Мальчишник. Райское наслаждение

Чтобы выяснить программу дальнейших действий, я обратилась к Варьке Правдиной. Мне было важно услышать ее совет. Она умела видеть то, что для обычных людей оставалось полнейшей загадкой. Воистину природа была к ней щедрее, чем к нам с Ладой вместе взятым. К бесспорному уму и приятной внешности Варька получила дар предвидения, врачевания. Этот рентген мог просветить любое, самое темное пятнышко. Однако Правдина чаще поступала весьма жестоко: она отказывала нам в помощи, предоставляя каждой пройти свой путь самостоятельно.
— Ты должна пройти свой путь до конца!
Сколько раз и я, и Лада слышали эти слова, когда надеялись на совершенно иное. Обижаться, настаивать было бесполезно. За годы дружбы мы научились обращаться к Варе лишь в самых экстренных случаях, самых-самых. Мне бы хватило пальцев на одной руке, чтобы пересчитать, сколько раз я пыталась при помощи Варькиных способностей стать на путь праведный, а Лада — и того меньше. Как только я поняла, что мой второй муж — игрок и, в какой-то степени, тиран, я почувствовала, что теряю почву под ногами.
— Сделай так, чтобы ты всегда была рядом, — неожиданно легко дала совет Правдина. — Сделай так, чтобы он нуждался в тебе каждую минуту. Пусть азарт станет и твоим хобби! Сделай хотя бы вид, что ты тоже увлечена игрой.
— Покажи ему, что ты тоже не лыком шита! — Лада, как обычно, была категорична и более прямолинейна в суждениях.
В свете слов Правдиной отъезд Лузгина в Мекку игорного бизнеса без меня означал непродуманный, ошибочный ход, фиаско. Я ждала, когда станет возможным доверительно побеседовать с Варей, а пока вот уже третий день я вела долгие диалоги сама с собой. Время от времени я подходила к телефону — деваться-то некуда. Это средство общения порой кажется мне самой настоящей пыткой. Приходилось отвечать на расспросы мамы, на быстрые речи Лады, а вот Правдина на связь не выходила. Я хотела и боялась разговора с Варей, потому что знала: с ней никакие хитрости не проходят. Она просто не стала при всех показывать, что давно разоблачила меня. Она уже знает, что мое чувство к Лузгину нуждается в проверке, в обновлении. Его нужно реанимировать, вдохнуть в него силу, и тогда окажется, что все у меня, Василисы Лузгиной, в полном порядке. Поможет ли Варька? Нет, я чувствую, она произнесет одну из своих сакраментальных фраз и оставит меня один на один с моими проблемами. Надеюсь, она поступает правильно. Что неоднократно подтверждалось. Но вот что самое трудное — пережить период метаний и неизвестности достойно.
Человеку свойственно искать себе проблемы на голову именно тогда, когда в жизни его наступает безоблачная полоса. Оказавшись без привычного преодоления трудностей, он начинает монотонно, упрямо искать негатив там, где его изначально быть не может. И самое грустное, что со временем находит, ввергая себя в пучину очередной депрессии, скандалов, пустоты. Впасть в такое состояние всегда легче, а вот снова прийти в норму — трудновато. Однажды я уже прошла путем погружения в бездну отчаяния, а потом долго выкарабкивалась на поверхность. Первый раз это случилось как результат первой любви (объект был выбран не самый удачный — женатый мужчина), второй — неожиданная инициатива моего первого мужа расторгнуть брак. Оба раза мне было необычайно тяжело снова возвращаться к обычной жизни, замечать каждодневные мелочи, видеть голубое небо над головой. Поднять голову и распрямить плечи — дело крайне важное. Роль несравненной Ладуси в моем воскрешении переоценить трудно. Да и Варька по-своему пыталась наставить меня на путь истинный. Короче, я благодарна подругам, потому что бывают в жизни ситуации, о которых маме не расскажешь, а молчать нет никакой возможности.
