Презумпция невиновности (СИ)

Она хотела страдать из-за болезненных месячных, а не из-за того, что её изнасиловали.
— Я… Конечно, извини, — Поттер покраснел и отпустил её руку. — Я просто переживаю за тебя. Ты — моя лучшая подруга, Гермиона, и я всегда буду рядом с тобой…
— Я знаю, — девушка встала из-за стола, отодвинув свой ужин, к которому даже не прикоснулась. — Мне нужно в библиотеку.
— Давай я с тобой пойду?
— Я сама, Гарри. Спасибо.
Гриффиндорка умчалась из Большого зала, прижав к себе книги, пока не образовалась толпа из учеников, и она не почувствовала десятки чужих прикосновений к себе. Гермиона не помнила уже, когда в последний раз проводила свои вечера в библиотеке, потому что теперь она скрывалась от чужих глаз на Астрономической башне. Прошло несколько недель с того ужасного дня, а она до сих пор пыталась куда-то убежать.
— Сегодня тебе не удастся посидеть тут в одиночестве, — глухо отозвался силуэт, когда Грейнджер поднялась на башню. — Но я не против твоей компании, гриффиндорка.
— Привет, Забини, — тихо поздоровалась Гермиона и села рядом.
Может быть, она сходила с ума, а может быть, она действительно услышала боль и отчаяние в голосе слизеринца. Но ей казалось, что эти эмоции были иными — они исходили сносящими с ног вибрациями и тьмой. Девушке не хотелось разворачиваться и уходить, делая вид, что она не заметила Блейза и не услышала его слов.
— Выпьешь со мной? — парень протянул ей открытую бутылку. — Но секретами мы делиться не будем. Мы не друзья с тобой.
— Выпью, — она взяла бутылку и сделала глоток, поморщив нос от горечи. — Некоторые секреты лучше не раскрывать.
— Моя мать умерла, девушка во время зимних каникул обручится с другим, а я продолжаю оставаться для всех другом-весельчаком.
— Я думала, что мы не друзья, — Гермиона протянула ему бутылку.
— Ты — добро, Грейнджер, а мне нужно немного добра.
Это был вечер, огневиски и все секреты. Она не могла поделиться своими проблемами с близкими людьми, но куда проще было выговориться незнакомцу — человеку, которого ты каждый день встречала в коридорах, которого помнишь с первого курса, но которого совершенно не знаешь. Грейнджер всегда оберегала Гарри и Рона от тьмы, и неважно, от той, что им грозила из вне или от той, что исходила от неё. По-другому она могла.
Возможно, что Забини и являлся тем единственным человеком, который знал, как меняется добрая и светлая гриффиндорка, потому что больше никогда не называл её добром и всегда ожидал от неё худшего.
— Я бы посидела у тебя дольше, но меня ждёт Нарцисса, — она встала с дивана, когда сердце начало немного успокаиваться. — Ты надолго вернулся?
— Ты знала, что Терри Бут умер? — Блейз выглядел почти так же, каким она помнила его с Астрономической башни — подавленный и разбитый.
Его тоже настигло прошлое, и он тоже вернулся за ним в Лондон. Грейнджер посмотрела на друга, пока сердце металось между желанием его обнять или просто уйти. Они были такими разными, но в то же время такими одинаковыми. И казалось бы, что много лет разлуки должны были стереть в пыль эту похожесть, но нет. Их боль всё такая же сильная, как была когда-то, а возможно, что стала даже сильнее.
— Я поняла тебя, — Гермиона поставила стакан на столик. — Свидимся, Забини.
Она молча аппарировала, гадая над тем, выветрилось ли зелье Ньюта из крови или нет. В этот вечер страх и прошлое настолько сильно парализовали её, что было бы не удивительно, если бы за всем этим Грейнджер даже не почувствовала этого. Кроме того, что она постоянно находилась на собственных же эмоциональных качелях — она ещё и в придачу ко всему элементарно устала. Никакой человек не в силе постоянно пребывать в стрессе, всё время испытывать один и тот же спектр эмоций, который лишал рассудка и при этом продолжать оставаться трудоспособным.
— Здравствуйте, Нарцисса, — Грейнджер увидела женщину, которая читала книгу, сидя на диване. — Простите, я немного задержалась.
