Похищенный шедевр, или В поисках “КРИКА”

У Чарльза Хилла и Денниса Фарра сразу же сложились дружеские отношения. В день знакомства детектив оказался на высоте, продемонстрировав «доктору Фарру» глубокие познания в искусстве и коллекции Кортолда в частности. Брейгель — один из самых любимых художников Хилла. Завораживало умение голландца передавать игру света и тени, которое в полном блеске представлено на украденной картине «Христос и женщина, уличенная в прелюбодеянии». Фарр поддержал разговор, и мужчины увлеклись обсуждением сходства приемов изображения свето-теневой фактуры Рембрандта и Вермеера.
Фарр начисто лишен снобизма, поэтому его прекрасно приняли и другие детективы отдела по борьбе с хищениями предметов искусства и антиквариата, Хилл же его покорил.
— Уже в первый день знакомства я отметил, что этот человек совершенно не похож на полицейского, — вспоминает директор Кортолда.
Во время второй встречи Фарр увидел совершенно другого человека — неразговорчивого, погруженного в раздумья. Позднее выяснилось, что планировалась встреча Хилла с преступниками, и ему требовалось время, чтобы собраться, войти в роль.
И хотя перед ним не стояла задача предстать перед преступниками в образе авторитетного специалиста в области искусства, все же следовало обдумать план действий и линию поведения.
— Меня ждал образ не знатока искусства, а человека, вкладывающего деньги в дорогие творения, эдакого Ральстона Риджвея из техасского Далласа. Таких парней полно. Они покупают фальшивки и новоделы, втридорога переплачивают за второсортные вещи. Для них вложение денег в искусство — способ поднять статус в обществе. Вот кем я хотел предстать — человеком с деньгами, но без здравого смысла.
Детектив назначил встречу с преступниками на Стрэнде в «Савое», старинной лондонской гостинице с видом на Темзу. Идеальный вариант, прихвати продавцы с собой картину. Хилл передал бы им деньги, и в этот момент из укрытия появилась бы группа полицейских и арестовала мошенников.
Фарр оказался вовлечен в тайную операцию. Чарльз пребывал в ярости весь день. И хотя, по собственному его признанию, он никогда не зацикливался на деталях, на этот раз причиной негодования стали предоставленные полицией деньги — сто тысяч фунтов стерлингов банкнотами по двадцать фунтов. Любой преступник почувствует неладное, увидев такое количество мелких купюр. Ему сразу станет ясно, что имеет дело не с солидным покупателем. Хилл настоял на том, чтобы «артдилеру» купили хотя бы кожаный портфель, несмотря на недовольство начальства дорогим реквизитом.
С порога номера в глаза бросались четкие следы на ковре, оставленные ботинками большого размера. Полицейские заранее напичкали обиталище «покупателя» специальным оборудованием.
— В таком плачевном состоянии бывает Серенгети после нашествия туч гнуса, — пожаловался детектив Фарру и вызвал полицейских. — Попросите, чтобы в номер прислали кого-нибудь из обслуги, навести здесь порядок и убрать чертовы следы. Провал обеспечен, как только эти ребята увидят ваши отпечатки.
После уборки Чарльз немного расслабился и заказал в номер бутылку шампанского и сандвичи с семгой. Фарр огляделся в поисках дивана, за которым удобнее всего прятаться, если начнется стрельба. Утром жена, провожая на работу, предупредила: «Раненый домой не возвращайся». Фарр повторял про себя условную фразу, которая стала бы сигналом для полицейских, находящихся в соседнем номере. «Ну вот и все».
— Господин директор, вы когда-нибудь видел сто тысяч фунтов наличными?
— Нет. Позвольте полюбопытствовать.
Хилл достал новый портфель, неловко его открыл, часть пачек рассыпалась — и в этот момент раздался стук в дверь. Официант принес заказ.
— Мы с Чарльзом уселись на этот портфель, придавив его своим весом, — улыбается Фарр.
— Все шло как надо, — продолжает директор Кортолда. — Хилл, одетый дорого и со вкусом, выглядел убедительно. Создавалось впечатление, что у него есть деньги. Если вы знакомы с Чарльзом Хиллом, то знаете, что он всегда так выглядит.
 
