Четвертый кодекс (СИ)
И когда он увидел лицо ворвавшейся в монастырь немолодой женщины, сразу понял, что ему предстоит работа – тяжелая и опасная. Он не удивился – уже несколько дней ощущал, как вокруг собирается какая-то тьма, словно набрякшая грозой туча. Сегодня же это давящее ощущение вовсе стало невыносимым.
Скоро грянет.
– Я отец Федор Копенкин, - сказал он, провел женщину в полутемный притвор, усадил на лавку, сел рядом и стал слушать.
Но чем больше рассказывала пожилая ученая дама с нехристианским именем Илона, тем больше отец Федор понимал, что пришло испытание не только для нее, но и для него. Может быть, главное в его жизни. Ярко представилось ему одно из самых ярких его видений во время шаманской болезни – он о нем прочно забыл, а теперь вот вспомнил.
Это опять был прадед Федор – он стоял перед ним, словно ледяная статуя, даже длинные волосы его застыли. Подвижными были лишь глаза, а вот губы совсем не двигались, хоть Федя явственно слышал, что прадед ему говорит.
Мальчик тогда мало что понял – что-то про лютых сильных шаманов из чужих краев, хождениях между мирами, о которых живые люди, даже шаманы, понятия не имеют, злых богах, которые не боги, какой-то страшной, пожирающей души хищной птице, которая и не птица вовсе. И о русском мальчике по имени Евгений, которого обязательно надо спасти. Потому что он застрял между этими самыми опасными мирами.
С тех пор, как сказано, отец Федор и читал много, и с людьми беседовал, в том числе и с язычниками – старыми и новыми. Слышал названия «нагваль», «видящие», «Орел». А уж про нечистых духов ему и читать не надо – они, можно сказать, были его семейным делом, прости, Господи.
И рассказ Илоны, которую со всей очевидностью духи эти преследовали, как-то логично связал в его сознании все эти обрывки в целостную картину. Которая отцу Федору очень не нравилась, но что поделать – жизнь такая...
- Понятно, - вздохнул он, когда женщина замолчала, беспомощно глядя на него испуганными глазами. – Вляпалась ты, матушка...
- Во что?! – с истерической интонацией спросила Илона.
- В то самое, - ответил священник. – В колдовство. Беснование всякое.
- А вы-то откуда знаете? – несмотря на страх, в ее голосе слышался скепсис.
Ну конечно – образованная, антрополог, итить, во многом знании много печали...
- Потому что знаю бесов. И предки мои знали – они шаманами были. А прадед мой с твоим Женей знаком был.
Взгляд Илоны Максимовны стал удивленным, однако недоверие из него не исчезло. Да, Евгений кое-что рассказал ей о своей давней встрече в эвенкийской глуши. Но мало ли откуда этот поп мог о том услышать – тем более, сам, кажется, из тех краев.
- Простите, батюшка, - спросила она, - а как эта... э-э-э... чертовщина сочетается с вашим саном?
Точно, образованная. Придется срезать...
- Матушка, есть хороший анекдот про шамана и антрополога, знаете?
Илона помотала головой.
- Я его в Духовной академии слышал. Странно, что в вашем университете его не рассказывали. Сидят в чуме, в тундре шаман и этнограф из Парижа. Ученый думает: «Неужели этот сибирский дикарь полагает, что в мире духов есть такая же Нижняя Тунгуска, такая же тундра и такие же олени?» А шаман думает: «Как же мне объяснить этому парижскому дикарю, что топос сакральный и профанный различаются субстанциально, а не экзистенциально?.. Ладно, упростим: скажу ему, что в мире духов есть такая же Нижняя Тунгуска, тундра и такие же олени».
Илона рассмеялась – немного нервно, видно было, что анекдот ее слегка оконфузил. Дремучий поп неожиданно оказался не таким уж дремучим.
