Это не любовь (СИ)

  
57
 
Юлька с унылым видом наблюдала, как Инна собиралась на занятия. Металась по комнате – искала какую-то тетрадь, потом вспомнила, что отдала её своему очкарику. Глядя в крохотное зеркальце, наносила тушь до тех пор, пока ресницы не стали густыми и толстыми, как у советских пластмассовых кукол. Потом закручивала плойкой чёлку. Ещё бы начёс себе сварганила в память об ушедшей маминой юности – Юлька видела такие на старых родительских фотографиях. Собиралась об этом сказать, но смолчала, одёрнув себя: Инна ведь ни при чём, что ей так плохо. Поэтому срывать на ней дурное настроение – глупо и вообще нехорошо.
– Опять прогуливаешь? – спросила Инна, глядя укоризненно.
– Тебе-то что?
– Ничего, – дёрнула плечом соседка, но снова спросила: – Ты ведь не болеешь? Когда болеют – лечатся.
Инна на миг даже перестала суетиться, приостановилась, глядя в безучастное лицо Юльки. Не дождавшись никакого ответа, предупредила:
– Ты бы хоть время от времени появлялась на занятиях. Проблемы же будут в деканате.
– Пофиг.
Будут и будут. Хуже, чем сейчас, всё равно не станет. Когда и просто живёшь-то еле-еле, исключительно по инерции, когда не хочется ничего, всё вокруг утратило смысл и не радует даже то, что радовало раньше, меньше всего заботят "проблемы в деканате". Что угодно – только бы не встретиться с ним снова. Этого она не вынесет.
– Как пофиг-то? – не унималась Инна. – А отчислят если?
– Домой уеду.
– Ты же говорила, что тебя мать убьёт.
– И пусть убивает, – буркнула Юлька и отвернулась к стене.
Достала эта Инна со своей манерой совать нос, куда не надо. В другой раз Юлька бы ей высказала, чтоб впредь не лезла в душу. Однако на злость тоже нужна энергия, а её нет. Тяжёлая хандра вытягивала из неё все жизненные силы. Только и оставалось, что лежать пластом на кровати и тупо пялиться перед собой. Или раз за разом слушать в наушниках "А моя любовь туманом не станет..." и лить слёзы. Но это только наедине...
Наконец, Инна смылась, и вся комната, казалось, погрузилась в такую же беспросветную хандру. О том, чтобы куда-то идти, тем более на занятия – и речи быть не могло. Анабиоз сковал тело и разум. И пусть. Такое мёртвое оцепенение лучше, чем острая, раздирающая боль, которая терзала её первые дни после той самой проклятой пятницы.
Телефон утробно загудел под ухом.
Звонила Рубцова. Юлька скривилась. Надоела эта Алёна уже до тошноты со своей опекой. Названивает почти ежедневно. Прямо так и тянет в ответ на её: «Ну как ты? Тебе лучше? Может, я всё же приеду? Поесть привезу…» выдать что-нибудь грубое, резкое, ошарашивающее. Чтоб отстала, не лезла, оставила её в покое, наконец.
Юлька ей и отвечала теперь не всегда, и в этот раз не стала принимать звонок. Так эта непонятливая Алёна решила зайти с другой стороны – доконать её смсками: «Юль, ты в порядке?», «Как самочувствие?», «Я переживаю!», «Давай тебе найдём хорошего врача?» и всё в таком духе.
С врачом так особенно надоела. Но тут Юлька сама виновата – соврала, что разболелась. Но не говорить же, что она, как дура распоследняя, призналась преподу в любви, а он послал её лесом вместе с этой любовью. В таком больно сознаваться даже самой себе, не то что ещё кому-то.
  
58
 
Вечером Алёна снова одолевала её звонками. Тут уж пришлось ответить, а то бы Рубцова не поленилась – пришла проведать лично. Она и так дважды забегала без приглашения, но Юлька тогда действительно имела такой видок, что в гроб краше кладут. Впрочем, она и сейчас выглядела немногим лучше.
 Юлька приняла вызов и – посыпалось:
– Ты как? Не лучше? Всё-таки давай врача? Самолечение до добра не доводит. Я знаю хорошего…».
Юлька не выдержала:
– Хватит, а? Прямо кудахтанье заботливой курочки. Не надо мне никакого врача. Я хочу, чтобы меня просто оставили в покое.
Выпалив всё это на одном дыхании, Юлька отключила телефон.
Однако легче не стало. Наоборот – она тут же устыдилась, что выплеснула раздражение на единственного человека, который вообще в её бедах не виновен и который действительно о ней беспокоился.
 
