Презумпция невиновности (СИ)

Она пыталась дочитать до конца, но во рту стало сухо, а глаза начали медленно закрываться. Гермиона облизала губы, решив, что сказала достаточно. Несколько пар глаз внимательно наблюдали за ней, ожидая такого же явного напора со стороны адвоката, как во время первого слушания, но Грейнджер молчала. В зале стало так тихо, что девушка слышала собственное учащённое сердцебиение, а ещё она чувствовала, как в спину пристально смотрят серые глаза Малфоя, который заметил, как Гермиона пошатнулась.
— Да, Ваши воспоминания были изучены, мисс Грейнджер, — протянул Огден. — Так же мистер Поттер предал суду свои воспоминания с того дня, когда был проведён сеанс гипнотерапии.
— Судебная практика Европейских магических судов принимает практику использования гипнотерапии, — Гермиона говорила так медленно, что теперь на неё пристально уставились все, кто был в зале. — Если позволите, то я не стану зачитывать все судебные прецеденты, но они приложены к материалам дела. Международная конвенция о мирном сосуществовании маглов и магов утверждает гипноз, как «один из методов извлечения правдивых показаний».
— Мы ознакомились с дополнительными материалами, мисс Грейнджер, — процедил Огден. — Допустим. Что-то ещё?
— Да… — она изо всех сил уцепилась руками в трибуну. — Кроме этого…
— Мисс Грейнджер? — Тиберий привстал со своего места. — Вы в порядке? Возможно, нам стоит прерваться?
Только вот она не успела ответить — Гермиона повалилась с ног, смахивая с трибуны все свои записи. Всё, что девушка успела почувствовать — это облегчение, как будто бы Смерть наконец-то смогла крепко ухватиться за её грудь, выдирая острыми когтями сердце. Не было каких-то туманных образов и ярких воспоминаний из прошлого, абсолютно ничего. Только пустота, лёгкость и чувство свободного полёта. Это было то, за чем она так гналась много лет — желанное облегчение, которое наконец-то выкорчевало острые розы из лёгких, а все шрамы на сердце смогли затянуться.
Тот жестокий март, поселившийся в её душе десять лет назад начал отступление, пропуская тепло и первые солнечные лучи на окраины. Снова поднималась вечерняя благодать, танцуя с сердцем, нежно зазывая в полёт, только вот Гермиона не могла протянуть ей руки. Откуда-то издалека пытался пробиться родной и встревоженный голос, и она разрывалась между желанием остаться тут навсегда или пойти на зов. Всё зашло снова настолько далеко, что Грейнджер чувствовала, как под ногами трещал тонкий лёд, но всё же продолжала бежать, потому что так было неправильно, а это о всей её жизни.
Вся её исковерканная судьба была неправильной: скользкие дорожки, постоянный нервный трепет в груди и желание увидеть одни и те же глаза. Она оправдывала это желанием мести, пока дело было совсем в другом.
Это была история не о месте, не об жестокости или о преступлении и наказании за него. Это история была о любви, которая переплелась с ненавистью, поселившись в двух юных сердцах. Называйте это сказкой, если так угодно, а может, это притча о том, как делать не стоит. Совсем неважно, как это будет когда-то растолковано — важно лишь то, как эти два сердца справлялись с этими чувствами когда-то, и как справиться сейчас, когда стало уже настолько сложно.
***
Гермиона открыла глаза, но тут же взвыла от боли в мышцах. Казалось, что они задеревенели, а сама она пролежала в одном положении не один год. Она попыталась поднять руку, но смогла только вскрикнуть от боли, почувствовав, как начало саднить в горле.
— Ты как? — Малфой схватил её за руку, приподнимаясь со своего места так, что она смогла заметить перед собой силуэт. — Я сейчас позову целителя.
Боль, которая возрастала с каждой секундой возвращала её в реальный мир, где не было места лёгкости и покою. Она закрыла глаза, наивно полагая, что это поможет снова вернуться назад, где не болели шрамы, а каждое движение не приравнивалось к пытке. Гермиона всё ещё не понимала, что с ней произошло и как долго она так пролежала, но осознание того, что рядом сидел Малфой, успокаивало её.
