Сердце камня (ЛП)

Лиетт прочищает горло:
— С их помощью можно лечить паралич или тремор. На разум тоже влияет, блокируя эпизоды посттравматического стресса или подавляя депрессию. Для этого нужна только энергия кристаллов. Кон полагает, что, если нам удастся установить между ними связь, их действие усилится вдвое, — она явно желает угодить и решительно настроена заставить меня понять. Очевидно, она расценивает это как проверку.
Многие антейцы страдают от последствий войны с гравианцами. Оккупация была суровым испытанием, особенно для тех, кто попал в плен и в рабство. В том числе и для Кона.
В голову приходит жуткая мысль.
— И как вы это тестируете?
Виноватое молчание всех — как учёных, так и стражников, — говорит само за себя. Однако Лиетт, видимо, в отличие от Кона, лишена инстинкта самосохранения.
— Мы принимаем все меры предосторожности, ваше высочество…
— Это должно прекратиться, — говорю я ему, не обращая внимания на помощницу. — Что подало тебе идею?
Я снова сверлю взглядом эту штуку, словно она ответит мне, если он промолчит. И внезапно понимаю. Это совсем не антейский стиль, если приглядеться. И на имперские изобретения не похоже.
— Кон? Ты взял за основу гравианскую технологию создания мех?
Трое из них обмениваются виноватыми взглядами. Кон единственный, кто смотрит мне в глаза. Девушки внезапно находят себе занятие, к которому приступают с невероятным интересом.
— Самую малость. Только из благих намерений. Я не собираюсь использовать их разработки, чтобы поднимать из мёртвых отряд киберзомби или ещё что-нибудь, Бел. Но, послушай, сама по себе технология не является чем-то аморальным. Она гениальна. Она помогает отключить эмоциональную связь с телом на миллисекунды, не давая травмирующему эпизоду закрепиться. Она может восстановить двигательную способность и…
— Кон, я не спорю с тобой. Знаю, ты желаешь только добра, но… мехи?
К слову об эмоциональных реакциях. Я не могу воспринимать ничего даже отдалённого связанного с мехами, не вспоминая о том, что сделали гравианцы с Шаем. Они поступили так со многими нашими погибшими: забрали тела и воскресили с помощью технологий, чтобы те сражались за Гравию, таким образом они превращали наших друзей во врагов, в своих безмозглых рабов. Уничтожая всё человеческое, что в них было. И теперь, когда я вижу нечто подобное среди разработок Кона, по моему позвоночнику пробегает холодок. Я уже молчу про то, что он сам себя пытается подключить к этому.
— Оно не работает, — мягко сообщает Соррелл. Полагаю, она пытается помочь, успокоить меня. — Точнее работает не больше минуты. В этом-то и загвоздка. Те кристаллы, что у нас есть, недостаточно мощны, чтобы создать нейронную связь и поддерживать её дольше шестидесяти секунд.
— Мы собираемся попробовать те, что с дальнего севера. Например, с гор Монтсерратта, — добавляет Лиетт, протягивая руки за планшетом. — Показатели там всегда были сильнее. И гравианцы с самого начала сосредоточились на том месте. Мне нужно отправиться туда.
— Да, — ласково отвечаю я. — Было бы неплохо.
Что угодно, лишь бы она заткнулась.
Кон возвращает ей планшет.
— Как сказала Соррелл, это пока ещё не работает.
Ключевое слово «пока». Пока ещё нет, но заработает. Если я во что-то верю, так это в его способность находить решения сложных задачек. Даже когда лучше бы он их не искал.
Я разворачиваюсь на каблуках и ухожу. Даже когда слышу, что он зовёт меня вслед, не колеблюсь и не оглядываюсь. Я помню, что пришла сюда за ним, но теперь уже мне всё равно.
Я иду, не останавливаясь, и выхожу в сад. Проходя мимо Стены потерь, я невольно задерживаюсь. Сначала это была настоящая стена — мемориал с фотографиями и записками от людей, приходивших сюда со всего Антееса. Каждый, кто сражался за свободу своего мира и выжил, чтобы сохранить память о погибших; каждый, кто потерял близких во время гравианского вторжения и оккупации, мог прийти сюда. Здесь не было случайных наблюдателей.
Новая стена представляет собой гладкий стеклянный экран. На нём мелькают картинки, подсвечивающиеся за счёт энергии кристаллов и солнечного света — блестящая задумка моего будущего мужа. Ты как будто видишь призраков в зеркале, навсегда застывших в одном мгновении. Там есть и фотографии, и видео, и прочие свидетельства из личных архивов. Вот Матильда спускается по лестнице в бальный зал, которого уже больше нет. Как и её самой. Портрет Шая — просто фотография из личного дела. Ему не нравилось, когда его фотографировали.
 
