Ц - 9 (СИ)
— Товарищ капитан третьего ранга! — послышался голос из толпы. — А чего мы конкретно делать-то будем?
— Сразу видно — молодежь! — ухмыльнулся замполит. — Чего будем делать… Влиять будем! На Замбию, на Мозамбик, Намибию, на всех. Ведь тут, как ни думай, а решить конфликты разом можно, лишь перекроив границы. Поделят Зимбабве-Родезию пополам — белым центральная и южная часть, которые тут же присоединяются к ЮАР, неграм — всё остальное, и пусть сами думают, как им жить. И Намибию надвое — юг смыкается с ЮАР, а на севере уже созданы чуть ли не десять хоумлендов для разных племен, вроде Овамболенда — вот вам и зародыши негритянских государств. И, кстати, далеко не все из них хотят под крылышко к Сэму Нуйоме! Ну, и саму ЮАР придется делить. Западная половина — белым, а восточная, где все бантустаны — черным.
— Не-е, товарищ капитан третьего ранга, — затянул тот же голос. — Империалисты все равно будут против…
— И еще как будут! — воскликнул Якушев, задирая палец жестом проповедника. — И вот тут на сцену выходят товарищи израильтяне, с которыми у нас нынче мир, дружба, жвачка. Какие страны в Африке не ущемляли санкциями ЮАР?
— Ботсвана, Свазиленд и Лесото! — выпалил Гирин, подняв руку.
— А почему?
— Так ведь вся их торговля идет через южноафриканские порты!
— Правильно, товарищ мичман! Садитесь, «пять»! — переждав волну добродушного смеха, замполит продолжил: — Иудеи быстренько создают в этих государствах разные фирмы. Одни, формально возглавляемые местными, а по факту принадлежащие гражданам Израиля, скупают в ЮАР алмазы, золотишко и прочий товар, и как бы «перепродают» другим фирмам, чисто еврейским. А те, уже совершенно официально и законно, торгуют с Израилем, СССР, ГДР, Ираном… Короче, Кейптаун, Иерусалим, Москва и Берлин с Тегераном подсчитывают прибыли, а если кто в Вашингтоне или Лондоне вздумает винить евреев в расизме, их мигом задавят, как антисемитов! И так, постепенно, вокруг Советского Союза и Южной Африки соберется этакая «Золотая Лига» стран, добывающих золото, серебро и платину, станет потихоньку продвигать драгметаллы, как средство международных платежей. Спрашивается: что тогда будет с Америкой, отягощенной не только злом, но и неоплатными долгами?
— Кирдык! — с удовольствием выразился уже знакомый голос.
— Именно! А стоит только Соединенным Штатам превратиться в Разъединенные Штаты, как весь прочий Запад станет для нас неопасен…
Завыла сирена учебной тревоги, и кают-компания мгновенно наполнилась стуками, грюканьем и топотом. Иван взбежал по трапу на палубу, на ходу вдыхая теплый соленый ветер.
Пара остроносых крейсеров с правого борта резали океанские валы, ярко-голубые, словно подкрашенные синькой. Вверху, бликуя и трепеща лопастями, завис вертолет в дозоре.
«Как стрекоза — крыльями…» — мелькнуло у Гирина.
Модернизированный «Як-38» с грохотом и ревом взлетел с короткого разбега, покидая необъятную палубу, и заскользил к далекому африканскому берегу, синевшему у горизонта. Берегу Скелетов…
Мичман повернулся бочком, чтобы никто не заметил, и счастливо улыбнулся.
[1] Описывая внешний вид камеры, а в дальнейшем и прочие технические подробности, автор использовал наработки А.Громовой и Р.Нудельмана.
Глава 3
Вторник, 20 ноября. Утро
Московская область, объект «В», п/я 1410
Никогда не уважал так называемых интеллигентов за их капризность, нытье, уничижение, инфантилизм и прочие грехи, но вот, вроде, и сам подхватил заразу «креаклов». Две недели рефлексий с метаниями!
Как Оппенгеймер — сначала сочинил атомную бомбу, а затем раскаялся: ах же ж мы, редиски, сделали работу за дьявола!
Всё сплелось в один волосатый клубок — и гибель Нади, и моя «совсекретная» тема. А терзания как в том страшном апреле — «от противного». Вот, дескать, сидел бы тихо, не высовывался, и был бы папа жив-здоров!
