Корона Тафелона (СИ)
Он смерил девочку оценивающим взглядом.
— Платье тебе погожу показывать, а то ты совсем умишка лишишься. А я говорил твоей мамаше — дай мне её воспитывать. Куда там, крик, слёзы! Вот теперь я расхлёбывай.
— А мне и неинтересно, — задрала нос девочка. Она понимала, что ведёт себя как маленькая, но сдержаться было выше её сил. Если такая накидка, какое же тогда платье?! Тётушка Вейма, бывало, в бархате приходила. Вот бы бархатное! А, может, оно тоже с вышивкой…
— Эк тебя мир-то зацепил, — вздохнул дядюшка. — Смотри у меня. Надо будет, весь этот мусор в грязь швырнёшь, понятно?
Эрна отвернулась. Ну да, мир — это зло, драгоценности — мусор, а спать на шёлковых простынях — гордыня и разврат. Хорошо дядюшке говорить, он, небось, на всяких успел поспать, вон как со слугами-то держался, еле кивнул им, будто благородный! А она всю жизнь в деревне, такую красоту-то в жизни не видела! Вот что плохого будет, если она поносит богатую одежду? Она тоже дочь рыцаря!
Подумав об этом, девочка слегка смутилась. У её отца, как она смутно знала, не было денег ни на бархат, ни на карету со слугами. Он не всякий раз верхом-то ездил. И у деда её, маминого отца, тоже. Дед, мама рассказывала, сам землю пахал, до того он был бедный.
— А откуда у рыцаря лю Дидье столько денег? — спросила она.
— Наконец-то умишком своим начала шевелить, — одобрил Виль. — Откуда надо, Нинета, откуда надо. Девицам такие сведения не сообщают. Особенно незаконнорожденным.
* * *Карета ехала день и ночь, почти без остановок. Лошади не успевали устать, как их на дороге ждали сменные. Сменялись и слуги. На этих остановках Эрна едва успевала размять ноги и наскоро перекусить. К утру они добрались до Вибка — маленького городка, который за пять лет разросся из-за близости к новому замку его высочества Дюка. Там карета, погрохотав по каменной мостовой, остановилась у дверей — мамочки! — настоящей гостиницы. Румяный слуга отворил им двери. Вилю пришлось подтолкнуть девочку, чтобы она вошла внутрь. Эрна неожиданно оробела. В дороге причёска её растрепалась, накидка помялась, но всё ещё казалась девочке пределом роскоши.
А ведь ещё будет платье…
Их проводили наверх, в комнату, обставленную весьма бедно, но для выросшей в деревне девочки — по-королевски. Настоящая кровать с грудой подушек, мягкой периной и — ой! — пышным пуховым одеялом. На стенах шпалеры, как в баронском замке, посередине комнаты стол, возле него лавки с голубыми подушками. На столе стоял бронзовый канделябр с новенькими свечами, а в окна были вставлены настоящие стёкла. Девочка заморгала, застыв на пороге.
— Заходи-заходи, — подтолкнул её в спину наставник.
— Это всё мне? — снова спросила девочка.
— Вот что значит — в деревне выросла, — засмеялся Виль. — Дикая ты девчонка, Эрлейн. Тебе, тебе. Не стесняйся. Сейчас поешь, отдохнёшь, я тебя в баню [38] свожу. И на-ко, держи.
— Зачем это? — удивилась девочка, вертя в руках сделанную из коры коробочку с плотно пригнанной крышкой. Открыла. Внутри была мазь, сильно пахнущая ромашками и чуть-чуть — овечьим жиром.
— Зачем-зачем, — заворчал дядюшка. — Руки мазать будешь.
— Зачем? — повторила Эрна.
— А ты посмотри на них, — вкрадчиво посоветовал Виль. Эрна послушалась. Руки как руки. — Исцарапаные, обветренные, ногти обломаны, мозоли ещё… кто тебя за знатную-то девушку примет, а, Эрлейн? Руки — это ж первое, что человека выдаёт. Лицо ты ещё всякое состроить можешь, а вот руки так легко не меняются. Так что ты мажь, глядишь, к Хларии и поможет.
— Вот и брал бы с собой знатную, — под нос себе проворчала Эрна. Но Виль услышал и больно ухватил её за ухо.
— Поговори у меня, — пригрозил он. — Всё споришь и споришь, хуже мамаши своей. Та хоть знала, когда замолчать стоит.
В комнату постучали, Виль отпустил ухо девочки и с ворчанием откликнулся.
