В поисках смысла (СИ)

— Однако, ты весьма спокойно принял скорбное обстоятельство, — серьезно продолжил Петров, — ты был уверен в таком исходе?
— Ты же не просто так спрашиваешь, медицинская душа? Меня изучаешь. Что высмотрел? Говори, тогда и я скажу.
— Любой войдет в смущение, будет кричать, доказывать, возмущаться, требовать и писать. А ты не стал, будто так и надо. Дело, мол, привычное. Только я точно знаю, что с тюрьмой ты дел не имел. Молод еще. И здесь на моих глазах все время.
Что ему отвечать? Что в нашей стране к тюрьме надо быть готовым любому, особенно оперу? Что сажают не за что-то, а потому, что надо посадить? Так и здесь так же. Только явление еще не приняло такого размаха. В замок заточить без всякого суда запросто. Но только избранных. А не всех подряд.
— Нет, я не был уверен, — ответил я, — но каждое обстоятельство несет с собой и новые возможности, даже такое. Можешь считать меня фаталистом в каком-то смысле.
— Ты наговариваешь на себя. Мне думается, ты сам управляешь судьбой. И не только своей.
После расспросов об обстоятельствах встречи с Государем отец Петр отслужил для нас благодарственный молебен. И я уехал в имении, чтобы на следующий день устроить застолье для своих.
Но с другой стороны никакого героизма и близко нет. Понятно, что Александр Павлович уже написал манифест отречения от Престола в пользу Николая Павловича. Теперь передает дела. А тут в тылу происходят непонятные процессы. И момент пресечения на корню уже упущен. Казнить сразу так и не за что. А вот если меня реально посадить, то это действительно сделает из меня героя. И все это понимают. Явление не рассосется, только другие формы приобретет. В этом случае придется кровью заливать, а это в начале царствования плохой знак. 
С другими незаконными вооруженными формированиями, а проще говоря, с народом, который не пожелал в рабы, поступали по одной схеме. Формировали из них войско с определенной территорией. Казаки всякие разные: Донское, Кубанское, Терское, Астраханское, Уральское, Оренбургское, Семиреченское, Сибирское, Забайкальское, Амурское и Уссурийское войска, немного красноярских и иркутских казаков. вот мещеро-башкирское войско, оказывается, есть. Если учесть, что мещерский край заходит в Московскую и Владимирскую губернии, то это совсем близко. Причем, в нем разные роды. Изначально были финские. Потом татарские присоединились. Мысль, что у коми-зырян, коми пермяков могут быть свои казаки, меня поразила. Но их нет. Смешение с русскими делает свое дело. Вокруг Мереславля все меньше деревень, где говорят только по-фински. В том же Ростове Великом уже больше половины русских. И казаки там чужие, из донцов, для наведения порядка.
Для Александра Павловича в такой ситуации делать еще одну горячую точку перед передачей власти не правильно. И меня погладили по головке, а перед этим подержали в тюрьме. Не очень верится, что из-за одного доноса Волкова бросились арестовывать. Банда уничтожена, дело закрыто, злодеи похоронены.
Это дали понять, что все может быть по другому. И очень быстро. Чтоб чуял руку на своем пульсе. Или горле. Причем, за «оплошность» никто не пострадал. Это главный показатель. Безобразова только пожурили, и то, при малом количестве народа. А потом Император пожаловал ему чин тайного советника. 
Но и меня царь попросил. Даже не приказал и не поручил, а попросил. А что с полным правом записал меня в команду брата, так я сам кровью подписал расписку. Возможно даже, что тронули меня с его согласия и по плану. Тут важно убрать эмоции и не наделать лишних движений, которые расценят, как враждебные. Пусть потешаться, мне их ходы понятны.
С ними самими намного жестче поступят. Не верю я ни в какого старца Федора, в которого Государь превратится. Отравят Александра Павловича, потом его жену, вдовствующую императрицу, вместе с агентом и его куратором, который по заговору работает. Читал когда-то статью по этому поводу. Глаз тогда зацепился за агента, вот иотметил, да забыл потом. Сейчас не вспомнить. Пусть история идет своим чередом.