Боль при виде его всё ещё жива во мне, она никуда не делась, но притупилась и скорее полна сожалений о том, что могло быть, но никогда не было. Об иной жизни.
— Бел, — голос Кона мягкий, нерешительный. Так он всё-таки побежал за мной. Ну, хоть что-то.
Наши стражники стоят на лестнице, желая дать мне и Кону личное пространство, насколько это возможно. Я стараюсь выровнять дыхание, но не могу выдавить улыбку.
— Тебе нужно переодеться. Это официальный приём.
— Хорошо, — его ладони оказываются на моих плечах, и он притягивает меня спиной к себе. Он тёплый и нежный, и даже когда я злюсь, с ним это быстро проходит. — Я буду осторожен, Бел, — шепчет он в мои волосы. — Обещаю.
Я смягчаюсь. Ещё одна вещь, в которую я безоговорочно верю, это его обещания. Потому что он никогда ещё их не нарушал. Не тогда, когда это было по-настоящему важно. Он заключает меня в объятья и целует до тех пор, пока я не забываю о братьях, банкетах и обо всём остальном.
Спустя некоторое время я заставляю себя оторваться от него и кладу голову ему на грудь, прислушиваясь к сердцебиению. Так бы и простояла до конца жизни. Но…
— Мы уже опаздываем, — говорю ему, отмечая, каким хриплым стал мой голос.
— Я помню, — он улыбается мне, и теперь я вижу человека, которого люблю, который, как и прежде, заботится обо мне. — Но мы можем ещё немного задержаться, если хочешь.
Он делит меня с воспоминанием. Шай никогда меня не оставит. Но с другой стороны, я делю его с Матильдой — призраком той, кого он потерял дважды. Возможно, поэтому мы так подходим друг другу.
Но я знаю, что дело не только в этом. Для меня Кон удивительный. Не могу представить свою жизнь без него. Странно вспоминать, что когда-то меня пугала перспектива выйти за него замуж и переехать в другой мир — его мир. Теперь я не могу дождаться нашей свадьбы. Осталось меньше недели.
Мы ещё немного задерживаемся, пока Декс, Бек и Кельвин отдают свою дань уважения павшим, а затем направляемся обратно ко дворцу через сады.
Всюду новая жизнь. Весна принесла с собой роскошь зелени растущей листвы, и цвета ещё никогда не были такими яркими и насыщенными. Здесь поселилось множество птиц. Я не помню, чтобы раньше в этих садах с многочисленными террасами всюду слышалось пение, как сейчас.
Джондар ждёт нас на входе во дворец, хмуро сосредоточившись на экране карманного планшета, на котором он что-то листает.
— О, наконец-то, — заметив нас, произносит он. — У нас на повестке целая тысяча вопросов. Я как раз собирался вас искать. Есть проблема.
Кон бросает на меня беспомощный взгляд, но он сам виноват.
— Тебе не стоило прятаться так долго, — серьёзно отвечаю я.
Он взглянул на меня, как на предательницу.
— Разве ты не должна быть на моей стороне, любимая?
Не могу удержаться, смеюсь.
— Я всегда на твоей стороне. А сейчас иди помоги Джондару. Увидимся вечером на ужине с Зендером.
— Боюсь, что не только с Зендером, — перебивает Джондар. Он выглядит встревоженным — не как обычно, раздувающим проблемы из пустяков, а по-настоящему встревоженным.
 
Кон тоже это замечает.
— Что такое? Что произошло?
— Прибыл Имперский корабль, галласийский. С делегацией из Куоре.
Кон хмурится.
— Но мы не ждём никого из Куоре.
— Императрица решила иначе. Она послала нам нового посла, чтобы «поздравить с предстоящей свадьбой», временного, но со всеми полномочиями. Лорд Велентин Тил скоро к нам присоединится, — черты лица Джондара застыли, скрывая эмоции. Плохой знак. Очень плохой знак.