Ботаничка (СИ)
На той стороне крепко задумались. Мужик точно не уходил, скрипел кожей, чем-то звенел, вздыхал. Серебра тут ходило мало. При случае на монетку можно было пару коров купить.
— Вот пущу я тебя, а ты меня зарежешь. Серебро — оно конечно. Да только жизнь дороже.
— Я слово даю.
— Эка! Кто ж нынче слову верит?! Или ты Старому Кодексу присягал?
— Присягал.
— Отчитайся.
Серый на одном дыхании выдал формулу клятвы. Она считалась священной и даже в нынешние смутные времена имела вес. Человек, нарушивший такую клятву, становился вне закона.
— От же напасть. Как тебя пустить? А как не пустить? Ладно, ворота я тебе открою, да только ты мне тут же все оружие отдашь. Будешь уходить, я тебе его верну.
— Тогда и ты, добрый хозяин, мне отчитайся.
Бас за воротами еще покряхтел, но клятву принес от первого до последнего слова.
— Принимаю, — откликнулся Серый.
С той стороны застучали железом, ворота дрогнули, и створка на чуток отошла. Серый просунул в образовавшийся просвет меч в ножнах. Хозяин принял и распахнул двери настежь.
Пока Серый заводил коня, его успели окружить.
— Коня мальчишкам отдай, обиходят, а сам за мной иди в дом. Сыро, спасу нет. За все лето два дня солнышко светило. И сеет, и сеет.
— Грибов много будет, — поддержал беседу гость.
— Грибы? Да. На грибах зимовать придется. Ты, Лука из каких будешь?
— Вольный однощитный рыцарь.
— Наемник, стало быть.
— Можно и так сказать.
— Забирай левее, а то по колено провалишься. Размыло тут.
Двор от края до края покрывала черная жижа. Пацанва бегала босиком, утопая выше щиколотки. Хозяин месил грязь опорками, поверх которых натянул промасленные бахилы; подошел к крыльцу, стянул их и бросил тут же, на гостя неодобрительно покосился — щас грязи натащит. Серый как мог почистил сапоги, перешагнул порог и понял, придется обувку скидывать. По деревянному полу стелились чистые пестротканые дорожки. Ткацкий станок занимал угол первой комнаты. Во второй стоял длинный стол с лавками по бокам, там же топилась большая удобистая печь.
Такое жилище скорее подошло бы мелкому синьору, нежели хуторянину, проживающему не просто на отшибе, а и вовсе в глуши, куда никто телят паче чаяния не гонял.
Серый присел у порога на скамеечку и стянул сапоги.
— Ага, ага. Тут и брось. Девкам скажу, отмоют и просушат. А ты вона овчинные чуни надевай. Давно в дороге-то?
— Всю жизнь.
— Я тебя не биографию спрашиваю, а интересуюсь, с какого ляда ты сюда припожаловал?
— Я ж тебе доложил: иду в Нордгау.
— Брысь! Чтобы я вас не видел! — прикрикнул хозяин на двух девушек, появившихся из боковой комнаты.
Те порскнули без пререканий. Серый пока решил не снимать кольчуги. Уж очень странным оказались и дом, и сам хозяин. Одни деревянные полы чего стоили. В крестьянских домах да и в замках большинства синьоров пол забивали глиной. Чаще такими изысками вообще не заморачивались — утаптывали землю и на этом все. Печь, опять же. Не делали тут таких, а ставили открытый очаг и топили по-черному. В лучшем случае, сооружали что-то вроде камина из дикого камня, в нем на крюк подвешивали котел, или приспосабливали вертел. Стены очень быстро покрывала сажа. А тут бревна сруба изнутри обшили тесанными досками. Кое-где на них проступала смола.
Пока гость оглядывал углы, хозяин уселся на лавку, полез за пазуху и вытащил плоскую деревянную пластинку с зазубренным краем. В центре пластинка имела металлическую инкрустацию, рисунок которой обрывался на зазубринах. Хозяин поскреб краем пластинки невидимое пятнышко на столе, а гость аж зажмурился. Разом отпустило напряжение.
Серый вернулся в прихожую и начал стаскивать куртку и кольчугу. Гамбизон под ней свалялся до плотности кошмы и вонял соответственно. Рубашка, которую не снимал две недели тоже оставляла желать. Под ней на толстом гайтане болталась похожая пластинка. Гость стянул гайтан и протянул пайцзу хозяину. У того мало глаза на лоб не вылезли, но аккуратно принял и приставил к своей. Зубцы сошлись. Инкрустация сейчас являла собой картинку горы, из верхушки которой валил дым.