А отец Федор продолжал:
- Вы правы, конечно, все это не очень-то сочетается с церковным учением и практикой, и иные архиереи на это подозрительно смотрят – как ни крути, бесовщина это. Но ведь отец мой и дед в болоте этом языческом выросли – не говоря уж о прадеде и прочих предках. Дело в том, что северный человек зависит от природы настолько сильно, что не может ее не одухотворять. Если тебя, к примеру, кормит речка, ты не можешь не поверить, что она живая. В целом этот мир гармоничен, постоянен и стабилен: лето сменяется зимой, речка дает воду и рыбу, олени кушают ягель, человек же кушает рыбу и оленей. И, конечно, всем этим ведают тысячи и тысячи духов. Тут бы нам, христианам, возмутиться: «Язычество!» Однако нам должно понять: этим людям огонь, лес и речка вообще-то жизнь дают. А всякая жизнь – от Бога.
- И духи от Бога? – остро взглянула на него Илона.
Почувствовав себя в знакомой теме, она отодвинула гнетущий страх на край сознания.
- Да, - кивнул отец Федор, - христиане же тоже верят в духов – то есть в ангелов. Мы даже общаться с ними пытаемся – молитвой, свечами перед иконами и так далее. Но ведь мы, на самом деле, не «Силам Небесным свечку ставим». И мои соплеменники должны понять, что, когда бросают еду в Тунгуску, они не «речку кормят». Разница между Ангелом-хранителем и духом, живущим в речке, в принципе, невелика – оба созданы одним Богом и одного Бога хвалят. Так что христианству с самобытными культурами конкурировать не надо. Напротив, хорошо бы их еще зафиксировать и сохранить – но вывести на иной уровень.
- Куда же? – поинтересовалась Илона.
- Туда, где Конечная Причина бытия, - ответил священник.
- Я не понимаю, - призналась женщина.
- К Богу, - пояснил отец Федор. – Дело в том, что «гармоничный» мир традиционного человека на самом деле не гармоничен и не стабилен. Где-то выловили всю рыбу, где-то газовые скважины пробурили, воду отравили, где-то еще беда какая... Ничто уже не возвращается на круги своя, «райский» мир заперт. И христианство честно говорит: в первозданный мир мы больше не вернемся. Но вот к Богу – пожалуйста, Он ведь специально для этого человеком стал. Так что, Господь с ним, с язычеством, просто надо сделать основой мировоззрения традиционного человека христианство. Поэтому Иннокентий, святитель Сибири и Америки, и не беспокоился по поводу двоеверия своих новообращенных. Он ведь знал, что они Христа ради душу свою наизнанку вывернули... Как мой дед. Как мой прадед...
- То есть, вы хотите сказать, что все... духи – это все ангелы что ли? – по-прежнему скептически спросила Илона.
- Отнюдь не все – многие бесы. То есть, ангелы, конечно, но от Бога оторвавшиеся еще в начале времен.
- А... Таш? – севшим голосом спросила Илона.
Ей было очень страшно произносить это имя.
- Да, это демон сильный, - помрачнел священник. – Я с таким еще и дела-то никогда не имел. Трудно, очень трудно... Однако Бог сильнее.
На лице женщины явственно читалось, что она не очень-то этому верит. Батюшка не удивился.
- Я понимаю, - кивнул он, - вы с ней столкнулись, ужаснулись и думаете, что ничего сильнее в мире нет. Но, поверьте, их власть ограничена. Во всяком случае, тут, в храме Божием, вы точно в безопасности – сюда ей хода нет.
- Что же мне теперь, всю жизнь тут сидеть? – враждебно бросила Илона.
- Это уж вам решать. Вы ведь сами сюда пришли. Это и есть свобода воли.
Женщина промолчала.
- Вы вот что, - вновь заговорил священник. – Посидите пока здесь, подумайте. Скоро литургия начнется. Вы ведь крещены?.. Да, вижу, что крещены. Имя какое в крещение получили?
- Елена, - в голосе Илоны словно бы проскользнуло удивление, что, оказывается, у нее есть другое имя, а она об этом и не помнила.
- Ну вот, – закончил священник. – Если исповедаться надумаете, зайдите в правый придел в начале литургии, я там буду.
Илона посмотрела на него с недоумением.
- А разве то, что я сейчас вам рассказала, это не исповедь?
- Нет, - покачал головой священник. – На исповеди вы признаетесь Богу в том, в чем перед Ним провинились. А сейчас вы просто просили меня – такого же человека, как вы, о помощи. Но мне будет трудно ее вам оказать, если вы не покаетесь в грехах. Ну, просто... вот так это работает, и все тут. И еще – если пойдете на службу, наденьте, пожалуйста, это.