Зимний Фонарь (СИ)

Дайомисс не первый год служит в Линейной. Не первый год у него договорённость с Элиотом, что последний будет «помогать следствию» в специфичных делах. Это существенно упрощает работу мурмурация — как минимум, нет необходимости вызывать посредника из Родополиса и полагаться на ожидание. Взамен, конечно, златоклюв обязуется не вносить парня в реестр «дефектных», по которому обычно отслеживают всех поражённых Немоком.
— Слушай, я-я так себе писатель, но что видел — записал, — взмахивает рукой Элиот и протягивает Дайомиссу планшет. Тот тянется через стол и, взяв устройство, удобней устраивается в кресле. Прежде, чем приступить к знакомству с записями, златоклюв свободной рукой открывает стоящую рядом банку с энергетическим напитком. — Ну, я могу идти?
Охотник глухо мычит. Касаясь подбородка, при чтении он задумчиво водит клювом. Наконец, ознакомившись с отчётом, кивает.
С тяжёлым вздохом Элиот покидает кабинет. В ночном мурмурации тихо, лишь в отдалении слышны перешёптывания дежурных и стук клавиатуры, сопровождаемый перекладыванием бумаг да хлюпаньем кофе. Обернувшись, парень видит витражное окно с гербом Красмор: ворон как символ надежды нового дня, меч — военное дело и полумесяц на фоне, как дань всему ушедшему.
Выйдя из мурмурация, брюнет облокачивается на стену и, приспустив респиратор, закуривает. Тоскливо смотрит на беззвёздное небо. Лишь рассеивающиеся лучи света развинчивают окутавший город мрак.
Высота зданий в Линейной не превышает пары этажей. Исключение составляют муниципальные комплексы, в число которых входят красморовский мурмураций и крематорское депо. У каждого из них имеется башня: в первом случае, там размещается инсектарий — аналог темницы, а во втором — гонг, оповещающий крематоров о чрезвычайных ситуациях. На самих крышах установлены прожекторы. Иной раз — это единственные надёжные источники освещения в ночь.
Ситуация меняется только зимой, когда череда праздников накрывает страну. Центральные улицы украшаются новогодней мишурой и революционными плакатами. Даже старые здания оживают в преддверии народных гуляний. Так, например, закрытый не первый год кинопрокат увешан гирляндами из пластиковых дисков — поверхность их состоит сплошь из царапин и жирных отпечатков пальцев.
Элиот смутно припоминает, как в детстве они с Анастази выбирались сюда, надеясь выбрать фильм на выходные… Мотнув головой, парень переходит дорогу и оказывается на освещённой стороне улицы.
Центр города пестрит рекламой на фоне разрушающихся зданий. Световые панели и баннеры демонстрируют продукцию STAind, в частности летнюю коллекцию кибернетических новинок. Синтетические глаза с поддержкой записи и воспроизведения фото и видеоформата, искусственные голосовые связки с обширной настройкой тембра, деметалловые эндопротезы и прочее — всё, что необходимо в поражённом войной мире.
Внимание случайно привлекает неброский штендер перед Домом культуры: на предстоящих праздниках в «Витязе» пройдёт выставка в память о жертвах Стагета. В главном зале планируется разместить редкие материалы и издания, посвящённые памятной дате. По обещаниям организаторов, некоторые экспонаты будут привезены из Российской Империи.
Постановки ли, концерты, собрания — Элиот помнит времена, когда «Витязь» являлся главным культурным центром Линейной. Даже после открытия «Олимпика» все кинофестивали, многие премьеры и ретроспективы проходили в местном концертном зале.
Школьников на занятиях физкультуры регулярно выводили на стадион, оборудованный на заднем дворе Дома культуры. Небольшая спортивная площадка, беговые дорожки и уличные столы для шахмат неоднократно становились местом проведения городских соревнований. Анастази, украдкой припоминает парень, училась здесь музыке: мама водила сестру в детстве на занятия сольфеджио… или типа того.
Быть может, Элиот и не был образцовым спортсменом, а фильмы предпочитал смотреть дома, но даже он бывал в «Витязе»: здесь проходил его выпускной, а позже, уже работая в «Канкане», был официантом на мероприятиях горсовета и — даже! — один раз барменом.
 