 
Отметить мое освобождение приехали все ставленные начальники. Пировали три дня. Обсуждали местные дела. Между собой договаривались. Под конец встряхнулись на охоте, загнали трех лосей. После отдыха я провел совещание, обсудили текущие дела и новые планы. Я велел подбирать способных ребят. Будем в гимназии проталкивать. На вопрос «зачем» ответил:
— Уважаемые Егор Тимофеевич и старейшины, сотские и десятники, есть такое понятие, как мозаичное внедрение. Это когда незаметно по нужным местам своих людей расставляют. Не только в том сословии, которое человеку государство определило, а во всех. И в церкви, и в науке, и в полиции, и в армии, и в чиновниках. Это наше будущее.
— Да уж в чернильницах любой попортится, — возразили мне, — как на линию попадет, так и нет человека.
Линия, это любое место, где живут за счет, как позже скажут, административного ресурса. Берут взятки или чаевые. С одной стороны, предмет зависти к быстрым и легким деньгам. С другой — презрение, как к потерявшим самостоятельность в душе.
— Нет никаких злых чиновников, которые кровь сосут и последние копейки забирают. Они не изменятся. Есть отсутствие наших там. А нашим всегда пособим. Где деньгами, где кулаком, а где отцовским лещом, чтоб берега не путали. Неужели вы не верите своим детям?
— Так — то оно так. Ну а если соблазнится чинами да наградами?
— Надо, чтоб не соблазнялся. Предатели не нужны. Не в силах, так лучше и не посылать. Вопрос поднят не простой и крайне серьезный. Государство не должно заменять народ нашим детям. Как только такое будет, так и нет народа.
— Так что же, чужое энто государство?
— А у самих глаз нет? Конечно, чужое. А надо, чтоб наше было. Поэтому пуще всего наш интерес — полиция и чиновники.
Разобрали все детали на случай нашего позднего возвращения, либо вовсе безвременной пропажи. Если вкратце, то никаких войн, никаких восстаний не устраивать. Только внедрение агентуры и тихие акции против ключевых лиц. Правда, все уверены, что никуда мы не денемся.
— Вас обязательно начнут прижимать к ногтю. Захотят сделать военный контон или казачье войско. Но это можно сделать только из той силы, которую видно. Будьте невидимыми. Все средства хороши. Подкуп полиции и проверяющих, записывайтесь родственниками к государственным крестьянам, покупайте поддельные документы. Не мы эти правила устанавливали, и нам плевать на их соблюдение.
Лаборатория на новом месте устроилась прекрасно. На зиму переведем обратно, если здесь не отстроимся. Я слушаю Химика о проделанной работе.
— Перегнать смолу несложно. В легком масле выделились три фракции. Я очистил вещества. По фунту каждого.
Нюхаю все. Одно явно фенол. Бывшему фельдшеру запах знакомый.
— Это что? — показываю на флакон, — карболовая кислота?
— Можно и так сказать. Я думал назвать угольно-масляной кислотой.
— Антисептик убойный, но вредный. Дальше чего?
В другом запах бензина. 
— Условно назовем это толуолом.
А в третьем, вероятно бензол. Как он пахнет, я не знаю.
— Нам нужны первые два. Толуол можно выделять и из нефти.
— Ее можно закупить. По Волге привезут.
— Можно. Но здесь тоже есть. Только скважину бурить надо.
— Здесь есть нефть? — Глаза у Рослина округлились.
Я выглянул за дверь, нет ли кого.
— Есть. Только неизвестно, на какую попадем. Есть и плохая. Примесей серы много. Но верхнюю фракцию снимем, сойдет. И глубоко она. На полутора верстах. Не знаю, лучше ли это, чем покупать в Баку, где она сама сочится из земли. Так что пока из угольной смолы будем делать.
— А зачем?
— Главный вопрос, — улыбаюсь я, — вот этот толуол нужно нитровать. Фенол тоже. Все в малых количествах, потому что может взорваться. По трем позициям оба вещества.
— По каким позициям?
— Это вот надо выяснить. Но ты сможешь, — хлопнул я его по плечу, — гремучую ртуть сделал? А то мы заказали немного. Но очень дорого.