1910-я параллель: Охотники на попаданцев (СИ)
— Пойду вразумлять гостей, — произнёс я на ухо Ольге и отправился вперёд, к самой железной дороге. Не дойдя до рельсов около пяти метров, остановился и развернулся. Конезица сидела на своей лошади, вытаращив глаза на железного монстра, несущегося к нам. Телохранители и служанка побледнели до состояния китайского фарфора и бросали взгляды то на меня, то на свою повелительницу.
— Добро пожаловать в наш мир! — произнёс я, разведя в сторону руки, и в этот момент за спиной пронёсся тысячетонный паровоз, обдавая меня порывами ветра, заглушая всё стуком железа о железо и рёвом гудка. Казалось, лошади пришлых взбрыкнут и сбросят своих седоков на поросшую густой травой землю или пыльную тропинку.
— Что сие есть такое? — стараясь держать себя в руках, спросила Огнемила. Она направила свою кобылу ко мне поближе, но та испуганно дёргалась, и перебирала ногами на месте.
— Паровоз, — с ухмылкой ответил я, — большая машина.
— Паровоз. Машина. Что сие? — поиграв словами на языке, переспросила попаданка. А я даже не знал, как ей это объяснить.
— Это огромный котёл на колёсах. В нем кипит вода, вырывается паром наружу, но перед тем, как стать свободным, двигает и сам паровоз, и все большие телеги за ним.
— Аз есмь думахо, что сие есть дух ручный, — поглядев вслед убегающему к горизонту поезду, протянула Огнемила. Она сжала в кулаке склянку, которую таскала с собой. — Духо многие суть сьдесе. Суть многия и многия тьмы. Леготно их приручати, но такого духа, что двигати сей воз, приручати не льга. Мочи такой не есть.
— Сил нет на таких могучих духов? — вслух перефразировал я, поставив галочку напротив слов о том, что эфирных созданий у нас не просто много. А очень много. — Нет. Мы не пользуемся духами.
— Пошто? — удивилась Огнемила. — Они суть много. Пошто не пользуете?
— Не умеем, — виновато улыбнувшись и пожав плечами, ответил я.
Конезица замолчала, обдумывая мои слова, изобразив при этом такую физиономию, словно решала в уме задачку «Казнить нельзя помиловать». Она разжала кулак, оставив лежать на подставленной ладони склянку с эфирным созданием, а потом состроила ехидную рожицу.
— А иже ты, Евгене Тимофеявиче, подмогу мне буде свершил, аз буде учила тебя. Духи многия деяния могут свешити, многия помощи содеяти. Они моути оберегти, да искати и бити недругов. А еще они могути шептати. Шептати о ворогах, как тот, что семиг за нами зрит, и нас хочет убити.
Девушка приложила свой оберег ко лбу, закрыла глаза и замолчала на несколько секунд, а потом бросила талисман на землю. Склянка упала в придорожную траву, вспыхнув изумрудным пламенем. Из этого сверхъестественно костра возникло быстрое создание цвета свежих листьев. Оно походило на громадного зелёного волка.
Одновременно с этим Анна, сидящая по-женски боком на лошади, вскрикнула и толкнула светленькую попаданку, отчего та упала в пыль почти под копыта.
— Усме́рти! — заорала конезица, указав пальцев куда-то в сторону, и громадный волк размазался в воздухе, метнувшись к зарослям ракиты неподалёку. В следующую секунду вопль боли разрываемого на куски человека смешался с выстрелом.
Анна замерла и кулём упала вслед за девушкой-попаданкой. Спина нашей провидицы была сплошь покрыта кровью, словно в неё попали картечью из охотничьего ружья.
— Настя! — закричал я, — Настя! Лечи!
Все бросились к нашей юной сотруднице. Ближе оказался штабс-капитан, который, не задумываясь, разорвал на девушке белый поддоспешник, в который та была одета. Он освободил Аннушку от одежды и взял на руки, прижав к себе. Было видно, что его глаза на секунду остановились сперва на безвольном лице провидицы, потом на небольших, но аккуратных белых грудях.
— Быстрее, Настенька! — закричал он.
Я встал рядом. Сейчас от меня помощи никакой не было. Я мог убивать, мог сам лезть под пули и на штыки, мог без отдыха идти по следу, не хуже легавой, но вот вытаскивать кого-то с того света не умел. Только и оставалось, что стоять и глядеть с пустеющим сердцем на умирающую девушку.