Парень устало проходит до трамвайной остановки и садится. Неподалёку прогуливаются пары: влюблённые или семейные, но все как один обсуждают грядущие праздники и строят совместные на них планы. На мгновение та сторона жизни, что казалась прежде недоступной, оказывается на расстоянии вытянутой руки. Элиот смущённо представляет, как знакомится с девушкой, сближается с ней, и они также гуляют вечерами… Однако желание это улетучивается так же быстро, как и появилось: к горлу подступает ком медовой слизи. Парень напряжённо сглатывает его. Плечи стыдливо опускаются. Между пальцами оказывается новая сигарета.
Он с нескрываемой завистью смотрит на прохожих. Ему кажется, в этот день мир решил продемонстрировать всё своё совершенство: улицы городка полны красивых людей и счастливых… Здесь привлекательность не роскошь, а здоровье — часть нормы.
Всё, что ему остаётся, так это зависть.
С завистью смотреть на прохожих.
С завистью подслушивать обрывки разговоров и радостных смех.
С завистью воображать полноценную жизнь.
Эпизод четвёртый
Балтийская Республика: Синекам
кафе-бар «Канкан»
12-23/994
Приготовления не заканчиваются даже с приездом первых гостей; Алиса ещё украшает террасу гирляндами, когда парковка перед заведением заполняется машинами. Банкетный зал продолжает функционировать в штатном режиме, в то время как на первом этаже для молодёжи устраивают дискотеку. Периодически ротация треков сменяется караоке.
— Это была отвратительная идея, — взобравшись на высокий стул, ворчит Даналия и хмуро глядит на Ранайне, — [зачем] вы устроили тут сцену? Не конкурс талантов же.
— Да ладно тебе, брось, — усмехается Элиот, занявший место бармена, — Эсса неплохо поёт. У неё даже свой канал на «Videre» есть на сотню тысяч.
— Она неплохо поёт, — неохотно соглашается синеволосая, — пока трезвая. Плавали-знаем… Ам, а где Вельпутар? Разве сегодня не его смена?
— Так он же попросил себя подменить, ну, а мне всё равно [нечего] делать, — неумело отмахивается Лайн, отгоняя тревожные мысли о прощании с Шарлоттой. Едва собеседница улавливает что-то странное в поведении друга, как тот предлагает: — Попробуешь? — и ставит перед ней шот. Содержимое мутное. На дне густая масса сиропа. — Я назвал это «Братской луной».
Мельком глянув в сторону служебного хода, Анера залпом выпивает коктейль. Морщится. Закусывает предлагаемым лимоном. Откашливается. Вопросительно вскидывает бровь, глядя на друга.
— Что ты туда намешал?
— Проще сказать, — с плутоватой ухмылкой отвечает Элиот, — чего я туда не намешал. Здесь, в общем-то, всё, что есть в баре. Кроме воды, соков и газированных напитков.
— Весь алкоголь что ли?
— Вроде того. Я сделал его единым.
— Это ужасно, — с хрипом отставляет шот девушка. — Уфф. Давай ещё.
Тогда же наконец освобождается Алиса. Когда она возвращается в зал, то замечает налипшую на рукав куртки пыль. Подобно саже, она только размазывается при попытке её стереть. Вымотанная организацией девушка не придаёт этому значения и оставляет верхнюю одежду на вешалке. Не замечает, что кажущийся пылью субстрат расползается по синтепону.
— Не-е, я тебе точно говорю, — чуть заплетающимся языком рассуждает Фриц, смотря захмелевшей Даналии в глаза, — рано или поздно эти декабристы соберутся и [свергнут] эту власть.
— Декабристы? Почему ты их так называешь? Они же, ну… роботарии.
— Им не нравится, когда их так называют… Ну, так говорят… а декабристами их стали звать в имперской прессе, в честь тех революционеров, что лет пятьсот назад взяли штурмом Зимний дворец с требованием отменить крепостное право.
 
Они стоят перед аварийным выходом. Дверные ручки её демонтированы, а на замочной скважине висит сургучная печать с гербом Красмор.
— Какие пятьсот? — скептически вскидывая бровь, вмешивается в разговор Алиса. — Фриц, ты чего?