Бес сознания 2 (СИ)

После всех этих приключений мне становится еще хуже. Ломота в мышцах и суставах ощущается сильнее, а еще, несмотря на палящее обеденное солнце, меня жутко знобит. А теперь я остался без верхних лохмотьев и каждый раз, как мой костлявый бледный торс обдувает ветром, я вздрагиваю, ежусь и начинаю выстукивать зубами дробь.
Идти тяжело. И идем мы довольно долго. Хочется просто лечь и умереть. Хотя первые дома окраины станицу уже вот, совсем рядом, осталось пройти пару километров, и мы на месте.
Ваську я уж не несу, сил на это у меня попросту нет. Но он молодец, послушно молча бредет за мной.
Раздумываю, как лучше поступить. Показываться людям на глаза не самая лучшая идея — могут милицию вызвать. Подкинуть им Ваську и сбежать? Как-то слишком безответственно. А вдруг мелкий попадет к этим извергам из Прогресса. Знать бы, что он точно попадет в приют... Но как я узнаю?
— Давай-ка, дружок, передохнем, — говорю я Васе.
Он округляет глаза, вскидывает брови, будто не понимает, что я от него хочу.
Оглядываюсь — автобус давно позади и его не видать. Я схожу с дороги. Здесь луговой травы мне по пояс, а зашедшего в нее Ваську она скрывает полностью. Трава такая зеленая, манящая что я без раздумий проваливаюсь в эту колючую и одновременно мягкую поросль. Васька, следуя моему примеру, ложится рядом, и так же, как и я, по-взрослому закидывает руки под голову.
Тут нас не видно с дороги. Лежим, любуемся небом и облаками. Лежа мне становится немного легче.
— Никуда не уходи, подожди немного, — говорю я Васе и покидаю тело.
Сразу такое облегчение накатывает. Как же хорошо больше не чувствовать приступы ломки. Невольно начинаю жалеть о том, что выбрал тело наркомана. Лучше б уж коротышку сервуса взял, куда меньше было бы возни и проблем. Но, так-то, если по-честному, кого бы я там ни выбрал, все равно нет-нет, да задумывался о том, что ошибся и лучше б взял другое тело. Такая уж человеческая натура.
Выбираю Семена, жду, когда обрету все чувства. Слышу, как тихо и гундосо говорит диктор: работает то ли радио, то ли телевизор. Когда проясняется зрение, понимаю, что все-таки радио.
— Как вы тут? — спрашиваю Сему.
Остальных поблизости невидно.
— Т-с-с, сейчас снова будет, — говорит он и тычет пальцем в радио.
Слышится щелкающий монотонный звук из динамиков, затем играет незаурядная короткая мелодия и мужской, хорошо поставленный голос, начинает быстро тараторить:
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. В Южных республиках Эрэснер полдень, с вами программа республиканских новостей. Итак, главные новости к этому часу, — после вступления он начинает тараторить еще быстрее: — На ежемесячном съезде партий был подписан новый закон об утилизации мусора. Теперь пластик и полиэтиленовые пакеты необходимо помещать в отдельные специальные мусорные секции. В течение недели правительство планирует оборудовать все мусорные площадки республик отдельными контейнерами, а сам закон заработает с первого сентября. Стоит напомнить, что такой же закон месяцем ранее уже был принят в центральных республиках Эрэснер и успешно работает. Граждане, нарушившие закон, впоследствии будут оштрафованы на один пункт социально рейтинга, а при систематических нарушениях на десять пунктов.
Забираю я у Семена контроль:
— Слушай, это все, конечно, очень любопытно, и я весьма рад, что ваше общество так рьяно борется с экологическими проблемами. Но я вообще ни хрена не понял. Зачем мне это было слушать? Вообще-то, есть дела и поважнее.
Тут в поле зрения появляется Саня с полотенцем на голове, видимо, она только из душа.
— Леня вернулся, хочу, чтобы и он услышал, — загадочно говорит ей Семен.
Саня с пониманием кивает и садится с ним рядом на диван.
