Бес сознания 2 (СИ)

Никто из подопечных даже с места не сдвинулся. Семен понятно — у него нога, а вот Мишка с Саней начинают играть в гляделки. Мол ты иди, нет, ты иди.
— Чего это вы? — удивляюсь я.
— Бесит он меня! Козел он просто, — возмущенно отвечает Санек.
— А меня он бросил тогда, — набычено говорит Мишаня, — не по-мужски поступил, а как предатель. И это, — Мишка резко меняется, теперь словно смущается чего-то и протягивает ту тетрадь, в которой рисовал. — Я тут немного набросал для Семена. Сверховский героический образ, так сказать. И еще подумал над псевдонимом. Как вам: Разрушитель?
Я смотрю в тетрадь, там неумело нарисован толстый человечек с плащом и в обтягивающем костюме, позади развевается плащ, на руках толстые браслеты, а на лице маска а-ля Зорро.
— Ну, неплохо, — тяну я и добавляю: — наверное.
Санек начинает хихикать, потом подражая какому-то грубому голосу, известному только ей, нарочито и торжественно говорит:
— Встречайте! Герой партии Жизни Семен Разрушитель!
Мишка усмехается, чешет карандашом в затылке.
— Ну да, может перебор немного, — смущается он. — Но подходит же. Я ведь видел, как он ногой вот так — бух, и все в стороны разлетаются. Вот бы мне такую сверхспособность.
Решаю Семену дать слово, а то обсуждаем тут его, а слово не даем.
— Мне конечно очень приятно, — осторожно начинает Сема, — но Разрушитель, как по мне, слишком претенциозно. Я бы предпочел что-то поскромнее. Давай еще подумаем.
Мишка не обижается, с энтузиазмом кивает.
— Так, ладненько, с вами тут весело, конечно, но Вову кто-нибудь уже разбудит, наконец? Я, вообще-то, там подыхаю в чистом поле с маленьким ребенком, и мне уже пора, — и не дожидаясь, когда кто-нибудь из них соизволит сделать то, что я прошу, набираю в грудь побольше воздуха и что есть мочи ору: — ВОВА, ВСТАВАЙ! ХАРЕ ВАЛЯТЬСЯ!
Не проходит и десяти секунд, как заспанный Вован, потирая кулаком глаз в один трусах и носках предстает перед нами.
Санек тут же возмущенно фыркает.
— Чего вы разорались? — вопрошает он.
— Давай одевайся. Нужно забрать меня в Стараполевской недалеко от Армавира. Буду тебя проверять по возможности, но постарайся быть осторожен и ни во что не вляпаться. Все, поторопись, жду.
Реакции Вовчика не дожидаюсь, и так здесь засиделся, а там Васька один. Возвращаюсь обратно.
 Глава 5 
Открываю глаза, чувствую, как маленькие пальцы требовательно дергают меня за бороду, тычут в нос, пытаются засунуть что-то в ноздрю.
— Ле, тавай, — требовательно говорит Василий.
— Я уже здесь, — отвечаю я и приподнимаюсь на локтях.
Зрение проясняется, любопытные глаза Васи таращатся на меня, он перестает совать пальцы мне в нос и спрашивает:
— Ле, не пишь?
— Нет, нет, уже не сплю. Отдохнул. Пойдем дальше, найдем людей и пристроим тебя, — говорю я и начинаю вставать. — Может, хоть там добрые люди отмоют да накормят тебя. Ты есть хочешь?
— Ам-ам, — соглашается мелкий и тычет пальчиком себе на открытый рот.
Конечно, хочет, что он там ел? Куском черствого хлеба слишком-то не наешься.
Я встаю, замечаю корову на дороге. Но это только потому, что корова большая и она сразу бросается в глаза. И только затем натыкаюсь взглядом на тучную женщину за пятьдесят в цветастом халате. Смотрит она нехорошо, я бы даже сказал — враждебно.
— Чего здесь делаешь, ирод проклятый?! — сварливо кричит она мне. — Воровать пришел нашу скотину, тварь ты смердящая?!
Надо же, какая милая приветливая женщина. Хорошо же встречают тут местные лутумов. С помпой, с огоньком.
— Мне ничего не надо, женщина, — кричу я в ответ и беру Васю на руки. — Я ребенка привел, сирота он, с голоду там в мусорном городе помрет. Жалко мальчишку, совсем ведь маленький.
