Новый мир. Книга 3: Пробуждение (СИ)

Цинично спокойный голос склонившегося надо мною человека я слышал отчетливо. Это, наверное, был врач.
— Этого не спасти. На нем живого места нет. И страшное облучение. Ума не приложу, почему он вообще жив, и зачем его сюда вытащили. Такого нет смысла эвакуировать в госпиталь. Он умрет еще на борту.
— Угу, — подтвердил диагноз другой медик. — Не трать на него время, у нас тут вокруг еще сотни тысяч пострадавших.
— Подумать только, Господь Всемогущий, термоядерная электростанция!
— Так-с, вколи-ка ему что-то посильнее и пошли дальше!
Я почувствовал укол и окончательно погрузился в забытье.
  
Глава 4
 
§ 39
Я не вполне осознавал, что со мной происходит: сплю ли я, нахожусь без сознания или просто мертв. Ясно было одно — это был непрекращающийся кошмар. Сцены, которые я переживал, напоминали калейдоскоп, составленный из обрывков моих самых худших воспоминаний и потайных страхов.
Я был бесплотен — не чувствовал своих мускулов, не способен был пошевелить ни одним членом, не мог даже закрыть глаза, отвернуться в сторону или закричать. Я обречен был только безмолвно, бесконечное количество раз наблюдать сцены, которые желал бы навсегда забыть.
Все началось с восхождения на гору. Я упорно лез по склонам, цепляясь за камни руками. За спиной меня заходило за африканскими песками красное солнце. Я видел впереди купола тайной радиостанции, откуда вел вещание Джереми, пропагандист «Фракции африканских рабочих». Я очень остро ощущал, что не должен быть здесь. Хотел уйти. Но тело не слушалось меня.
Моя рука сама собой вздымалась и упирала в плечо приклад винтовки. Перекрестье прицела замирало на тощей груди мальчика, сидящего на камне и смотрящего вдаль.
— Нет! — хотел закричать я, но рот не исторг крика.
Всей силой своей воли я пытался предотвратить убийство. Но руки не слушались меня. Пытался закрыть глаза — но и веки отказывались мне повиноваться. Раздавался выстрел. Все мое нутро переворачивалось и протестовало против кошмарности того, что я сделал. Но тело продолжало жить своей жизнью.
Вскоре я уже был внутри. Достигал нужной двери, вышибал ее ударом ноги. Полуодетый чернокожий мужчина с бородкой, похожий на школьного учителя, в панике оборачивался на треск двери. В его руке был пистолет, но дуло смотрело в пол, а худая ладонь ощутимо дрожала, выдавая, что не привычна к оружию. Прицел фокусировался на середине его груди в тот момент, когда рот мужчины был открыт в крике:
— Беги! Спасайся!
Он обращался к своей дочери — совсем юной девчонке, которая пыталась пролезть сквозь полуоткрытое окно, крепко держа у груди своего плюшевого мишку. Его жена, испуганная женщина, едва прикрытая полотенцем, панически орала, пытаясь прикрыть своим телом спасающуюся девочку.
— Тебе нужен я! — оборачиваясь ко мне, кричал мужчина с ужасом на лице, роняя свой пистолет на пол. — Делай со мной что хочешь! Но не трогай их, прошу!
Я не желал никому из этих людей зла. Вообще не желал быть там. Но моя винтовка неумолимо начинала стрелять. Оружие стреляло до тех пор, пока все до единого патроны не покинули горячий ствол, превращая тела трех ни в чем не повинных перепуганных людей в подобие швейцарского сыра.
Вдруг я слышал позади истеричный девичий крик. Поворачивался — и видел прямо перед собой девочку лет семнадцати в белой ночной сорочке, которая контрастировала с ее темной кожей. Девчонка столбняком стояла на месте, глядя на меня расширенными от ужаса глазами. Тоненькие губы девочки двигались, произнося, наверное, слова молитвы, а может быть, обращались ко мне с мольбой.
— О нет, нет, пожалуйста! — в немом крике разрывался я, но этот крик не принадлежал к той Вселенной, в которой происходило действие.
Механическим движением мои пальцы выбрасывали использованный магазин и методично заменяли его на новый, полный патронов. Я пытался сопротивляться этим движениям. Но я не мог ничего изменить. И палец снова жал на спуск.
Следом я оказывался в зачищенных балканских деревнях. Слышал крики и плач местных, неистовый хохот Локи. Видел пожары, пожирающие хаты, и выбегающих из них людей, подобных ходячим факелам. Вдруг замечал, что на моей руке намотаны черные волосы женщины по имени Гергана. Она в отчаянии впилась зубами мне в руку, но я не чувствовал этого.
 