— Вот оно! Сейчас! — возбужденно восклицает Семен
— Большая трагедия приключилась сегодня ночью с суперариусом партии Света, Верой Марковной Гофман. Вера Гофман погибла в собственном доме во время пожара. Причины пожара пока неизвестны и устанавливаются специалистами. Это большая утрата не только для семьи Веры Марковны, но и для всей Ростовской республики, а также для всего союза социалистических республик. Вера Гофман была доктором наук, заслуженным почетным ученым Эрэснер, а также директором научного института партии Света. Наш корреспондент поговорил с ее однопартийцем Веры Гофман суперариусом Семеном Семеновичем Вернадским и попросил дать пару слов о Вере Марковне.
 
— Мой папа жив, с ним все в порядке! Слышишь?! — перекрикивая радио, радостно сообщает Семен, хотя это уже и так ясно. Вряд ли бы его отец смог толкать слезливые восхваляющие речи о Гофман, будучи трупом.
Саму речь я не особо слушаю, забираю контроль:
— Значит, он все-таки сгорела там. Что ж, сама виновата, нечего было нас трогать, — подумав, добавляю: — Хотя, что-то здесь все равно не сходится, товарищи. Не успела бы она сгореть, да и огнетушитель мы им позволили взять. Почему по новостям сказали, что она сгорела в собственном доме, а не в секретной лаборатории — это понятно. Но вот вопрос: как именно умерла? Что-то мне подсказывает, очень уж допекла она тех сверхов, которых они там держали, вот ей и отомстили так, что пришлось заметать следы.
Мои мысли вслух прерывает Санек:
— Если эта Гофман мертва, может, нам теперь ничего не угрожает? Ну хотя бы мне и Вове?
— Нет, не уверен, — отвечаю я, осматриваюсь по сторонам, нахожу Мишаню в другом конце помещения с карандашом и тетрадью, он разместился под одной из ламп прямо на полу и что-то увлеченно рисует. А Вовчик, по всей видимости, еще спит.
— Ладно, — говорю я, — будите Вову, пусть едет в Стараполевскую и забирает меня скорее. А то у меня там слишком весело, боюсь, еще какие-нибудь пару лишних часов я просто не выдержу.
— Что? Настолько все плохо? — округляет глаза Санек.
— Ну не прямо настолько, — пародируя ее, тоже округляю глаза, — но самому мне не справится. У меня ломки жуткие, а еще Васька.
— Васька? Кот или собака? — громко спрашивает Мишаня, его вопрос эхом проносится по всему ангару, он вскакивает с места и с заинтересованным видом теперь шагает к нам.
— Если бы собака, — вздыхаю я и отрицательно качаю головой.
Мишаня тут же корчит печальную гримасу:
— А кто тогда?
— Мальчик лутум, совсем мелкий, так вышло, что я не мог его бросить.
— Ребенок? — кривится Саня. — Я надеюсь, ты не собираешься его сюда тащить? У нас тут как бы не детский сад.
— Нет, не собираюсь, но мне все равно нужно пристроить его куда-то, где безопасно.
— Сема, а Сем, — резко меняю я тему, — а ты знал, что твоя партия Прогресса — редкостные твари?
— Это еще чего вдруг? — удивленно спрашивает он.
— А того, что они сначала подсаживают на какую-то дрянь лутумов, а потом торжественно забирают их в какие-то города, где якобы лечат. Вот только что-то мне подсказывает, что не лечат, а какие-то эксперименты проводят над людьми. И эти еще — Волна и Стриж, уроды долбанутые! Особенно Стриж. Ох и противная баба!
— Что ты такое говоришь? — с явным недоверием возмущается Сема. — Не может партия Прогресса такое делать. Мы таким не занимаемся, в этом я уверен. А про города Возрождения — это я слышал. Даже видел некоторые наработки и планы завершающей стадии. Это прекрасные города, Леня. Там и центры реабилитации, и психологические корпуса, и оздоровительные процедуры, и специалисты-кураторы по возвращению этих людей в социум.
— Ага, конечно, еще джакузи, массажистки с пятым размером и пятиразовое питание! — саркастично добавляю я. — Неужели сам в это веришь? На кой черт партии Прогресса тратить столько денег на бомжей-наркоманов. Явно же здесь что-то нечистое. И еще раз повторю, Семен, они сами привозили наркотики лутумам и скидывали их из вертолета. Регулярно. Один такой эпизод я видел собственными глазами.
— Да мало ли что ты там видел? — обижается Сема. — Уверен, что ты просто все неправильно понял.
— Так, ладно, заболтался я, — резко прерываю я спор, отбирая контроль. — Разбудите Вову и пусть едет.