Кто не спрятался — я не виноват (СИ)

— Пидор…
И тут, сам не понимая как, внезапно, молниеносно и стремительно, вдруг оказывается прижатым к стене сильным телом своего врага. Всё происходит так быстро, что картинка перед глазами плывёт от резкого удара головой о стену. Макаров ещё раз прикладывает его затылком о штукатурку, и пока Костя бессмысленно пытается вернуть мутнеющее сознание, быстро идёт к двери и запирает её на ключ.
Поворачивается к Завьялову, тот немного придя в себя, пытается ударить его в нос, но Никита перехватывает его руку в броске и снова прижимает к стене.
— Не доходит, значит, с первого раза, — шипит ему в лицо Макаров, передавливая горло локтём правой руки. Завьялов пытается высвободиться из-под захвата, но весовые категории слишком неравны, а под одеждой Никиты перекатываются нехилые мышцы. Он отрывает Костю от стены, ударяет ступней под колено, заламывает ему руки за спину и загибает на ближайшую парту. Одной рукой снова пережимает шею так, что его локоть оказывается под подбородком Завьялова. В глазах у Кости темнеет, а Никита шепчет ему в ухо.
— Если Котик не понимает по-хорошему, как надо себя вести, то можно объяснить Котику на понятном ему языке.
Макаров усиливает захват и продолжает:
— А какой язык понимает Котик? Мы оба знаем ответ. Да? Котик ведь уважает физическую силу, а?
Макаров придавливает Костю своим телом, освобождая горло.
— Пусти, с-с-су-к-к-ка-а, я же тебя урою, — хрипит Костя, а Макаров, размахнувшись, со всей силы шлёпает его по заду.
— Ты сейчас не в том положении, чтобы мне угрожать. Расслабься, я всё равно сделаю то, что собираюсь, а если ты будешь расслаблен — тебе будет не так больно.
В голове Кости зарождается ужас от мысли, а что именно собирается сделать его враг, он пытается скинуть с себя тело Никиты, но тот ещё сильнее заламывает ему руки:
— Будешь так извиваться, я могу возбудиться. Тогда будет совсем плохо. Или мне придётся тебя вырубить.
Никита возится за его спиной, и тут Костя чувствует, что он чем-то связывает его руки, связывает так крепко, что не освободиться.
— Не переживай, я перетянул не настолько сильно, чтобы остановилось кровообращение.
Тут он внезапно прижимается губами к впадинке на шее Завьялова, и тут же тянется одной рукой к молнии на его брюках.
Костя снова дёргается под ним, но Макаров, быстро справившись с молнией, уже стаскивает одежду вниз вместе с бельём.
— Тварь, отпусти меня, ты совсем охуел что ли…
В голосе Кости уже звучит паника, а Никита усмехается и снова шлёпает его уже по голой коже одной из ягодиц.
— С-с-су-ка-а, ты что дела…
— Тсс-с-с, не шуми, я просто тебя накажу, больше ничего. Хотя ты так сексуально выпятился сейчас, что я еле держусь, чтобы не сделать что-то большее. Расслабься, Котик — почти ласково говорит Макаров и до слуха Кости доносится звук расстёгиваемого ремня.
Костя уже готов рыдать от того унижения, которому сейчас подвергается, ему так страшно, что он ничего не может сделать в этой ситуации, ему так стыдно от мысли, что это он, Костя Завьялов, не последний человек в этой школе, лежит сейчас на парте, с заломленными за спиной руками и спущенными до колен брюками, с откляченным кверху задом, а позади него навис другой парень, и что он сейчас собирается делать… сердце Кости набирает обороты от невыносимости и нереальности этой абсурдной ситуации.
— Вот так, хороший мой, не дёргайся, — на прохладную кожу опускается тёплая ладонь Никиты, поглаживает, и неожиданно наотмашь бьёт сначала по одной, потом по другой ягодице.
Костя задыхается, а Макаров продолжает звонкие шлепки ладонью, от звуков которых становится так стыдно, как и от осознания того, что сейчас происходит.
— А теперь основное блюдо, — раздаётся над ним спокойный голос Макарова, и Костя вздрагивает всем телом, не в силах сдержать рвущийся из горла крик, когда на его тело опускается кожаный ремень Никиты.
— Будешь так кричать, обязательно кто-нибудь прибежит. Ты же не хочешь, чтобы кто-то узнал о наших маленьких шалостях, — и Костя, давясь слезами, пытается сдержать рвущийся наружу крик.
