Локальная метрика (СИ)

Вот так и прижилась в гарнизоне бээрдээмка, частенько оправдывая народное название «бардак». Бывшее средство боевой разведки не прозябало без дела, а потому содержалось в идеальном порядке — благо, свободных рабочих рук в армии всегда хватает. Вон, полная казарма бездельников — есть, кому смазать-покрасить. Именно на этот технический раритет пал выбор Боруха — пулемёт с него давно демонтировали, но броня-то осталась. Да и старая «раз-два-три» рация 6 работала, надо только поближе к городу подъехать, дальность у неё никакая.
К гаражу шли молча, насторожённо крутя головами и всматриваясь в крыши и окна. Однако стрелять по-прежнему было не в кого. Даже собаки куда-то подевались. Гарнизон был пуст и тих — зрелище противоестественное. Не стоят на вышках скучающие часовые, не метут плац ленивые солдаты, не бродят слегка поддавшие к вечеру офицеры, не орёт матом из окна кабинета проснувшийся подполковник Кузнецов… От затаившейся тишины Боруху было очень не по себе. Всё это напоминало какой-то дурной муторный сон, который бывает под утро после сильной пьянки — до тошноты реальный, но напрочь лишённый внутренней логики.
Пока рычащая БРДМ медленно катилась по улочкам гарнизона, лейтенант Успенский крутил ручки бортовой радиостанции, пытаясь связаться хоть с кем-нибудь. В наушниках шлема был только шорох помех. В конце концов, прощёлкав все диапазоны, лейтенант с досадой стянул с головы старый танкистский шлем.
— Ничего? — спросил Борух.
— Абсолютно. Полная тишина.
— И летуны молчат?
Расположенная неподалёку вертолётная часть относилась к подразделениям «дружеским». То есть в редких учениях «летуны» прикрывали «пехоту», тактически взаимодействуя против условного противника, а потом совместно отмечали этого условного противника условный же разгром. И потому рабочие частоты «летунов» лейтенанту были хорошо известны.
— Молчат.
— День, конечно, выходной, но у них всё время хоть кто-то в воздухе да болтается. И в диспетчерской дежурный непременно есть. Странно, должно до них добивать.
— У нас всё странно…
— Поехали-ка, Миш, к ним. Тут степью напрямик недалече. Может, они нам чем помогут. Или мы им…
— Думаешь, у них… Тоже не всё в порядке?
Борух ничего не ответил, только плечами пожал. Ощущение глобальности разразившейся катастрофы преследовало его уже давно. И дело было не только в странном радиомолчании вечно, вопреки всем инструкциям, трындящих в эфире вертолётчиков. Просто чуялось майору что-то этакое — не объяснимое пока словами. Какая-то неправильность, отнюдь не ограниченная маленьким степным гарнизоном. Казалось, из картины мира исчезли несколько малозначимых, но обязательных мелочей, и теперь их отсутствие тревожит подсознание.
Борух дважды проехал гарнизон насквозь, прокатившись до купола секретчиков и обратно, останавливаясь и крича:
— Птица, Сергеев, Джамиль! Есть кто-то живой?
Тишина была ему ответом.
Вечерняя степь ложилась под колёса то плавными волнами, то резкими кочками. В свете садящегося солнца длинный шлейф пыли выглядел, как кометный хвост, несущийся в пространстве бесконечного космоса. Боруха не отпускало тягостное ощущение, что он что-то пропустил. Какую-то неправильность, которая маячит перед глазами, но никак её не уловить, не сосредоточиться на ней. Как на картинках Эшера, где надо присмотреться, чтобы понять нарушения геометрии, но, если бросить рассеянный взгляд, останется только впечатление, что что-то не так. Увы, этот безумный день не оставил времени на осмысление и неторопливые медитации, но ощущалось, что вот-вот, как на детских картинках «найди в кустах зайцев», из хаотического на первый взгляд нагромождения листиков и веточек нарисуются вдруг длинные уши и ехидные морды.
Когда солнце уже коснулось горизонта, заливая степь тревожным красным светом, Борух забеспокоился — уже давно пора было показаться диспетчерской вышке аэродрома. Более того, сотни раз езженная дорога к вертолётчикам выглядела какой-то незнакомой. Вроде бы та же степь — холмы да овраги, а мелких привычных ориентиров почему-то не наблюдалось. Однако врождённое чувство направления указывало Боруху, что он ехал правильно, да и трудно заблудиться, держа постоянно по носу садящееся солнце.
 
