Стажёр (СИ)

Господин Филинов обязательно на собрание пойдёт — в числе видных деловых людей нашей губернии. Поэтому в доме суета такая. Чтобы перед благородными гостями лицом в грязь не упасть.
Дамы в собрании тоже будут. Хотя его сиятельство граф Бобруйский по делу приехал, супругу всё же с собой прихватил. Потому что женское дело суть благотворительность, и жена графская этой благотворительностью вовсю занимается.
Ну и наши местные дамы туда же — не отстают.
Поэтому жена нашего босса накануне по магазинам поездила, всего накупила, и теперь наряжается. Чтобы тоже в грязь лицом не ударить — перед подругами.
Но пока что суетятся в основном слуги — так, что пыль столбом.
Я в дом только заглянул и сразу выскочил. Хожу, шаги машинально считаю, вдоль и поперёк.
Возле конюшни и каретного сарая орки с гобами вовсю суетятся. Смотрю, кучер давешний, пожилой гоб, стоит. Тоже запарился весь. Перед ним мелкий зелёный мальчонка-гоб лошадку водит туда-сюда, а пожилой глядит зорким глазом, проверяет.
Подошёл я, поздоровался.
Кучер голову наклонил в ответ:
— И вам утро доброе, господин.
— Хороши лошадки, — говорю.
Это для затравки разговора. Не спрашивать же, какой нынче опорос в курятнике и хорошо ли свёкла заколосилась.
— Хороши, — отвечает гоб.
— Славно вчера в упряжке бежали, — я ему с одобрением. — С ветерком, и не устали нисколько.
Гоблин оживился, закивал:
— Наши лошадки лучшие в округе! Что серые, что вороные!
— Вороные — это хозяйки?
— Да, госпожи. Госпожа редко по округе ездит. Всё в город, по делам.
— Жаль, что редко. Красивые.
Гоблин ушами помотал:
— Нет, не жаль. Вороная лошадь с норовом. В лесу зверь всякий, каквыскочит — лошадку испугает. Лучше в город.
— Что, были случаи? — спрашиваю.
— Всяко бывает, — гоб плечами пожал, нос сморщил. — Серые вон как брыкались давеча думал, не сдержу.
— Это когда же?
— А когда хозяин в общину ездил, с ельвами разговоры говорить. Он им деньги мешками возит, всё на благотворительное. Взамен леса просит, чтоб рубить. А они ни в какую.
Гоблин фыркнул, ушами тряхнул. Я спрашиваю:
— Что, не вышло у него?
— Да как сказать, не вышло… Лес рубить не дали, а девку красивую подсунули. Чтоб не обидеть.
— Красивую?
— Они все красивые у них. Да за бесплатно ещё — как не взять?
— А как же хозяйка? — спрашиваю. — Она не обиделась на девку-то?
Гоблин нос почесал, плечами пожимает:
— Может, и обиделась. Дело женское.
— А лошадки что брыкались, серые? Не хотели в общину бежать?
— Так то потом было. Девку вскоре на вороных в хозяйкиной карете домой отправили. А потом едем — лошадки как задрожат! Да как дёрнут — будто волка увидали. Не, не волка — медведя.
— Так в лесу их много, — говорю.
— Здесь, возле дороги, не бродят они. У дороги парк для господ сделан, для гуляния. Какой там медведь? Разве что задрали кого, да тушу подтащили. Лошадки-то кровь чуют… Или недобрый человек бродил. Недобрая душа — она завсегда животину пугает…
Тут гоблин встрепенулся, руками замахал:
— Как лошадку ведёшь, безрукий сын своей матери, не зевай, поворачивай!
Это он мальцу гоблинскому кричит.
Гоблин к лошадям ринулся, а я дальше пошёл, по периметру.
Сколько шагов насчитал, самыми разными путями, можно с закрытыми глазами идти — не заблудишься.
Все входы-выходы осмотрел, везде нос сунул. А что — я охрана, мне по службе положено.
Потом из дома лакей выскочил — тот самый молоденький парнишка, и замахал мне.
— Пожалуйте в дом, сударь охранник, вас господин зайти просят!
Вошёл я в дом, там вроде потише стало. На лестнице запахом горячего утюга тянет, но уже не так. Горничные притомились, по углам попрятались.
Я в кабинет хозяина поднялся, а там уже не только Филинов сидит, с ним гости, что недавно прикатили.
Я вошёл, они обернулись.
Все солидные мужчины, в сюртуках. Сюртуки чёрные, не то что в заведении, где мы не так давно с Альфридом играли — там народ в какие только цвета не рядился. Здесь же строго всё, по делу.