— Покажи ей, Триста двадцать четвертый, — велел мне голос Локи.
— Да пошел ты! Не буду я ничего делать!
Но мое тело подчинялось. Я начинал педантично и размеренно колотить ее головой о стену, глядя, как лицо разбивается в кровь. Рядом горько плакала маленькая девочка, дергая меня за штанину. Пожилой староста деревни, упав на колени, со слезами на глазах умолял меня прекратить. А издалека на меня с укором смотрели Маричка и ее муж Славко с маленьким Адамом на руках.
— Маричка! Помоги мне, пожалуйста! Останови меня!
Но они не слышали меня. И вот я снова оказывался в Новой Москве. Я был один-одинешенек посреди безлюдной улицы Хо Ши Мина, около здания школы. Везде вокруг я видел лица — посиневшие, с вылезшими глазами и ставшими дыбом волосами — людей, отравленных «Зексом».
— О Боже, — присаживаясь на бровку, бормотал я, обращаясь к мертвым. — Простите. Этого не должно было случиться. Это все Чхон. Это он впустил «Зекс». Я не хотел этого. Но я ничего не мог с этим поделать. Я всего лишь солдат.
Вначале они слушали мои оправдания неподвижно, скалясь на меня пожелтевшими зубами. Но затем начинали медленно шевелиться. Прямо на моих глазах один за другим покойники поднимались с земли и натужно ревели, словно зомби, протягивая ко мне мертвенно-бледные пальцы.
— Стойте! Это не я! Я не хотел! — в отчаянии кричал я, пятясь от них.
Но затем они исчезали. Я оказывался на мостике, который на середине обрывался, образуя бездонную пропасть. В пропасти витали облака тумана. На краю сидела спиной ко мне, свесив ноги и медленно ими мотая, худощавая девушка с темными волосами в новомосковской армейской шинели. Оглушительную тишину нарушала спокойная, печальная мелодия песенки, льющаяся из невидимых мне уст девушки. Песенка была на китайском.
— Кто ты? Ты в порядке? — делая к ней шаг, спрашивал я.
И она слышала меня. Не поворачивалась. Но отвечала.
— Нет, — молвила девушка грустно. — Я мертва. Ты убил меня.
Я замирал, понимая, что она права. Хотел оправдаться, просить у нее прощения. Но нужные слова не приходили. Нужных для этого слов вообще не существовало.
— Зачем ты убил меня? — продолжала допытываться юная китаянка в военной форме. — Я не хотела быть на той войне. Я могла бы сдаться в плен. Я так не хотела умирать.
Я не нашелся, что ей ответить. Язык парализовало. Но мое молчание возымело плохое действие. И голос девушки начинал медленно, но разительно меняться.
— Почему? О, Боже, почему?! ПОЧЕМУ?!!!
Тоненький и печальный девичий голосок превратился в леденящий кровь истошный вопль. Она вдруг поворачивалась ко мне — и я с ужасом увидел жуткого, злобного неупокоенного призрака, норовящего растерзать в клочья того, кто наложил на него проклятье. Ко мне возвращался голос, и я принимался орать, глядя, как кошмар несется прямо на меня, но не в силах даже закрыться от него руками.
Лишь приближаясь ко мне вплотную, морок исчезал.
— Я поверил тебе, — бесконечно печально и в то же время гневно шептал другой голос.
Оборачиваясь, я видел черный призрачный силуэт, плавающий в воздухе. Я узнавал этот голос. Это был тот самый евразийский офицер, командовавший баррикадой, которого я уговорил сдаться.
— Прости. Это был не я. Я правда не хотел, чтобы так вышло, — сгорая от чувства вины, стыда и бессилия, шептал я в ответ. — Я говорил тебе правду! Хотел предотвратить убийства! Я обращался бы с вами как с военнопленными, клянусь!
Но он меня не слышал.
— Единственный раз в жизни я поверил врагу. Думал, что ты тоже офицер. Что у тебя есть честь. Но ты предал меня. Предал и убил всех моих людей.