И уйти в закат (СИ)

Я начала стрелять, не задумываясь. Пистолет лежал в руке привычной тяжестью, а такие привычки не нарабатываются во время безобидных пострелушек с папой в лесу.
Что же я за человек? Чем занималась все эти годы, о которых ничего не помню?
Сильно сомневаюсь, что все это время я просто лежала в разных больницах. Похоже, что у меня появились рефлексы, ранее мне не свойственные. А что, если эти ребята уже не первый раз приходят ко мне и просят кого-то убить?
Да ну, бред какой-то. Я ведь совершенно не гожусь на роль киллера. Вот Грег, тот вполне подходит, а я-то кто? Шестнадцатилетняя… ладно, тридцатилетняя де… женщина с одной рукой. Кстати, а что у меня с рукой? Может быть, мне ее на предыдущем задании повредили?
ТАКС знает что-то обо мне, но делает вид, что не знает. Бальтазар Финч знает что-то обо мне, но не говорит. Реджи знает что-то обо мне и был готов рассказать, только у меня в тот момент не было на него времени. Сохранялась еще слабая надежда, что встреча с Джеремайей Питерсом сможет что-то прояснить… При условии, что я на эту встречу прибуду.
Тряска машины на проселочной дороге странным образом действовала на меня убаюкивающе, и хотя я не сомневалась, что когда они решат остановиться, я тут же проснусь, засыпать все равно не хотелось.
Во-первых, по ту сторону реальности меня все еще ждал Пеннивайз. А во-вторых, все еще сохранялась вероятность, что проснусь в этом багажнике уже не я, и та другая шестнадцатилетняя девочка будет удивляться, почему у нее болит голова, почему из гипса торчит отвертка, и какого черта она вообще здесь делает. Мне не хотелось ее подставлять.
Пусть проснется в каком-нибудь более приятном месте. Желательно еще, чтобы оно было безопасным, но боюсь, что в настоящее время я могу о таком только мечтать.
***
Черт, я все-таки заснула, потому что тьма багажника сменилась полумраком коллектора, а перед глазами снова повисло белое лицо Пеннивайза.
— Добро пожаловать домой, девочка Бобби. Хочешь шарик?
— Ты знаешь, что такое безумие? — поинтересовалась я. — Безумие — это точное повторение одного и того же действия, раз за разом, в надежде на хоть какие-то изменения. Ты безумен, Пеннивайз. И я тебя не боюсь.
— Я безумен? — хихикнул он. — Да кто ты такая, чтобы рассказывать мне о безумии, девочка Бобби? О безумии — мне? Да я старше, чем лес, окружающие этот город. Я старше, чем горы, я помню те времена, когда их здесь еще не было, и динозавры паслись на равнине. Я помню падение метеорита, который убил этих динозавров, я помню твоих предков, что носили шкуры и малевали на стенах пещер. Люди для меня — все равно, что насекомые, и ты, бабочка-однодневка, будешь рассказывать мне о безумии?
— Ну, поскольку ты существуешь исключительно у меня в голове, я чувствую перед тобой какую-то ответственность, — сказала я.
— Говоришь, что я существую только в твоей голове, девочка Бобби? А что, если на самом деле так и есть? Когда мое тело было уничтожено, я спрятался в единственном месте, которое для этого подходило — внутри тебя, девочка Бобби. И я жду своего часа, жду, когда полностью смогу овладеть тобой и вырастить себе новое тело. И так будет. Однажды утром ты посмотришься в зеркало, девочка Бобби, и увидишь на своем лице мой грим. И твои губы будут улыбаться моей улыбкой. И рот твой будет полон моих зубов.
— Вот это вряд ли, — сказала я. — Я регулярно посещаю стоматолога. Родители настаивают, знаешь ли.
— Посмотрим, как ты запоешь, когда я убью твоих родителей твоими собственными руками, — заявил он. — Когда я вспорю им животы и выпущу кишки наружу, как они будут распространять вокруг себя зловоние, привлекающее сонмище мух. Посмотрим, много ли останется от твоей храбрости, когда трупные личинки будут пожирать их тела, а сладостный запах гниения коснется твоих ноздрей. Посмотрим, как ты будешь смеяться надо мной, когда я насажу их головы на пики, и вороны выклюют их мертвые глаза, а в пустых глазницах заведутся черви. Думаю, для тебя это будет слишком, девочка Бобби. Думаю, что в тот же момент ты исчезнешь, и я взгляну на ваш мир твоими глазами.