Тайная операция, сыгранная на его глазах и с его участием, стала для искусствоведа откровением. О захватывающих приключениях, убийцах и жуликах он читал в детских книжках, и теперь появилась возможность все увидеть воочию и даже поучаствовать. Он внимательно следил за всем, что делал детектив.
Годы спустя Фарр все еще может цитировать Хилла, который время от времени отпускал какую-нибудь шутку.
— Помню, он положил портфель на диван и стал укладывать меченые купюры. «Эти деньги прилипнут к ним, как собачье дерьмо к подошве». — Фраза почему-то очень понравилась, и он повторил ее дважды. Чарльз придумал образ чванливого американца, то и дело заявляющего: «Я не могу попросту тратить время, общаясь с таким тупицей, как вы. У меня бизнес по всему миру. Завтра я покидаю Европу».
Директора беспокоило, что речь и акцент Хилла выдают его «слишком хорошее происхождение», но детектив вышел из щекотливого положения, заменив британские идиомы на американские.
— Я сыт по горло вашим собачьим дерьмом. — Фарр пытается передразнить Хилла.
Тогда знаток искусств не знал, что выражение «собачье дерьмо» выдавало в Хилле американца. В обычной речи ругательство «дерьмо» воспринимается почти повсеместно, но идиоматическое выражение «собачье дерьмо» — американская «находка». Не менее важно правильно, на американский манер произносить «р».
Во время операции в «Савое» между «заносчивым янки» и преступниками возник жаркий спор. Детектив позволил им уйти, несмотря на то что уже видел картину Брейгеля. Дик Эллис в соседнем номере прослушивал их жаркую полемику. Немало повидавший Эллис и другие участники операции испугались, что тайный агент спугнул мошенников.
— Мы сказали ему: «Чарли, кажется, мы их теряем». На что он ответил: «Не волнуйтесь, они вернутся». И оказался прав. Они вернулись, были арестованы и осуждены.
 Глава 28 
 ИСТОРИИ ГРАБИТЕЛЕЙ 
 
Хилл научился читать мысли преступников благодаря тому, что часами слушал их рассказы. Многих из них не так просто вызвать на откровенность. Дэвид Даддин, экстравагантный вор весом под сто сорок килограммов, «имевший дело» с Рембрандтом, составляет исключение. Он вспоминает об этом с гордостью спортсмена, покинувшего большой спорт, словно речь идет о триумфальной победе.
Хилл давно знаком с Даддином и наведывался к нему в тюрьму, куда того определили за попытку продать Рембрандта. Хилл не участвовал в той операции, но надеялся использовать здоровяка в качестве информатора.
Даддин лжет легко, без угрызений совести. Человек эгоцентричный, выпивоха, он может рассказать много интересного о преступлениях и людях, их совершивших. По его мнению, в краже картин нет ничего дурного.
— Даже несмотря на то, что меня шесть раз обвиняли в продаже краденых вещей, я не чувствую себя преступником.
Подобное признание очень похоже на бахвальство. Люди, подобные Даддину, считают моральные заповеди — «говори правду, держи обещания, возвращай долги» — слоганами неудачников и дураков. Тяжким трудом на жизнь зарабатывают одни олухи, а он, Даддин, вовсе не такой.
В современном мире есть чем поживиться, и предметы искусства — не самая трудная добыча. Проще всего, по признанию Даддина, грабить такие особняки, как Рассборо. Содержание их обходится очень дорого, и многие из владельцев считают, что единственный выход заработать деньги на поддержание поместья в надлежащем виде — открыть вход для посетителей за плату.
 
— Они выставляют на обозрение собственный дом, который посещают несколько тысяч человек, и после этого думают, что их имущество в безопасности. Как только вы покажете публике вещь стоимостью несколько миллионов долларов, кто-нибудь обязательно захочет ее украсть. Это естественно. В людях слишком сильно стремление к перераспределению богатства, — в шутку заключает мошенник-отставник.