— Ну, не ожидал, так не ожидал. Дошли, значит мои послания, куда надо. Меланья, Таисья, — взревел хозяин, выбираясь из-за стола. — Одна за чистой одеждой, вторая парням скажи, пусть баню топят. Паисия иде? О, вот и ты. Быстро на стол все, что есть. Гость у нас.
— Я, признаться, тоже не ожидал, — сознался Серый, усаживаясь за стол. — Думал опять в лесу ночевать придется. А уж встретить своего — и подавно. Мне про тебя говорили, да только место, где ты обосновался никто не знает.
— Я сам так решил. Дойдет моя писулька до Высших или не дойдет, еще вопрос, а если попадет не в те руки — опять сниматься с места. Набегался я тут. Три раза пришлось переезжать. Да и на новом месте тоже…
— Успели побеспокоить?
— А-то! Хутор на отшибе, чем не пожива.
— Судя по тому, что ты тут как сидел, так и сидишь, отбились?
— Жена случайную стрелу поймала. Да у старшей дочери мужа потеряли.
— Сколько у тебя детей?
— Восьмеро. Три девки остальные парни. Женить пора, да где я им столько невест наберу? И как от себя отпустить, когда в округе такие дела творятся?
— Давай про дела подробнее. Да и представился бы.
— Николаем меня зовут. Погоди, сейчас доча стол накроет, то и поговорим.
Паисия в белой вдовьей повязке быстро управилась и ушла.
— В Нордгау стихийный коридор то появляется, то исчезает, — начал Николай, наблюдая как Серый ест, сам же только поклевывал, подкладывая угощение гостю. — Я про то случайно узнал, ну и перебрался поближе. Возле самого устья, считай, поселился. С Эриком Нордгау договорились быстро. Да только он не зажился, а как помер, там синьором встал его племянник, спесивый, на кривой козе не подъедешь. С ним все договоренности пошли прахом. Пришлось мне сниматься с места и уже сюда перебираться. Вроде и не так далеко, а присмотр за коридором уже не тот. Когда там появились чужие точно сказать не могу. Года три назад стали оттуда приходить нехорошие вести, будто завел молодой синьор себе домашнего чародея, и будто с этого сильно разбогател. И ладно бы тот черноумник ему золото из помоев варил, нет, он что-то такое с людьми делал, что их потом Нордгау другим синьорам продавал и брал золотыми цехинами. Якобы у маркграфа Фердинанда в охране такой объявился: днем человек, а ночью во двор выходит и в дерево превращается. И ни стрела его не берет, ни копье, ни яд. Слышал ты про такое?
— Я собственно за этим сюда и прибыл. Сказать страшно, сколько я за тем чернокнижником гоняюсь. А с чего Нордгау начал отряд собирать? Или не поладили?
— Я как услышал про эти непонятки, прикинулся ветошью и к ним, вроде на ярмарку поехал. Пропустить-то меня пропустили, да только с самой границы смотрю, будто вымело графство. Деревни стоят пустые, замки мелких синьоров за глухими заборами — не достучишься. Я себе еду примечаю: то тут, то там вижу вроде человек, а вроде и не человек уже. Приехал на ярмарку, а торга-то никакого и нет. Люди в городе за стенами прячутся, а команда из таких вот деревянных ходит и из домов их вышелушивает — налог взымают по одному живому от усадьбы. Повезло тогда, приветил меня старый знакомец, да он и рассказал, что граф сам в замке как в осаде сидит. Чернокнижник, который ему сначала сильно помог, теперь правит от его имени. Да только дружба врозь пошла. От него же узнал, что граф тайно послал человека набрать наемников. Ты верно того человека и встретил. Ну я все добро бросил и обратно выбираться пешком по лесам. Отсюда уже весточку послал. Тогда еще людишки по тракту нет-нет туда-сюда бегали. Последний, которого встретил, и рассказал, что в Нордгау теперь новый синьора, а племянник Эрика Нордгау и вовсе утонул. Пошел купаться на речку — только его и видели. А той речки ровно по колено.
— Набег оттуда случился?
— Нет. Банда обычная. Только и таких в последнее время не стало. Вымирает край. А еще мне тот знакомец рассказал, будто люди деревья коротко живут.