Живая вода (СИ)
Крылатый страж приближался к Элиэн на бреющем полете, и при солнечном свете можно было хорошенько его разглядеть. Миллионы чешуек переливались синим и фиолетовым, а на лапах темнели до черноты. Феликса усилила зрение магией и рассмотрела морду чудовища: глаза оказались разными. Один ярко-оранжевый, как у Анаштары. Другой сине-зеленый, как у Септаграта. Голову украшали небольшие прямые рога, черные, как и лапы.
Чародейка увидела, как Элиэн махнула кулаком, и ее подхватила волна, вознесла над драконом. Странница спрыгнула прямо к нему на спину. Древний страж взмыл в небо, и под ударом гигантских крыльев вздыбились волны.
Кто-то коснулся плеча Феликсы. Чародейка дернулась и поняла, что от чудовищного грохота воды и драконьего рева ничего не слышит.
— Как думаешь, ей нужна помощь? — заорал Данатос прямо ей в ухо.
— Нет! — крикнула Феликса. — Только хуже сделаем!
— Она должна его убить?
— Не знаю! Не думаю, что так!
Чародейка продолжала вглядываться в фигуру стража. Элиэн перебралась на шею, ближе к голове. Странница двигалась с трудом, медленно, но уверенно — хотя должна была и вовсе свалиться. Крылатый ящер поднимался все выше и выше, пока не стал казаться совсем маленьким. Тогда наконец утихли грохот и его рев.
— Он же убьет Элиэн! — прокричал Данатос.
— Да не ори ты, — поморщилась Феликса. — Не знаю ни одной легенды, где дракон убил бы кого-то просто так.
— Он страж, — покачал головой оборотень. — Другой причины ему и не нужно.
Они оба вглядывались в небо. Дракон все так же кружил на чудовищной высоте. Его силуэт дергался, переворачивался, нырял и снова взмывал, как если бы он сражался с подобным себе.
— Ни хера не понятно, — посетовал Кистень, стоя у руля. — Может, рванем пока к суше?
— Не вздумай! — шикнула Феликса. — Хочешь сам с ним подраться?
От крылатой тени отделилась едва заметная точка. Она стремительно понеслась к воде. Вскоре стало понятно, что она не несется, а попросту падает.
Феликса сжала зубы. Достаточно лишь вскинуть руки и отвести назад ногу, поставить ступни перпендикулярно друг другу… Но нельзя. Элиэн должна справиться сама.
Страниица ухнула в море почти без плеска. “Странно, — Феликса потерла лоб. — Я думала, она вообще разобьется…”
Несколько минут чародейка вглядывалась в воду.
— Ты видишь где-нибудь Элиэн? — спросила она Данатоса. — Я усилила зрение, может, слишком быстро мелькнула…
— Видел только, как она ушла под воду, — оборотень закусил губу. — Слишком долго она под водой. Надо нырнуть за ней…
***
Как прекрасно не чувствовать своего веса, своего дрожащего, хрупкого тела.
Свист воздуха кажется осмысленной речью. Он говорит: ешь солнце, вдыхай море, ходи по ветру. Он говорит: растворись и родись заново. Говорит: отпусти мысль, доверься духу.
Когда свист умолкает, становится слышен шепот волн.
Они говорят: мы — слезы сердца, что гонит кровь по венам магии. Они говорят: мы — горнило всего и колыбель всех. Они говорят: мы — темная вода, неподвластная тлену времени. Мы — всюду.
Шепот умолкает, когда смыкается морская тьма.
Невесомость, сотканная из холода, влаги и соли, казалась предвестником гибели. Полет и удар — вот и все, что испытало невесомое тело. Но нечто большее уцелело, уцепилось за клочки памяти.
Тонкие чернокожие руки, стирающие кровь. Белое платье и золотое тепло. Аромат целебных трав и деловитый стук пестика о деревянную ступку. Запах смерти и яблок. Звон латунных бубенцов и ехидная усмешка. Алые локоны, вьющиеся дорогой домой. Зверь, изливающий покой своим мурчанием. Чужая сила во вспышке индиго. Постыдное, нелепое обещание. Годы тревожных бурь.
Кровь, тепло, травы, локоны — все растворилось в темной воде, растеклось и вспыхнуло белыми искрами. Гаснущее сознание тянулось к ним; припасть, удержать, сохранить…
Тьма сомкнулась. Недвижная тишина охватила глубокие воды. Воды творения? Воды погибели?
