Это не любовь (СИ)

И Инна покорно слушала, сверяя рассказ с записями.
Однако Анварес и в пятницу не объявился. На этот раз его никто не заменял, просто третью пару поставили вместо первой. Девчонки порадовались, что смогут раньше уйти. А Юлька совсем духом пала.
Она и до этой-то пятницы не то что дни – часы считала. Извелась вся. Увидеть его хотелось до невозможности. Ситуации разные в уме прокручивала, как они встретятся, как посмотрят друг на друга, что скажут. Как она блеснёт ответом своим, как он удивится. Даже мимику его живо представляла…
А его опять нет. До сих пор. И сил терпеть тоже нет. Ожидание её уже измотало всю. А тут ещё и неизвестно, когда появится. Ведь нет ничего хуже неопределённости!
С расстройства Юлька сразу после пары у Изольды поехала в Первомайский к подругам. Те учились с первой смены, так что уже отзанимались и свободны. Можно гулять и развлекаться. Именно этого требовала изнывающая от тоски душа.
Юлька созвонилась с Надей. Предупредила: «Ждите!».
По дороге заскочила в общежитие – переоделась в привычные джинсы, любимую толстовку и гриндерсы, с горечью подумав, что со стороны, наверняка, кажутся до смешного глупыми все эти её потуги выглядеть красивее, женственнее, соблазнительнее.
Да и вообще, как-то не гордо это. Всю неделю наряжалась для него, готовилась, учила наизусть – так хотелось впечатлить, а он просто уехал. Или где он там? Интересно, он хоть вспоминает про неё?
Иногда казалось, что тот момент и тот взгляд его она попросту придумала. Таким невероятным всё это оказалось. Ведь кто – он и кто – она!
Но нет! Было. Тут же спорила сама с собой. Он смотрел на неё так, что без слов всё стало ясно. И поцеловать хотел совершенно точно. И поцеловал бы, не сомневалась Юлька, если б не заявились так некстати те девчонки из параллельной группы.
Ну ничего. Всё ещё будет. Главное же, что он к ней тоже неравнодушен. Справки про неё наводил, интересовался успехами.
Она ехала в маршрутке и, глядя в мутное, подёрнутое испариной окно, вновь воскрешала в памяти тот эпизод. И невольно улыбалась.
  
 43
 
Отец позвонил в понедельник рано утром, весь на нервах. Анварес едва успел проснуться и наспех принять душ.
– С мамой плохо! Её в больницу увезли ночью, – задыхаясь, почти кричал он в трубку.
– Что с ней? – тревога мгновенно передалась и ему.
– Криз какой-то.  Я ничего не понимаю… Приезжай! Сегодня сможешь выехать?
– Постараюсь.
Мозг работал чётко: взять зарядное устройство, планшет, документы из ящика письменного стола, заехать в институт, оформить краткосрочный отпуск, затем заскочить в банк – снять немного налички, ну и на вокзал. Время сейчас не разъездное, билеты должны быть. Так что, если всё сложится, завтра утром должен быть уже у родителей.
Декан заявление подписал без лишних разговоров. Посетовал, конечно, что только с расписанием будет бардак, но оба понимали, что это ворчание лишь для проформы.
Банк из маршрутного списка выкинул, обналичив часть в банкомате, и отправился прямиком на вокзал. Ларисе позвонил уже по дороге. Хотя мог бы, конечно, заглянуть к ней на кафедру, предупредить лично, но сказал себе, что нет времени. Хотя в глубине души понимал, что вовсе не цейтнот его останавливал. Просто не хотелось с ней видеться последние дни. Он никогда не умел хорошо лгать и притворяться. А то, что творилось сейчас у него на душе, – ей знать не следовало.
С билетами тоже повезло. Взял на ближайший поезд и ждать пришлось всего полтора часа. Место, правда, так себе – боковушка, но зато с разговорами вязаться никто не будет. Эти вагонные знакомства он терпеть не мог.
Время до отправления Анварес скоротал в привокзальной забегаловке, довольно приличной, к счастью. Подкрепился, прикупил в дорогу бутылку с минералкой и журнал.
Журнал так и не открыл, всю дорогу, если не спал, думал о том о сём. Думал о матери, хотя старался раньше времени не отчаиваться. Думал о жизни своей, которая шла по накатанной и всё было хорошо… до последнего времени. Думал о том, как вывернуть снова на привычную колею и не терзаться о том, о чём терзаться бессмысленно.
 