Один — пожилой солидный дядя в круглых очках, сидит за столом напротив моего босса, перед ним бумаги в аккуратной папке.
 
Обернулся, на меня посмотрел поверх очков, спрашивает:
— Это и есть ваш работник, коего оформить надобно?
— Он, — отвечает Филинов.
— Хорошо. Тогда приступим.
Пожилой знак сделал, один из мужчин, что в кабинете стояли, ближе подошёл. Тоже весь в чёрном, рубашка белая, на шее галстук подбородок подпирает. А я смотрю — лицо у него чем-то на Альфрида похожее, узкое такое, глаза раскосые слегка, светлые. Волосы тоже светлые, только подстрижены коротко, и уши видно хорошо. Хрящеватые такие, не то чтобы острые, но видно, что не совсем человеческие.
Полуэльв руку себе за лацкан запустил, вытащил брелок на цепочке. Брелок вроде монеты, блестит, покачивается.
Поднёс брелок к столу, а там пожилой в очках коробочку металлическую раскрыл, похожую напортсигар. Но там не сигареты с папиросами лежали, а блестящие штучки вроде заострённых палочек, которыми кровь из пальца берут.
Мой босс руку подал, пожилой дядька ему палец уколол, капельку крови выдавил и на монетку капнул.
Полуэльв тут же над капелькой пошептал, и она зашипела, растворилась — будто не было. А монетка цвет поменяла.
Пожилой ко мне обернулся.
— Дайте вашу руку, — говорит. — Не бойтесь, больно не будет.
— Что это? — спрашиваю господина Филинова.
— Как что, — отвечает мой босс. Сам за столом сидит, важный такой. — Вступление в должность. Всё же заранее обговорено — или забыл?
А, вон оно что. Конечно. Как там Матвей сказал: был инород, а станешь нашим, со всеми потрохами?
Ладно, деваться некуда. Взялся за гуж — не говори, что не муж.
Протянул я руку.
Этот ушастый мою руку кверху ладонью повернул, брелок блестящий в неё вложил и своей ладонью накрыл. Сам мне в глаза смотрит пристально, аж неприятно стало. Посмотрел, посмотрел на меня, прижмурился и бормотать стал непонятное что-то.
Сначала ничего не было, потом по руке мурашки побежали, всё сильнее.
Чувствую — жарко, а руку вообще как над костром держат, вроде шашлыка.
Хотел ладонь отдёрнуть, но не стал. Вдруг, если руку вырвешь, плохо будет. Как в одной книжке написано — если вырвешь руку, то ты не человек. Животное, которое и прикончить не жалко.
Держусь, терплю. А жара всё сильнее, и чувак этот бормочет не переставая, раздражает.
Такая злость во мне поднялась, даже сам удивился. Вообще я парень мирный, понапрасну на людей не кидаюсь. А сейчас так и прибил бы. Особенно вот этого, с мордой полуэльфа.
Разозлился так, что аж пар из ушей вот-вот пойдёт. И сразу легче мне стало — жар стал утихать, рука уже не шашлык, а так — терпимо. Выдохнул я с облегчением, а мой босс голос подал:
— Ну что, закончили вы? Мне ехать пора.
Ушастый кивнул, а сам на меня смотрит странно, будто бы с испугом. И пальцы у него, что мою ладонь сжимают, подрагивают. Со стороны не видно, но я-то знаю.
— Всё в порядке? — это пожилой в очках спрашивает.
— Да, — ушастый ответил.
Руку разжал, ладонь мою отпустил. Брелок взял и обратно в карман засунул.
— Ну, раз всё в порядке, давайте закончим процедуру, — сказал пожилой в очках.
Бумагу в своей папочке разгладил, перо в чернильницу окунул — я такие только на картинках видел — и мне протягивает:
— Распишитесь, милостивый государь. Вот здесь и здесь.
Расписался я, ладно хоть не кровью заставили. Обычными чернилами. А перо, наверное, для внушительности. Типа — традиция.
Забрали они бумаги свои, раскланялись.
А я стою, ничего не понимаю — и где эффект? Что я должен чувствовать-то?
Господин мой в колокольчик позвонил, сказал лакею:
— Лошадей подавай. Едем.
Глянул на меня, ухмыльнулся во весь рот:
— Что, ваше благородие, обмочил портки? Напугался, вижу, вижу. Да ты не смущайся. Был полицейский, стал нашенский. Заклятие это крепкое, проверенное. Зато теперь ты мне никакого худа не сделаешь. Тебе же лучше!