Это оказался слуга — слуги! — которые принесли им поесть. Жареного цыплёнка, посыпанного травами, яблоки в меду, хлеба из муки тончайшего помола, такого Эрна никогда в жизни не пробовала, и сладкого вина. Девочка даже не сразу решилась сесть за стол и не поняла, почему один из слуг застыл перед ней с чашей, полной воды. В чаше зачем-то плавали лепестки.
— Руки не желаете ополоснуть? — с издёвкой спросил Виль. Девочка опомнилась и опустила пальцы в воду. Слуги поклонились и вышли. — Ешь, бестолочь.
— А что, дядюшка Виль, — шёпотом спросила девочка, — господа каждый день так едят?
— Кто побогаче, тот ест, — пожал плечами убийца. — А кто-то домашней птицей брезгует, этим только дичь подавай. Да не с нашими травами, а с заморскими специями. Привыкай, Эрлейн. И дядюшкой Вилем меня больше не зови.
— Тогда и ты зови меня Нинетой, — уколола его девочка.
— Помнит ведь, — засмеялся Виль. — Правильно. А теперь ешь. После полудня в банях мужчины моются. И кой-чего делают, про что тебе знать ещё не положено.
* * *В бане чудеса продолжились. Виль передал девочку с рук на руки дюжей банщице, которая не только помогла девочке помыться, но и размяла ей мускулы, надавала советов о том, как ухаживать в дороге за своим телом и за перекрашенными волосами, не слушая протестов Эрны, вычистила ей ногти на руках и — стыдоба какая! — на ногах тоже. Переплела ей заново волосы и принесла оставленную, видимо, дядюшкой Вилем тонкую сорочку — такой даже у мамы не было! Эрна даже дышать забыла, а банщица помогла ей надеть новое чудо — господское платье, красное как кровь, как вино с заколдованного виноградника из их деревни, бархатное, оно туго обхватывало грудь и по недавней моде подпоясывалось только чуть-чуть выше талии. Свободные рукава сверху не сшивались, а застёгивались на отстоящие друг от друга на ладонь жемчужные пуговки. На вышитом поясе звенели бубенчики и к нему подвешивалось украшенное перламутром зеркальце и два украшенных кошелька. Эрна обулась в свои новые башмачки и почувствовала себя не то что королевой, а правительницей всего мира. Поблагодарив банщицу, она вышла на улицу и тут же споткнулась, едва шагнув за порог. Новое платье путалось в ногах, а ещё в нём было жарко и неудобно дышать. Дядюшка Виль ждал у самых дверей и успел подхватить девочку под локоть.
— Ну как, нравится быть богатой? — усмехнулся он. — Ты юбку-то подбери. Всему тебя добрый дядя учить должен.
— Я в таких платьях ещё не ходила.
— Думаешь, я ходил? — засмеялся Виль. Он кинул монетку банщице — сверкнуло золото. Эрна застыла с открытым ртом. — Будешь спорить — завезу в лес и оставлю. Выбирайся как хочешь в своём дорогом платье. Подбери юбку, кому говорю? И шагай. Вот так. Учись, пока можно. В Хларии будешь как птица по воде плыть.
* * *Они переночевали в гостинице и на рассвете уехали из Вибка. Вечером карета прибыла в Сетор, где они снова остановились в гостинице. По пути Виль объяснил девочке, что ещё недавно кареты по Тафелону не ездили: было мало хороших дорог, да и денег ни у кого не было, бароны были бедные, всё добро заложено-перезаложено в Братство Помощи, которое ссужало всех деньгами под страшные проценты. Все предпочитали ездить верхом, а то и вовсе ходить пешком. Долго, зато дёшево. Но после войны пятилетней давности, когда к власти пришёл Дюк, он начал строить замок между Сетором и Вибком, сделал Сетор своей столицей и ему понадобились дороги. Братство Помощи проложило путь с запада на восток, за Серую пустошь, дальше, за земли оборотней, и другой, с юга на север, от Сюдоса в Нагбарию. По этим дорогам перевозили пушнину, янтарь с востока, шелка и пряности с юга. Всё это добро потихоньку обогащало и Тафелон.
В дороге же Виль начал учить девочку хларскому языку. В нём попадались как знакомые словечки, так и совершенно непривычные, к тому же в Хларии совсем не так, как в Тафелоне, строили фразы. Деваться было некуда: Виль отказывался говорить с Эрной понятными словами, только на хларском. Хочешь-не хочешь, приходилось осваивать.