Это вот тоже неприятно поражало – как бы сильно ни тревожился он за маму, а на ум всё равно то и дело лезла Аксёнова, чёрт бы её побрал.
Отец звонил раз двадцать, как будто это могло как-то ускорить приезд. Но Анварес не раздражался, понимал, что тот почти невменяем. Мать для него всегда была смыслом жизни. Ну и темперамент никуда не денешь. Андалузская кровь давала о себе знать, особенно в такие острые моменты.
Отец его не встречал – Анварес сам попросил. Но когда увидел на пороге сына, горячо обрадовался, точно ребёнок, истосковавшийся сидеть дома в одиночестве.
Сразу поехали в больницу, где их и ошарашили.
– Забирайте, – сказали, – вашу больную домой. С гипертоническим кризом мы здесь не держим. Сейчас давление стабилизировалось. Так что дома лечитесь, дома. Если снова давление скакнёт и препараты не будут действовать – вызывайте скорую.
Отец горячился, ругался, грозился припереть к стенке заведующего отделения вместе со всеми остальными «бесчувственными чурбанами». Заведующий взирал на отца пустым взглядом и невозмутимо объяснял, кого они могут лечить в условиях стационара, а кого – нет.
–Двести на девяносто было, – причитал отец, пока ехали в такси домой. – Двести! И никак не сбивалось. Даже скорая приехала – сбить не могли. А тут, гляди-ка, лечить не могут. Сбили и выпнули домой. Я этого так не оставлю.
– Перестань, Дима, не нервничай, а то сейчас и у тебя криз случится, – улыбалась мама. – Саша приехал, хорошо же.
  
44
 
Всю неделю они с отцом усердно выхаживали мать: делали уколы, давали по часам препараты, варили жидкие супы без грамма соли, мерили давление, фиксируя цифры в блокноте – отслеживать динамику велел врач.
 Первые два дня ближе к вечеру мама ещё пугала обоих, когда экран тонометра показывал под двести.
Отец сразу начинал громко паниковать. Анварес тоже тревожился, но старался сохранять спокойствие. Дробил таблетку, давая матери мизерные крупицы через определённые промежутки времени.
«Резко снижать давление нельзя, – предупредили в больнице, – иначе можно спровоцировать инсульт».
К выходным криз миновал. Участковый терапевт навыписывал препаратов, которые, сказал, пить нужно теперь всегда. Но успокоил, что, в целом, такой уж опасности нет.
Анварес провёл с родителями ещё понедельник, вторник и кусочек среды – отпуск брал на десять дней. Уговаривал их переехать к нему, они благодарили, но отказывались:
– Ну как мы без нашего сада будем?
Три года назад, когда мама вышла на пенсию, отец на свои сбережения купил дом в городе своего детства. Двухэтажный дом с мансардой и просторным, правда, очень запущенным садом.
Сначала мама не хотела уезжать из большого города, боялась оставлять сына одного, а вот теперь какой-то стал сад ей очень дорог. Они, конечно, его оживили, облагородили. Но это же всего лишь клочок земли, недоумевал Анварес. Даже их хвалёные вишни не плодоносили, только цвели – Сибирь как-никак. Но спорить не стал. Раз им тут нравится, что он мог поделать?
И если уж откровенно, ему и самому здесь нравилось. Всё это место – и дом с мансардой, и сад, и вся здешняя атмосфера, полная неги и умиротворения – рождало ощущение чего-то вечного и прекрасного. Возможно, и он хотел бы жить так – в доме у реки, коротать вечера в саду, любоваться закатами и рассветами. Но он отдал себя науке, а она – бескомпромиссна и требовала жертв.
 
Перед отъездом мама нашептала, что очень ждёт внука.
Анварес поморщился.
– С этим придётся подождать. Я не хочу, не готов. У меня защита, какие мне дети, мам?
– Ты можешь защищаться сколько угодно, а с внуком или внучкой будем сидеть мы с отцом. Да и Лариса твоя, она умница, конечно. И она мне очень нравится. Но ей уже двадцать восемь. Время уходит…