Ага… А спрятал бы в стол наработки по тахионному ускорителю, и услыхал бы с утра Надино жизнерадостное: «Привет, шеф! Вас как, после завтрака соблазнять? Или вместо?»
Хотя нет, не услыхал бы. Мы бы с ней тогда и не встретились вовсе…
Бы… Бы… Бы… Мысли постоянно спотыкаются об эту противную, надуманную частицу! Да и толку в том, чтобы мусолить давешнее? Что было, то было. Прошло.
Я чуть пригнулся, выглядывая в окно «Волги». Первый снег выпал, устилая землю, а ленивый ветер не разнес его, не оголил мерзлую черноту. Белым-бело…
Даже на лапах елей удержалась пороша, цепляясь за колючую хвою. Лишь с подъездной дороги смело реденький покров, оставив сероватую сыпь вдоль осевой. А белесое, клочковатое небо цедит скудный полусвет…
Усмешка искривила мои губы. Э, не-ет… Безрадостные картины предзимья не обращают меня в унылость. С самых выходных я напорист и зол.
Усилила «девятка» охрану? Хорошо. И за родными присматривает? Замечательно! Отсоветовала на «Ижике» кататься? Согласен! Мне и на «дублерке» неплохо.
Главное, ко мне вернулось полузабытое настроение — легкой нервной взвинченности, когда отовсюду ждешь опасности, но испытываешь не страх вовсе, а холодную ярость. И она душит тебя порой, хоть ты и сдерживаешь ее позывы.
Зато уходит изматывающее беспокойство. Безжалостность и беспощадность замещают его, и ты отчетливо ощущаешь, до чего ж здоров, силен и молод! А враги… Ну, что враги? Переловят эту погань…
«Нет уж, — мои зубы непроизвольно сжались, — лучше сам!»
* * *В лабораторию я зашел ненадолго, только грюкнуть кейсом по столу, да накинуть белый халат — после «Девяти дней одного года» с ним ассоциируют всех физиков подряд.
Мимолетный чек-ап… Всё, вроде бы, в порядке. По гулкому дырчатому трапу я поднялся на третий этаж. А больше сюда никак не попадешь. Даже окна, и те заделали.
В ярком голубоватом свете сверкала и блестела здоровенная тумба «тахионника», его ускорительной секции. Как голландскую печь изразцами, секцию выложили магнитными ячейками, почти не видными под извивами кабелей.
Я медленно обошел ускоритель. Больше года работы, прикидок, расчетов, отчаянного непонимания и великолепной радости прорыва.
А ведь мне еще и не ясно толком, что же я создал. Догадок в голове целая туча теснится, но какие из них окажутся верны? Какие надежды оправдаются? Будем посмотреть…
На четвертый этаж подниматься лень было — там, под самым потолком, стыковались «бочки» эмиттеров, венчая инжекционный комплекс. Да и холодно там — на четвертом «фунциклировала» криогенная аппаратура, гонявшая жидкий гелий по обмоткам сверхпроводящих магнитов.
Вздохнув, я спустился в лабораторию, сходу замечая незваного гостя. Вернее, гостью — девушку лет двадцати пяти. Длинноногую, стройную, и талия на месте, и грудь высока — всё, как я люблю. Но вот взгляд… Не шибко яркие синие глаза смотрели то насмешливо, то с въедливым интересом энтомолога, накалывающего мотылька.
Наверное, поэтому мои манеры не отличились куртуазностью.
— Если память мне не изменяет, — пробрюзжал я с кислым выражением на лице, — дверь была закрыта…
— И вам доброго дня, товарищ Гарин, — усмехнулась девушка. — Меня зовут Елена Павловна. Браилова. Я ваш новый сотрудник.
— Да что вы говорите? — отреагировал я с мизантропическим бурчаньем. Раздражение взбухло во мне, но унялось.
«Ряды поредели, ряды пополнились, — движущейся строкой потянулись мысли. — Смирись. Не ты подбираешь кадры… Да и какая тебе разница? Хоть внешние данные в норме…»
— Только давайте уговоримся: без официала, — поставил я условие. — И без отчества! Терпеть не могу этих величаний… Просто Михаил.