Остановив машину, майор высунулся в верхний люк и прищурился из-под ладони, пытаясь разглядеть против света силуэты аэродромных строений, антенную решётку, полосатые ветровые конусы — хоть что-нибудь. Горизонт равнодушно перекатывался пологими холмами, словно никто никогда и не пытался заселить древнюю степь. Было полное ощущение, что со времён диких монголов тут не стояло ничего крупнее юрты.
Борух постучал кулаком по броне и крикнул в люк: «Миша, Миш, проснись! У нас тут аэродром спёрли!». Лейтенант не отозвался. Нырнув под броню, майор огляделся и похолодел — Успенского не было, только валялся сиротливо брошенный на сиденье автомат. Мелькнула нелепая мысль, что лейтенант куда-то спрятался — но в тесной кабине БРДМ не укрылся бы и кролик. Обалдевший майор рухнул на водительское место и застыл. Это было просто невозможно. Ещё минуту назад Михаил спал, привалившись к броневому борту — а сейчас его не было. Вылезти из машины незаметно он никак не мог. Тем не менее — место стрелка-радиста было вызывающе пусто, и игнорировать этот факт не представлялось возможным. Изрядно приложившись в спешке плечом об закраину, Борух вылез через люк и огляделся — в красных лучах догорающего заката, насколько мог достать взгляд, расстилалась пустая степь. Никого. Ничего. Только пожухлая по осени невысокая трава да бесконечно чужеродный в этом безлюдном пространстве остроносый силуэт боевой машины.
«Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит», — вспомнил Борух. Он неторопливо спустился в машину, завёл двигатель и, включив фары, двинулся вперёд. Стоять на месте было глупо и скучно, возвращаться в гарнизон — незачем. Ехал, не выбирая особо направления, но стараясь двигаться примерно в одну сторону. Куда? Зачем? Эти вопросы потеряли свой смысл. И даже когда Борух осознал, чего не хватает в окружающем мире, и что зудело настойчивым звоночком в подсознании, он уже не удивился. Ведь не хватало всего-то Луны. Подумаешь, какая мелочь, на фоне всего остального… Ну и что, что ещё прошлой ночью полная Луна висела над осенней степью, как адская сковородка? Теперь её нет. И черт с ней. И как теперь планета будет обходиться без спутника — приливы там океанские, месячные циклы у женщин, полёт ночных бабочек — Боруха совсем не волновало. Разберутся как-нибудь. Тем более что, может быть, уже и океанов никаких нет, и женщин нет, и бабочек, вполне вероятно, тоже. Нет ничего, кроме бесконечной тёмной степи, по которой ползёт угловатая железная коробка, внутри коей обретается абсолютно никому не нужный немолодой еврей. Вполне возможно, это его, Борухов, персональный ад — вечная темнота, вечное движение и бесконечная пустая степь. За то, что не соблюдал субботы, не ходил в синагогу и закусывал свиной тушёнкой.
Примерно через час колёса «бардака» загудели по асфальту. Его втянул в себя город.
  
Глава 15. Артём
 
— Борис… Или тебя лучше Борухом звать?
— Неважно, — отмахнулся майор, что-то прочищающий в своём пулемёте.
— Ты как думаешь, это всё, — я неопределенно показал на стылую тьму за окном, — антропогенное? Не природный катаклизм?
— Наверняка, — ответил он уверенно. — Я уже видел нечто… В том же узнаваемом стиле. Несколько лет назад. Кончилось, кстати, довольно паршиво.
 
— И что же это было?
— Не спрашивай. Секретность не зря придумана.
— И кому я тут… Разглашу?
Майор молча пожал плечами и никак не прокомментировал. Серьёзно у них всё.
— Тогда я спать пойду, — сказал я разочарованно. Люблю загадочные сюжеты. Мог бы и поделиться.
— Иди, я послежу тут… — он кивнул на мониторы охранной системы.