 
— Как говорил мой старик-отец: “Слова дешевы, а виски стоит денег!”.
Удивительно, но при упоминании моего отца поплохело даже Пеннивайзу. По его разрисованной нечеловеческой роже трудно было что-то определить, но на мгновение он отшатнулся, и в глазах его отразился страх.
— Он не поможет тебе, девочка Бобби, ведь он не знает, что опасность для него будет исходить от тебя самой. Вряд ли он будет готов к нападению, когда твоя рука вырвет из груди его сердце.
— Слушай, Пенни, мне кажется, мы не с того начали, — сказала я. — Давай попробуем еще раз. Давай попытаемся поговорить, как цивилизованные люди. В смысле, как цивилизованная женщина с не в меру агрессивным клоуном. Чего тебе от меня надо, если конкретно?
— Ты хочешь со мной договориться, девочка Бобби?
— Иногда мне кажется, что переговоры у меня в крови.
— Не выйдет, девочка Бобби, — сказал он. — Все, что мне от тебя нужно, я возьму сам.
Я подумала, а что, если тот голос, который подначивал меня броситься на мужика с ножом, на самом деле принадлежал Пеннивайзу? Если то, что он несет, это не просто воловья чушь и детские страшилки, а настоящий его план, и он уже начал проникать и в другую мою реальность?
Что если Пеннивайз отнюдь не является плодом моего подсознания, которое таким способом хочет мне что-то сказать, если он реален, если он на самом деле там? То есть, тут?
Страха все еще не было, но чертовому клоуну удалось заронить в мой разум сомнения. С другой-то стороны, теперешней версии меня оставалось жить всего несколько дней, так чего я теряю?
***
Даже самый продуманный план (а мой таким не был) может обрушиться на стадии исполнения. Немногие наши замыслы достойно выдерживают проверку практикой, большая часть утлых лодок или белоснежных яхт наших мыслей разбивается о безжалостные рифы реальности.
Или как-то так.
Этой сентенцией я плавно подвожу вас к мысли, что я снова получила по морде.
Щелкнул замок, скрипнула начавшаяся открываться крышка багажника, и я выпрыгнула, как чертик из табакерки, целясь головой в лицо Дона.
Как чертик на сломанной пружине из чертовски старой табакерки.
Моей неудаче сопутствовали два фактора. Во-первых, пространство багажника было слишком стесненным и не позволило мне занять идеальную стартовую позицию. А во-вторых, я неверно рассчитала место, где должен стоять поднимающий крышку здоровенный мужик, и промахнулась на добрых полметра.
Причем, я заметила, что промахиваюсь, еще в прыжке, и попыталась хоть немного исправить положение, воткнув отвертку ему в шею. Но и тут что-то пошло не так, мой импровизированный стопор сместился, и полотно отвертки, вместо того, чтобы пробить шею Дона насквозь, повредив сонную артерию или яремную вену, лишь слегка поцарапало ему кожу.
Я упала на обочину, быстро вскочила на ноги и развернулась к ним лицом, и даже умудрилась при всем при этом не выпустить из руки баллонный ключ, но битва уже была проиграна.
Дон потер шею и изумленно посмотрел на измазанные кровью пальцы. Кайл тоже выглядел удивленным. Похоже, они думали, что сломали меня еще в прошлый раз и совершенно не ожидали подвоха.
Кайл вытащил пистолет, который держал за поясом сзади.
— Брось железку, — сказал он.
Солнце уже почти зашло, но было еще достаточно светло. Багровеющие небеса, бесконечные поля кукурузы… Шанс сбежать или просто хорошее время для того, чтобы умереть?
Я швырнула баллонник ему в лицо (и, кажется, попала), а сама бросилась бежать в поле. Кукуруза еще не достигла высоты человеческого роста, и затеряться в ней было невозможно, но я надеялась, что они не станут стрелять мне в спину, потому что их Пророк этого не одобрит.
Стрелять они не стали. Вместо этого бросились следом.