Поскольку нынешнее мое состояние я назвала бы пограничным между депрессией и желанным покоем, я верила, что только серьезный разговор с Варей подвинет меня в ту или иную сторону. Вяло занимаясь уборкой, я все прислушивалась: мне казалось, что даже телефонный звонок Правдиной зазвучит как-то по-другому, что позволит мне сразу понять — она! Я уже завершала уборку второго этажа, а ожидаемого звонка все не было. По мобильнику Лада выходила на связь без какой-либо закономерности. Для нее набрать мой номер — такое же привычное необходимое дело, как дышать. Она могла звонить из машины, из салона красоты «Феникс», из сауны, из ресторана, где проходила очередная встреча с нужными людьми. Лада набирала номер просто для того, чтобы услышать мой голос, словно он был доказательством того, что у меня все в порядке. Я боялась признаться, что на самом деле терзаюсь и потеряла покой. Стоит моей несравненной подружке почувствовать это состояние, как она бросится наводить порядок в моей личной жизни. Я не хочу этого потому, что, во-первых, мы однажды договорились: нельзя распускаться и сразу бросаться за советом и помощью к друзьям и подругам. У каждого свои проблемы, поэтому обременять друг друга еще одной ношей, сбросить которую не позволит наша многолетняя дружба — в высшей степени эгоизм. Зная, как близко к сердцу примет все мои горести Ладуся, каким суровым взглядом скользнет по мне Варька, я изо всех сил делала вид, что все еще хозяйка собственной жизни. Я диктую обстоятельствам, а не они вертят мной.
 
Завершая уборку на веранде, я чувствовала, что пытаюсь обмануть не только моих подруг, но и себя саму. Я была уверена, что мне необходима дружеская вечеринка с разложенными картами, с бутылочной сухого красного и разговорами по душам. Этого было бы достаточно, чтобы в моей душе снова воцарился покой. Я уже представляла, как мы сидим в моей просторной гостиной или в нашем любимом кафе «Париж». Сколько наших разговоров слышали его стены, сколько чашек чая было выпито, сколько пирожных съедено. Мы так давно не собирались под его гостеприимным кровом. Закрыв глаза, я даже ощутила тот неповторимый, узнаваемый запах, что царит там. Я знала, что стоит только намекнуть, как Лада с радостью согласится поужинать в кафе. Варька для проформы поворчит. Она у нас домоседка, у нее свой жизненный график, в котором для крепкой, многолетней дружбы, безусловно, отведено место.
Размечтавшись, я слишком усердно натирала листья на собирающейся цвести лилии и сломала один из них. Это стало последней каплей, переполнившей тяжеленную чашу моего терпения. Слезы брызнули сами собой. Подняв с пола упавший лист, я принялась прилаживать его к тому месту, где несколько секунд назад он рос. Лист не желал прикрепляться, что вполне объяснимо, но я все причитала и упорно пыталась все исправить. Я не вытирала слез, поэтому соленые ручьи заливали мои щеки, щекоча кожу. Сквозь пелену слез я окидывала взглядом свою небольшую оранжерею, которая в последнее время стала моим любимым делом, способом борьбы с плохим настроением. Несколько фикусов, роскошная драцена «слоновья нога», цветущая невероятными желтыми кистями афеландра, два плюща с резными листьями — вот неполный список того, что росло, цвело и благоухало, требовало моего ухода, чем я невероятно гордилась. На веранде стояли диван и два плетеных кресла из ротанга — сидя в кресле, я с удовольствием созерцала буйство красок в собственноручно выращенном саду. Лева всячески поощрял мое увлечение. Мы даже договорились, что когда он захочет купить мне букет цветов, пусть это будут не роскошные розы или орхидеи, а новый цветок, за которым я буду ухаживать. Справедливости ради должна сказать, что количество роз, которые Лева дарил мне по поводу и без оного, не уменьшилось, но именно он принес в мою оранжерею несколько красивых экзотических растений.
Иногда мне кажется, что растения более открыты, искренни, чем люди. Им неведом обман. Цветы открыты. Они или принимают твою заботу, отвечая буйным цветением, или игнорируют ее, погибая, оставляя в твоей душе неприятный осадок. Какое-то время ты чувствуешь себя виноватым, но после все же понимаешь, что это всего лишь цветок. Осадок через время уходит, новый день приносит новые заботы, в которых есть место всему, что ты сам впускаешь в свою жизнь. Оплакивая сломанный лист лилии, я поняла, что постепенно, незаметно взрастила в собственном сердце заросли чертополоха неуверенности и сожаления, что колят меня своими колючками. Мои слезы — это не столько плач по погибшему листу, сколько страх одиночества, в которое я ввергла себя по собственной инициативе.