 
Ей хотелось усмехнуться из-за абсурдности всей сложившейся ситуации. Можно было с лёгкостью поверить в то, что они уже давно умерли, а то что проживали сейчас — это их личный Ад. Так неправильно, но так желанно. Возможно, Гермиона однажды в баре всё-таки продала дьяволу свою душу за бокалом вина?
Если так, то почему она всё ещё болела?
— Не нужно, — прохрипела девушка. — Я долго так? Что случилось?
Когда сил хватило на то, чтобы сфокусировать взгляд на Драко, то она поняла, что они в Мэноре, а сам парень выглядел довольно уставшим. Внутри что-то трещало, как ей казалось, и это было похоже на звук сломанных костей. Гермиона не успела ничего сказать, как расплакалась. Стало всё равно на боль, что сопровождала каждое её микродвижение и на старания Малфоя успокоить её. Так долго и так тщательно она скрывала свою истинную боль, от которой можно было давно уже умереть.
Больше не хотелось касаться блокнота с расписанными подробностями дела бывшего однокурсника; не было сил на то, чтобы отыгрывать свою роль и говорить заранее заготовленные слова. Она устала, и при чём, очень давно, но почему-то пыталась кому-то что-то доказывать.
В первую очередь — себе.
Грейнджер посмотрела на взволнованного Драко, который вытирал платочком слёзы с её бледной кожи, и вдруг, поймала себя на странной мысли.
Ей уже давно не снились кошмары. Она находится в доме, который всплывал в её снах на протяжении многих лет, а рядом сидел человек, которого она так желала ненавидеть, но жизнь менялась совсем в обратную сторону. То, что с самого начала могло показаться ей попыткой самоубийства, теперь больше походило на психотерапию.
Когда-то она изучала имплозивную терапию, считая, что такое мог придумать только самый настоящий мазохист, который на самом деле, никогда не испытывал ничего из того, что могло его травмировать. Гермионе нравилось рыться в мозгах своих подзащитных, применять к ним хитро придуманные психологические приёмы, но теперь было пора применить их к себе. И это пугало её, потому что воображение и мозг искалеченной Грейнджер был куда безумнее, чем все те, что она когда-либо встречала.
Она была самым опасным человеком из тех, кого когда-то встречала, и только сейчас решилась принять эту свою сущность. В ней уживалась не одна Гермиона, а когда они наконец-то решили жить и руководить все вместе, то получилась слишком ядовитая смесь.
— Тебе можно было бы податься работать к Янусу Тики, — она, сцепив зубы, приняла полусидящее положение. — И кажется, что я бы задолжала тебе много денег.
— Ты о чём? — Малфой продолжал держать её за руку, словно это было правильно. — Суд одобрил дальнейшее расследование дела, сняв с меня основную часть обвинений.
— Поразительно, — Гермиона покачала головой. — Я вижу, что ты даже нашёл в себе силы обрадоваться этому.
— Ты восхищаешь, Грейнджер. У тебя хватило сил не только переубедить судей Визенгамота, но и меня.
Глаза снова защипало от слёз, а девушка крепко сжала руку Малфоя, будто бы пыталась таким образом передать ему часть своей боли, чтобы он наконец-то понял, что нечем в ней восхищаться. Всё, благодаря чему она ещё остаётся живой — это сжигающие чувства, которыми её душа наполнялась много лет. Вся желчь, что образовалась в закоулках её внутреннего мира теперь не подталкивала Гермиону к действию, а начинала медленно отравлять.
— Ради чего всё это, Драко? — всхлипывая спросила девушка. — Почему ты мне сейчас говоришь всё то, что я так хотела услышать от тебя много лет назад?
Существовало несколько видов имплозивной терапии. Первый — это в воображении, и Гермиона не смогла с его помощью себе помочь. Такая терапия заключается в том, чтобы в намеренно погрузится в травмирующие воспоминания с целью реинтеграции подавленных эмоций, но Грейнджер так себя только ещё больше травмировала. Из раза в раз, вспоминая о прошлом, ей хотелось вскрыть вены себе или Малфою. Кажется, она выбрала второе.