 
Удары становятся всё сильнее, Костя сбивается со счёта, перед глазами разливается мутная пелена, а по телу горячий жар. Слёзы текут из глаз, а сознание пытается сбежать от этого ужаса.
И в тот момент, когда Костя уже готов отключиться, всё вдруг заканчивается.
Он не отслеживает момента, когда Никита перестаёт держать его, он не отслеживает, когда тот освобождает его руки, дует на покрасневшую, местами вспухшую кожу, осторожно подтягивает вверх его брюки, приводит в порядок одежду. Завьялова охватывает странное безразличие, он продолжает лежать на парте, не реагируя, что Никита подсаживается на ту же парту, тянет его на себя, обнимает, гладит по волосам:
— Прости, я увлёкся.
Он снимает с себя пиджак, укрывает Костю, продолжая гладить его, и что-то говорит, говорит. Постепенно дыхание Завьялова восстанавливается, он пытается встать, Никита тут же помогает ему подняться, придерживая за плечи.
— Пусти меня, — глухо говорит Костя, глядя в пол.
— Я провожу тебя.
— Не надо меня провожать, — ещё глуше отвечает Завьялов, но Макаров качает головой.
— Я провожу тебя. Мне надо убедиться, что ты добрался до дома нормально.
— Как хочешь, мне похуй, — всё также не глядя на Никиту, Костя, прихрамывая, идёт к двери.
========== Часть 7 ==========
Вот она ситуация, к которой нельзя подготовиться ни при каком раскладе. Это могло произойти хоть с кем, только не с ним. Он, Костя Завьялов, никогда представить себе не мог, что кто-то посмеет продемонстрировать ему свою силу. Сколько себя помнил, с ним всегда считались, начиная с детского сада. Он умел вызывать к себе уважение. Был уверен в себе, не разменивался на мелочи — в меру нагл, обаятелен и дерзок.
Он привык, что его жизнь строится так, как он того хочет, что к его мнению прислушиваются, что его слово имеет вес.
А тут, произошло такое, что ему кажется, что он спит, это всего лишь кошмар, сейчас он проснётся по сигналу будильника, и всё случившееся с ним покроется зыбкой рябью нереальности.
Но кошмар всё не проходит, он идёт рядом с ним, придерживая его под руку, а у него нет сил, чтобы стряхнуть досадную помеху, даже просто послать сопровождающего его парня он не в состоянии.
Такое ощущение, что все эмоции, которые у него когда-то были, вдруг вылились из него, он абсолютно пуст, и кроме тупого равнодушия — нет больше ничего.
В полном молчании они доходят до дома Завьялова, и тут он поднимает на Никиту покрасневшие глаза и говорит сквозь зубы:
— В квартиру я тебя не пущу.
Тот пожимает плечами:
— Если бы я захотел, кто бы мне помешал. Но я довёл тебя до дома — моя совесть чиста. Не болей, — тут он поворачивается и идёт прочь.
Костя тупо смотрит ему в спину. Отойдя немного, Макаров оглядывается и бросает через плечо:
— Прости и забудь, что было. Это всё равно уже произошло, что теперь страдать.
Костя стоит ещё некоторое время посреди двора, потом, закусив губы, поднимается на свой этаж. И только дома тугая пружина моментально разворачивается и, кто бы увидел его сейчас — ни за что бы не поверил, что это Завьялов лежит, уткнувшись носом в подушку и рыдает, как сопливая первоклассница, которая получила первую в своей жизни двойку.
Его, ни разу в жизни не подвергшегося физическому наказанию, выпороли, как провинившегося крепостного мальчишку на конюшне, сделали это так легко, словно по-другому и быть не может. Такого унижения он не испытывал никогда за все свои семнадцать лет. Как теперь жить с этим, как смотреть в глаза своим друзьям, которые уважают его, которые беспрекословно выполняют то, что он скажет, как пройти мимо Макарова, чтобы не дрогнул ни один мускул на лице и не выдал его.
Как с этим всем теперь ему, Косте, справляться?
Он не знает.
Он не знает, что ему теперь делать. В голове мелькает малодушная мысль не идти вообще ни в какую школу, но Завьялов тут же её отгоняет прочь. Позволить Макарову праздновать свою победу, убедить его в том, что он смог сломать его — Костя умирать будет, но поползёт завтра в ставшую в один час ненавистной школу. Тем более придётся отвечать за бардак в кабинете, а Завьялов никогда не уклонялся от ответственности за свои поступки. И кто мешает Никите сказать, что это он, Костя, устроил эту разруху — какой ещё подлости можно ожидать от человека, способного вот на такое.