Жизнь и смерть сплелись так плотно, что грань между ними стала тоньше паутины. Один вдох. Одна капля. Одно движение. Или одно страстное желание: жить во что бы то ни стало, жить своей жизнью, единственной возможной, неповторимой. Жить так, будто смерти нет.
И смерти не было.
Тьма расступилась. Мигнули белые искры: бури и звон, руки и стук, индиго и золото, зверь и яблоки… Рой искр густел, наливался солнечным сиянием, пока не заслонил все вокруг ослепительной метелью.
Так завершился путь великой Странницы.
***
Океан взбух гротескным валом прямо у них перед глазами. Вода зависла всего на мгновение и взорвалась монструозным гейзером. В белоснежных искрящихся брызгах угадывалась огромная невероятная фигура.
— Это не похоже на Элиэн, — потрясенно шепнула Феликса.
Вода спала, и все, кто был на кораблях, разглядели еще одного дракона — ослепительного, сверкающего первозданной белизной от морды до хвоста. Феликсе показалось, что свет играет на чешуях, как на алмазных гранях.
Белый дракон сделал круг над кораблями, изящно кувыркнулся, махнув крылом в сторону Острова. Взмах прочертил на поверхности океана четкую борозду, словно указывая путь.
Капитан понял все раньше Феликсы.
— Полный вперед! — приказал Акыр.
Белая Странница заложила прощальный вираж и устремилась вверх, туда, где кружил темный силуэт Стража.
***
Океан понес их, как по гладкому льду. Казалось, что корабли сами собой бегут вперед, как кони, почуявшие родное стойло.
Земля маячила на горизонте бледной полосой. Земля — и в то же время все остальное. Сердце воды. Душа огня. Воздушный храм.
Бескрайняя океанская синь расступилась, и возникла благословенная земля. Остров туманов. Остров героев. Остров Жизни.
Белый песок в тонких языках лазурных волн. Буйная зелень тропиков и брызги дивных цветов: пронзительно-алых, страстно-малиновых, загадочно-лиловых… Райские птицы, парящие в потоках свежего бриза.
Суровые фьорды в одеждах лишайников и мхов. Пенные облака свинцовых воинов — волн. Хвойные великаны вечных дебрей. Сдержанная, возвышенная и недоступная красота северного края — дома стремительных волков и свирепых вепрей.
От края скалистого обрыва до самого горизонта — степь. Море воды сменяется морем трав, высоких и жестких, вьющихся и податливых. Степь колышется в ответ на ласки ветров всем своим травяным телом. Звенят голоса цикад.
Сосновый бор, светлый и тихий, как храм неведомых богов. В каплях янтарной смолы зажигаются огни далекого солнца. Смола заполнила длинные белесые борозды — метки храмового стража. Медведя.
Огонь, клокочущий глубоко в недрах. Его алые отблески озаряют черное, жирно блестящее жерло. Огонь, который никогда никого не сожжет, которому нет нужды рваться на свободу.
Святая, хранимая всеми мирами земля.
***
Остров принял их в свои объятия, будто здесь их ждали всю жизнь. Длинный крепкий причал из шершавого белого камня разрезал маленькую бухту пополам. От причала вилась гладкая песчаная тропа. Она устремлялась в гору, на небольшой холм.
Вершину холма венчал настоящий дворец. Он переливался, как ледяная скульптура. Узкие стрельчатые башенки, хрупкие мосты, висячие сады…
— Чтоб я сдох! — всплеснул руками Кистень. — Это что же? Как принцессы сегодня будем спать?
— Как уставшие, грязные, охреневшие принцессы, — подтвердил Лаэрт. — В твоем случае — еще и как пьяные.
Команды со всех кораблей шли по сходням нерешительно, постоянно оглядываясь. Только Мурена Тан уверенно спрыгнул, почти помчался к волшебному дворцу, хохоча как безумец и то и дело вскрикивая что-то восторженно на ферискейском. Следом за ним несся с громогласным лаем разбуженный Гарм и брела растерянная Ринна.
— А драконы нас загрызть не вернутся? — забеспокоился квартирмейстер Киттерс.
— Джереми, ты дурак? — хохотнул Акыр. — Все, добрались! Это Остров Жизни! Кто здесь станет убивать?
Феликса стояла на палубе у борта, зажав ладонью рот. Ладонь стала черной, как и часть предплечья, но об этом можно было больше не беспокоиться. Чародейка смотрела на берег и постоянно моргала.