Наперекор судьбе

— От Катрины? — спросила Фиона, и Элисон кивнула.
— Катрина Макфри еще старше, чем она выглядит, и все истории о Глен-Триморе вертятся у нее на языке. Кроме того, она наделена даром ясновидения, особым даром, позволяющим заглянуть в завтрашний день, данным лишь немногим.
— Вы верите в подобные вещи, Элисон?
— И да и нет. Я только знаю, что не хотела бы пользоваться этим даром, если бы обладала им.
— Для зла, вы имеете в виду?
— Ни для чего.
— Продолжайте… про «Гер» и «Тримор».
Элисон глубоко вздохнула.
— Семья, носившая фамилию Давиот, с незапамятных времен арендовала землю у деда Айэна, жестокого и беспощадного старика, который прогнал их с фермы, пожелав освободить дом для своего егеря, чужого в долине, всеми ненавидимого и презираемого. Сомерлед Камерон дал Давиотам три недели на то, чтобы они покинули дом, в котором жили на протяжении множества поколений, почти столько же, сколько его собственные предки обитали в «Тримор-Лодж». И вот в тот день, когда вся мебель Давиотов была распродана, сам дом был сожжен таинственным пожаром.
— Ферма у озера? — прошептала Фиона. — Так вот что это! Предки моего отца жили здесь, и теперь он вернулся обратно!
— Может, и так, — согласилась Элисон все тем же невозмутимым тоном. — Только ваш отец может сказать вам это.
— Но вы ведь знаете, Элисон, вы знаете!
— Да, знаю. Я знала это с того самого момента, как вернулась в дом, где испытала самое большое счастье своей жизни и самую большую печаль. Иногда нас тянет назад силой, которая сильнее нас самих. — Она немного помолчала, прежде чем продолжила: — Ходили слухи, что Давиот сам поджег ферму, не желая отдавать ее чужаку, но вскоре стали поговаривать, будто в этом виновата Катрина, сиротка, опекаемая миссис Давиот и служившая им с фанатичной преданностью. Однако это никогда не было доказано, и Сомерлед Камерон не получил возмещения убытков, хотя поначалу и пытался. Суеверные деревенские жители побаивались таинственной силы Катрины еще тогда и поэтому держали язык за зубами. Самое странное заключается в том, что старый Камерон не стал восстанавливать ферму. Он поселил своего егеря где-то еще.
— А Давиоты — должно быть, это были мои дедушка и бабушка — эмигрировали в Америку! — воскликнула Фиона.
— Рашель Давиот так и не увидела Америку! — сказала Элисон. — После рождения сына — твоего отца — она ослабла здоровьем, к тому же ее сердце не выдержало расставания с Шотландией и длительного путешествия в чужую страну. Она умерла по пути в Америку. Джон Давиот написал тогда письмо. Он писал Катрине, которая после отъезда Давиотов вышла замуж за Ангуса Макфри. В нем он выражал всю боль утраты и клялся питать ненависть к Камеронам до конца своих дней и завещать ее сыну. С тех пор Тримор ничего больше о нем не слышал, но твой отец недавно говорил мне, что его отец хватил горя в Нью-Йорке, прежде чем сумел добиться успеха. Ваш отец, видимо, рано осознал это и, возможно, никогда не мог забыть сцену, когда его мать хоронили в море на эмигрантском корабле. — В голосе Элисон прозвучало сострадание, и она понизила голос. — Боюсь, что такие детские впечатления живут с человеком всю его жизнь. Неудивительно, что ваш отец поклялся отомстить всему потомству семьи Камерон.
Фиона глубоко вздохнула, понимая, что история, которую она только что услышала, полностью соответствует всему тому, что случилось с момента их высадки на шотландский берег. Теперь она сочувствовала отцу, но по-прежнему не могла понять, почему он намеревался мстить ни в чем не повинному внуку, тогда как причиной всех его несчастий был один Сомерлед Камерон.
 
— Я уверена, что он не причинит зла Камерону! — воскликнула она, похолодев от одной этой мысли. — Он не сделает этого, Элисон!
— О нет! — спокойно подтвердила Элисон. — Полагаю, он предоставит это «Геру», если кто-нибудь не вмешается и не остановит его.
— Но как можно его остановить? Что я могу сделать теперь, когда я все знаю? — в отчаянии спросила Фиона. — Когда я все понимаю?
— Понимание — полное понимание может быть самой трудной вещью на свете! — мягко сказала Элисон. — Для этого требуется очень многое, и это делает нас уязвимыми. Я осталась здесь, потому что поняла вашего отца, но даже я не могу сказать, что вам теперь делать, Фиона. В жизни всегда труднее ждать, чем предпринимать поспешные действия, что мы часто и делаем. Ваш отец выжидал время, ждал, когда судьба отомстит за ферму у озера, и, возможно, мы теперь тоже должны ждать — ждать, чтобы прийти на помощь, когда мы обе понадобимся.
— Сейчас Айэн нуждается в вашей помощи, Элисон, — напомнила Фиона, ощутив легкий укол зависти в сердце. — Вы можете помочь ему, пока он не встанет на ноги.
Элисон обернулась и улыбнулась ей.
— Он вам дорог, — констатировала она. — Он занял место в вашем сердце.
Фиона не ответила, поскольку ответа не требовалось.
Когда Элисон собралась идти на ферму, она пошла вместе с ней.
Камерон лежал откинувшись в кресле, когда они вошли, но при виде Фионы полуобернулся, поморщившись от боли.
— Не пытайся делать вид, будто ничего страшного не случилось, — сказала ему Элисон. — Мы принесли с собою кое-что, чего обычно не бывает в холостяцком доме, и постараемся сделать все, чтобы ты чувствовал себя комфортно.
Глаза Камерона не отрывались от Фионы. Он откинулся на подушки, подложенные ему под голову Элисон, и молча наблюдал за тем, как она подбирает оставленные Элизой бинты, и, когда Элисон вышла на кухню подогреть воду, довольно мрачно заметил:
— Мне не хотелось бы, чтобы вы это делали. Это… это не для вас.
Фиона пристально посмотрела на него.
— Почему? — спросила она. — Любая женщина в случае необходимости может стать санитаркой. Так что, пожалуйста, если мы — я и Алан — сможем вам чем-то помочь, позвольте нам это сделать.
Сбивчивая, взволнованная речь была все, на что она оказалась способна, и Айэн посмотрел на нее так, как если бы собирался снова возразить, но затем расслабился в кресле и позволил ей накинуть ему плед на колени.
— Простите меня, — сказал он через некоторое время. — Я не привык к проявлению доброты. Живя здесь в одиночестве… я стал грубым и разучился, видимо, высказывать признательность.
— Мне нечего вам прощать, — ответила она. — Мы чувствуем себя ответственными за это несчастье, поэтому любая малость, которую мы можем сделать…
— Так вот в чем дело, — криво усмехнулся Камерон. — Хотите улестить свою совесть!
— Я считаю, — медленно сказала Фиона, ее сердце неожиданно сжалось от его циничности, — что мы не можем оставаться равнодушными друг к другу. «Гер» и «Тримор» слишком тесно связаны, чтобы не принять дружбу и руку помощи.
— Вы слишком великодушны, — сказал он, — однако боюсь, что ваш отец думает иначе.