Ей даже было всё равно на миссис Малфой — она была пьяна и выжата. Её шрамы не кровоточили, она не плакала и не было никаких эмоций — было всё равно. Всего лишь на минуту, всего лишь на одну ночь или на несколько дней, но рано или поздно это снова сменится привычным состоянием. Гермиона знала, что существовала всего лишь один способ удержать это чувство безразличия ко всему, но он дорого обходился. Возможно, когда-то она снова вернётся к нему.
 
— Я приготовила Вам спальню на втором этаже, — женщина отложила в сторону книгу. — Окна выходят на сад поместья, но если Вам не понравится, то можете выбрать любую другую спальню.
— Спасибо, — совсем тихо ответила девушка. — Я прямо сейчас пошлю письмо в Министерство, чтобы они утром могли установить факт моего проживания здесь и побыстрее доставили Малфоя.
— Спасибо, мисс Грейнджер. Вы голодны? Эльфы…
— Я буду признательна Вам, если Вы проводите меня к спальне, — перебила её Грейнджер. — Надеюсь, что моя комната находится как можно дальше от комнаты Вашего сына.
— Всё западное крыло в Вашем распоряжении, мисс Грейнджер.
Никаких чувств, никаких эмоций — Гермиона слепо шла за хозяйкой поместья, чтобы побыстрее упасть на кровать и провалиться в очередной кошмарный сон.
Спальня, предоставленная миссис Малфой для дорогой гостьи, была полностью в стиле Малфой-Мэнора. Со вкусом и ничего лишнего: светлые пастельные тона, огромные окна, большая кровать с балдахином и пустые книжные полки. Гермиона даже не надеялась увидеть что-то другое, а поэтому кивнула Нарциссе в качестве благодарности, и закрыла за ней двери.
Ей предстояло теперь жить в этом доме, чувствовать как давят эти стены, как не хватает воздуха. Она должна была ощущать опустошённость, что оседала на её плечи, пока они с Нарциссой шли по длинному коридору к этой спальне, но вместо этого хотелось кричать от беспомощности. Ей казалось, что стоя здесь, посреди спальни старинного особняка Малфоев, она стала уязвимой и практически обнаженной перед своими страхами. Грейнджер могла поклясться, что по бледной коже прошёлся холодок, который она давно не чувствовала — это так касается Смерть, но не забирает.
Гермиона кинулась к кровати, чтобы просто накрыться с головой, как когда-то в далёком детстве, когда так можно было спрятаться от всего на свете. Ей снова хотелось бежать, чтобы укрыться от своего настоящего, что начинало пылать всё ярче с каждым новым днём в Лондоне.
Раны на бёдрах никак не заживали, потому что Гермиона продолжала ковырять раны ногтями, будто бы упивалась видом собственной крови. Это было единственной вещью, что напоминала гриффиндорке о том, что она всё ещё жива. Как бы мастерски она не примеряла различные фальшивые улыбки на всё лицо при друзьях, но ведь боль никуда не исчезла.
Каждый новый день становился для Гермионы новым испытанием: одни и те же уроки с одними и теми же людьми, которые лишь злорадно скалились, когда случайно встречались взглядами с напуганной девушкой. Они чувствовали, что остались безнаказанными. В какие-то моменты Грейнджер даже думала о том, что там, в Выручай-комнате, они смогли не просто почувствовать эту сломленность, но и услышали звук того, как в ней что-то надломилось.
С треском. Навсегда. Это уже не подчинить.
— Снова сказала Поттеру, что будешь в библиотеке? — Забини появился за её спиной. — Когда-то он поймает тебя на вранье, Гермиона. Почему ты не расскажешь ему?
— Зачем? — девушка поправила юбку, прикрывая кровоточащие раны. — Кому от этого станет легче?
— Тебе. Тебе, Гермиона.
— А почему ты не рассказал никому о том, что заливаешь своё горе литрами огневиски? Почему продолжаешь шутить шутки и остаёшься главным шутом на Слизерине?
— Ты же не серьёзно? — Забини достал из-под мантии полупустую бутылку. — Не говори мне, что сравнила то, что у нас случилось.
Её карие глаза заблестели от слёз. Ей снова захотелось броситься в объятия того человека, который знал эту историю от самого начала и до конца. Они вскрыли свои раны друг перед другом, не стесняясь той боли, что пропитала их насквозь. И теперь сидели на Астрономической башне каждый вечер: иногда подолгу молчали, а иногда Гермиона позволяла себе кричать и плакать, пока Блейз принимал эту боль, будто бы ему было недостаточно своей.