Мать – не в счёт, та даже не в курсе была, что с дочерью творилось. Юлька врала ей безупречно, хотя и понимала, что рано или поздно ложь вскроется и тогда масштабы бедствия даже представить сложно.
Смешанное чувство стыда и вины не давало покоя. Ныло, как больной зуб.
«Завтра объяснюсь с Алёной, – решила Юлька, – встретимся где-нибудь, поговорим. И я извинюсь».
* * *
С Алёной они встретились на другой день в пиццерии «Домино» – прийти в институт Юлька наотрез отказалась. Вдруг по закону подлости встретит Его?
Подруга сначала вела себя сдержанно – явно обижалась за вчерашнее, но долго сердиться он не умела. И после первого же «прости», ответила с улыбкой.
– Да ладно, забыли.
Алёна заказала себе скромненько – чай и кусок чизкейка. Юлька, раз уж выбралась на свет божий, набрала от души: суп, салат, пиццу с грибами и курицей.
– Ну как ты? – посмотрела на неё Алёна озабоченно.
– Да всё со мной нормально, – заверила Юлька, пододвигая поближе пиалу с солянкой.
– Судя по аппетиту – точно. А когда на учёбу начнёшь ходить?
Вместо ответа Юлька поморщилась.
– Люба Золотарёва сказала, что про тебя уже в деканате спрашивали. Всё, типа, очень серьёзно.
– Пофиг, – буркнула Юлька, сосредоточенно уплетая суп. Нормально она не ела… вот с той самой проклятой пятницы и не ела. В лучшем случае – чай и бутерброд.
– Но у тебя же будет справка о болезни? А то мало ли… О, кстати, Анварес тоже про тебя спрашивал. Уже дважды.
Юлька, подняла на неё недоверчивый взгляд, ложка в руке так и зависла в воздухе.
– Представь! Подошёл ко мне в столовке, ещё давно, и давай про тебя спрашивать. Мол, как ты, жива-здорова… Я аж офигела.
«Знала бы ты про всё остальное, ещё не так бы офигела», – мрачно подумала Юлька.
– И вчера снова подходил, – продолжала Алёна. – Точнее, выцепил меня на лестнице.
– Что хотел?
– Да всё то же. Спрашивал про твоё здоровье и когда начнёшь занятия посещать.
Юлька молча кивнула. Ну надо же, какой заботливый! Прямо хоть плачь от умиления.
– Он меня так поразил этим своим вниманием. И аттестовал тебя, смотри-ка, без всяких докладов. Даже несмотря на пропуски. Хотя все про него говорили, что он в этом плане вообще жёсткий. И сейчас вон интересуется. Я даже не ожидала, что он такой чуткий.
– Угу, чуткий, – хмыкнула Юлька. – Трусит просто, как бы я глупостей не наделала.
– Каких глупостей? Не поняла, – недоумённо пролепетала Алёна.
Юлька пожала плечами.
– Ну не знаю… каких угодно. Мало ли что может прийти мне в голову.
– Ты говоришь загадками… Почему тебе должны приходить в голову глупости? И почему он должен этого бояться?
– Потому что я сказала ему, что люблю его, а он меня отшил, – бодро выпалила Юлька. И ведь не хотела же говорить, но вот вырвалось…
Алёна с минуту молчала, глядя на неё ошарашенно, аж рот приоткрыла.
– Ты… вот так прямо и сказала? Я вас люблю? Как? Когда?
– Так прямо и сказала. Ну, когда мы Хэллоуин праздновали.
– О-о, – выдохнула подруга. – С ума сойти! Я бы так не смогла.
– Лучше бы я тоже так не смогла.
– А он? Что он ответил?
– Ну, дословно я уже не помню. Втирал там что-то про субординацию, про то, что так нельзя и всё такое. Прямо, знаешь, этакий Евгений Онегин…  Глупости – это его, кстати, слово. Он мне так сказал: «Выкиньте, госпожа Аксёнова, эти глупости из головы». Такие дела.
 
Алёна молчала, глядя во все глаза на Юльку. Потом тихо спросила:
– Плохо тебе сейчас?
– Если честно, то да. Очень. – Юлька опустила взгляд в тарелку, лениво ковырнулась вилкой, подцепила кусочек, повертела, отложила. Аппетит пропал. Затем вскинула голову: – Ну ничего. Как-нибудь переживу.