Женщина сводит брови к переносице, упирает руки сердито в бока и с подозрительностью произносит:
— А не врешь ли? Откуда мне знать, что он сирота, может, ты его у матери лутумки украл, чтобы к нам в станицу зайти. А потом ни курей, ни гусей недосчитаемся.
— Да не вру я! И в станицу к вам не хочу. Просто вот — возьмите ребенка и позвоните куда надо.
 
— Да делать мне, что ли, нечего с твоим заморышем возиться. Тебе надо, вон сам и иди! — восклицает она и резко теряет ко мне интерес, только добавляет перед уходом: — В сельсовет зайди или в церковь к батюшке Прокофию. Они там разберутся.
Черт. Все-таки придется самому топать. А мне вот очень не хочется терять время. Потому что оно идет, и вот-вот кто-нибудь найдет и освободить Эллу Стриж. А она, как пить дать, будет искать меня в первую очередь здесь. А я сегодня сверхов сжигать не планировал.
Сетуя на свою участь, я несу Васю к станице. Крыша с крестом деревянной церквушки виднеется даже отсюда и кажется, что идти туда не так уж и далеко. Решаю идти в церковь. Все-таки батюшка, человек набожный, а значит, ребенка в обиде не должен оставить.
Пока иду, в голову приходят забавные размышления. Вот, интересно, а не начнет ли меня коробить в церкви? Я ведь бес, как-никак, а он в православном христианстве самая что ни на есть нечисть. И не только в христианстве.
Вдруг я сейчас войду в храм, и у меня кожа запузырится, наизнанку начнет выворачивать и станет мне так плохо, что ломки покажутся легким насморком.
Нормальный человек, подумав о таком, наверное, передумал бы туда идти. Но разве я нормальный человек? Нет. И никогда себя таким не считал.
Да и вообще, очень уж любопытно проверить свою реакцию на всякие религиозные атрибуты. Узнать, так сказать, каноничная я нечисть или нет. Знания — сила.
С горем пополам и тремя остановками мы с Васькой доходим до церкви. К счастью, улица, ведущая к ней, оказывается пустынной, да и, кажется, местные жители в обеденное время не слишком любят гулять под палящим солнцем.
Церковь оказывается очень старой и давно не видавшей ремонта. Крыльцо покосилось, доски в некоторых местах практически сгнили. Да и место это церковью назвать сложно: три этажа из сруба, небольшая колокольня, скорее так — церквушка.
Первым вперед пускаю Васю. Затем осторожно иду сам. Под ногами поскрипывают доски, но еще сильнее скрипят несмазанные петли на двери, когда мы ее открываем.
Там за дверью полумрак, стоит только сунуть нос, сразу же ощущается запах ладана.
Мы заходим.
Прислушиваюсь к своим ощущениям. Вроде корчиться и биться в агонии желания нет. Отлично.
Внутри церквушка выглядит архаично. Посреди комнаты купель для крещения, множество икон на стенах, под ними медные подсвечники, на дощатом полу старые выцветшие половики — вот и все внутреннее убранство.
— Отец Прокофий! — кричу я, чтобы уведомить обитателей церкви о своем появление.
Здесь, кстати, такая тишина, что я начинаю сомневаться, что тут вообще кто-то есть.
Вдруг откуда-то сверху, где лестница, слышится шорох, затем шуршат шаги и зычный настороженный голос вопрошает:
— Кто здесь? Что-то случилось?
— Да дело к тебе есть, спустись к нам, будь добр, — отвечаю я.
Ну не перекрикиваться же с ним через лестницу.
— Обождите тогда, — отвечает отец Прокофий.
Ждать приходиться недолго. Через несколько минут, громко топая, к нам спускается крупный и высокий священнослужитель. Борода у него белая как снег и пушистая, небольшой золотой крестик на груди поблескивает, весит прямо поверх бороды, словно батюшка его только что надел. Единственное, что выбивается из привычного образа священника — это пэку.
Отец Прокофий окидывает нас придирчивым, изучающим взглядом, долго смотрит на меня, настолько долго, что я не выдерживаю и говорю:
— Мальчика привел, Василием зовут. Нужно его пристроить. И накормить бы было неплохо.
Батюшка переводит взгляд на мелкого и теперь придирчиво изучает его.
— Твой сын? — вдруг осуждающе спрашивает он, при этом продолжая следить за Васькой.
— Нет, сирота.
— Крещеный? — он вскидывает брови и сурово смотрит на меня.