Одетая в кирасу Настя упала рядом с ней на колени, подняв огромной механической тушей пыль, и сломав торчащие у дороги листья лопуха. Она попыталась сперва сдёрнуть механические перчатки, а потом зарычала, как рассерженная куница, и перевернув Анну на живот, положила на кровоточащие раны руки прямо так — в броне, и стала что-то торопливо бормотать.
Что сталось с тем стрелком, думать не хотелось. Наверняка ничего хорошего. Если огненный медведь превратил громадный трактор в кучу оплавленных обломков, то эта зелёная зверюга шансов точно не даст.
А упомянутый зверь, всколыхнув пространство, возник рядом со своей госпожой, облизнулся прозрачным изумрудным языком и сжался в точку. Этот светлячок совершил несколько размашистых зигзагов, обогнул лошадь с хозяйкой и нырнул в неразбившуюся склянку, как восточный джин.
Конезица подняла руку, и один из её телохранителей подхватил из травы колдовской бутыль, а потом вложил в руку Огнемиле. Да, если меня научат таким трюкам, будет весьма нелишне.
— Не смей дохнуть! — вдруг закричала Настя. По её перчатке проскользнула рубиновая молния, перепрыгнув на белую кожу. Мгновениями спустя под пальцами вспыхнул алый свет, гудящий, как электрическая дуга. Кожа на спине Анны пошла волнами. Из ран толчками потекла тёмно-красная густая кровь с неприятными чёрными комками. Приглядевшись, в этом месиве можно было разглядеть смятые картечины.
Вскоре сияние утихло, а целительница безвольно уронила окровавленные руки вдоль тела. На перчатки сразу налипла хищная до всего жидкого пыль, и пыли было всё едино, что вода, что слёзы, что кровь. Она все их в равной мере сделает грязью.
Белобрысая попаданка сидела рядом на коленях, прижав руки к груди, и не шевелясь. А глаза её, наверное, хотели превратиться в большие блюдечки. Столь велики они были. На лице поселилось полнейшее неверие в реальность происходящего.
— Усё, — пробормотала Настя, устало глядя перед собой. — Кончилося.
— Что всё⁈ — чуть не сорвался в крик Баранов, до сих пор держащий на руках неподвижную девушку.
— Варенье у меня усё дома кончилося, — уныла произнесла рыжая ведьма и тяжело вздохнула. — И какава кончалась.
— Какие, к чёрту, какао и варенье⁈
— Обычное, — выдохнула Настя. — Жрать хочу, мочи нет.
— Что с Анной Дмитриевной⁈ — прокричал Баранов, уже не стесняясь того, что перед ним девушка.
— А паровоз уже был, или ещё будет? — раздался тихий, усталый шёпот. — Всё так запутанно.
Я поглядел на провидицу, которая через силу облизала посиневшие, как на промозглом холоде, губы. И все дружно выдохнули.
— Живая, — протянул Баранов, задрав лицо к небу, — а я хотел на фильму пригласить. Наверное, не время.
— А как же… — начала Аннушка, а потом поморщилась, и по её щекам потекли слёзы. — Пока все предвидения сбывались. Почти все.
Она замолчала, а потом повторила часть своего пророчества в стихах.
— Долина зверя, кругом очертанья.
Свет голодный, яростная тьма.
Рыцарь лампы, леди состраданья.
Блеск клыков и гордость стали.
Дым, огонь и радуга пера.
В бездну воды рек упали.
Треснул мир, пришла пора.
— Не понимаю, — произнёс Сашка, слушавший тихое бормотание Аннушки через моё плечо. Если бы вздумает на него навалиться, будучи в кирасе, то точно пару-другую костей сломает.
— Что непонятно? — спросил я, вспоминая все события, которые произошли с нами.
— Всё непонятно.
— Долина зверя, кругом очертанья — это земли конезицы Огнемилы. Они же круглые. Зверей ты уже видел. Свет голодный — это Настя с её целительной волшбой и вареньем, Яростная тьма — Ольга в моей чёрной кирасе. Рыцарь лампы — это я. Леди состраданья — наверное, опять конезица. Тут сам не понял. Блеск клыков ты только что видел. Гордость стали — проехавший паровоз, когда я представлял наш мир. Дыма и огня было много — особенно когда рванула та ручная мортира террористов. Радуга пера — это расписанные тобой кирасы. Про бездну и треснувший мир объяснять, думаю, не стоит.