высказала несколько замечаний».
«О чем?».
«О том, как она думала, что это из-за женщины. А не денег».
Голова Нэша медленно склонялась набок, веки тяжелели. «Значит, любовь стоит семейной вражды, а несколько миллионов — нет?».
«В этом и была суть дела».
«Не могу сказать, что она неправа».
«Тогда почему, черт возьми, ты просто не смирился с этим и не сделал все правильно?» — огрызнулся я.
Улыбка Нэша была призрачной. Его глаза были закрыты. «Ты же старший брат. И ты был тем, кто пытался заставить меня быть тебе обязанным, запихивая наличные мне в глотку».
«Единственная причина, по которой я не надеру тебе задницу прямо сейчас, это то, что ты подключен к слишком большому количеству машин».
Он показал мне слабый средний палец.
«Господи», — проворчал я. «Я не хотел, чтобы ты был мне чем-то обязан или еще что-то в этом роде. Мы — семья. Мы братья. Один из нас выигрывает, мы оба выигрываем». Это также означало, что если один из нас проиграет, то проиграем мы оба. И именно такими были последние несколько лет. Потеря.
Блядь. Я ненавидел проигрывать.
«Мне не нужны были деньги», — сказал он невнятно. «Я хотел что-то построить сам».
«Ты мог бы отложить это на пенсию или еще что-нибудь в этом роде», — пожаловался я. Все тот же старый коктейль чувств пытался подняться во мне. Отказ. Неудача. Праведный гнев. «Ты заслужил немного хорошего. После всего того дерьма, через которое мы прошли, Лиза Джей, потеря отца. Ты заслуживал большего, чем зарплата полицейского в каком-то дерьмовом городишке».
«В нашем дерьмовом городишке», поправил он. «Мы сделали его нашим. Ты на своем пути. Я на своем».
Возможно, он был прав. Но это не имело значения. Что действительно имело значение, так это тот факт, что если бы он взял наличные, его бы не было здесь, в этой больничной палате. Мой младший брат мог бы изменить ситуацию каким-нибудь другим способом. Не переступая черту. Не заплатив за это никакой цены.
«Надо было оставить деньги себе. Если бы ты это сделал, то не лежал бы здесь, как убитый на дороге».