В ожидании рассвета (СИ)
«Сверху враг, сзади враг, и неизвестно, какой хуже. Шанс есть, но маленький. Ещё немного, ну…»
Ядвир начал погоню на приличном расстоянии от брата; но как тот ни гнал свою лошадь, расстояние между ними неумолимо сокращалось — Ядвира несла на своих крыльях слепая ярость — та, что сносит города и разбивает надежды, та, благодаря которой свершены были величайшие поступки в истории.
— Опомнись! Приказываю, остановись!
И в эту же секунду над долиной раздался крик ужаса. Граница света и тени достигла Ядвира, конь под ним, вспыхнув, рассыпался прахом, а сам всадник, неистово крича, катался по земле, сбивая огонь. Когда Алфар обернулся, он увидел лишь обуглившиеся останки. Но некогда ему было разглядывать их — казнь его брата могла стать и его казнью.
— Спас твою жизнь ценой своей, — сказал он девочке, улыбнувшись. Почему-то, когда смерть уже не идёт за тобой, а ненавязчиво трогает за плечо и говорит: «Всё, пора», страх отступает, и остаётся одна ирония.
— Кто кого ещё спасёт, — ответила та загадочно.
— Кто? Единственная надежда — на коня!
Слова нервно вырывались из его уст, он поминутно оглядывался, прикидывая, когда его настигнет полоса света. Девчонка всё так же спокойно смотрела вперёд. Алфар напряг зрение. Вдалеке виднелась горная гряда — её-то он заметил сразу, но только сейчас ему стал виден тёмный провал у её основания.
— Пещера! — воскликнул он радостно. — Ставлю два к одному, что успею!
Но горы с долгожданной спасительной пещерой всё никак не приближались, а насмешливо стояли на месте.
— Кто кого ещё спасёт, — повторила девочка.
— Никто! — крикнул Алфар. Его конь упал — его круп пылал, и тут же животное полностью занялось пламенем, успев в последний раз взглянуть на своего хозяина, который бежал отсюда, не понимая, почему он ещё жив. Вскоре Алфар упал, поняв, что всё бесполезно — граница света и тени уже опередила его, и раскинул руки в стороны. Так он лежал целую вечность, пока женский голос не приказал ему:
— Встань, человек!
Алфар поднялся с земли, сплюнул и начал внимательно разглядывать ладони, будто бы видел их в первый раз. Глаза его вскоре заболели от света, и рыцарь зажмурился.
— Но почему?
— Ты пожертвовал собой, искренне. Теперь ты не принадлежишь Тьме. Ты человек.
— Кто ты? — прервал её Алфар.
— Так и не узнал? — спросила девочка. Алфар приоткрыл один глаз. Та была уже не девочкой, а взрослой женщиной. Она сидела на траве рядом с ним и сплетала цветы в венок, насмешливо улыбаясь.
— Сестрица Адара! — он хлопнул себя по лбу. — Я должен был догадаться, ещё когда понял, что не могу тебя убить!
Та засмеялась и надела на брата венок из сладко пахнущих полевых цветов.
— Но это невозможно! Разве ты не должна была отправиться в небытие?
— Как же долго до тебя доходит! В тот раз, когда я таким же образом умыкнула жертву из-под вашего носа (такой симпатичный юноша, помнишь?), я тоже долго думала… Помнишь, как мы с тобой гуляли по Туилинским руинам?
Алфар кивнул. Ещё бы не помнить — это одно из тех немногих мест во Тьме, где было светло от фосфориенцирующей крови паукоподобных тат-хтаров, которые бились здесь со смортами. На дверях Храма Настойчивости, единственного уцелевшего в том городе здания, светились написанные кровью слова, которые Адара прочла тогда несколько раз и заучила наизусть. То были слова не на древнем, а на общем, всем доступном языке:
«Единственный способ проклятому обрести свободу — отыскать в себе человека и принести его в жертву Солнцу».
Алфару пришло в голову, что его сестра обладает сильным даром внушения — ведь так отчетливо светились перед ним сейчас буквы.
— Тогда всё встало на свои места.
— Эх, братец, где же счастливое выражение лица? Или ты не рад?
— Я, наверное, не достоин вечной свободы, Адара. Когда ты спасла приговоренного, ты делала это из добрых мыслей, а я… только из-за того, что ты мне кого-то напоминала. Себя саму то есть.
— Я на это и рассчитывала, глупый. Вообще, я предполагала, что все вы трое догадаетесь пожертвовать собой ради меня. Но не могла сказать прямо, иначе поступок не был бы искренним, понимаешь?
— А как ты зачаровала свой вид и тех людей? — спросил Алфар.
— Научил один землянин, — ответила она. Её фразы перестали быть быстрыми, а голос несерьёзным. — Пойдём отсюда, а то сидим посреди пустого места, пейзаж портим.
Адара поднялась с земли и направилась в сторону гор. Алфар пошёл за ней.
— Знаешь, я раньше не любил, когда истории хорошо заканчиваются, но эта история мне даже нравится!
— Ты уверен, что нравится? И что это действительно конец?
— Почему нет? Кстати, как там поживает твой мальчик?
Адара вдруг заполыхала злобой (это было видно даже со спины) и отрезала:
— Он меня бросил. А я его убила.
И они шли, одинокие, по широкому зелёному лугу — девушка в длинном белом платье и рыцарь, сбрасывающий на ходу тяжёлые доспехи, а влюбчивые ромашки, любознательные васильки, смешливые колокольчики и беззаботный клевер, снова почуяв грядущую темноту, уже не дрожали от страха или холода, но и не звенели о своих делах, а тихонько радовались готовым поприветствовать их каплям дождя.
…Вдалеке прозвучал раскат грома, вспыхнула молния, и Фарлайт очнулся.
Говорящий живоед превратился в обычное дерево с двумя длинными ветвями. Пауки растаскивали останки недоразвоплотившейся плоти.
— Доброго мне утречка, — пробормотал маг. Его лунник показывал седьмой ранг. Фарлайт зачарованно смотрел на медальон несколько минут, потом спешно поднялся и поторопился вернуться в дом, пока свои не заметили его отсутствия. Он, конечно же, мог им сказать, что гулял, и не вдаваться в объяснения; но страх быть раскрытым заставлял мага осторожничать.
6. Кшатри
Деревья слабо шелестели над головой; ветер, разгульно царствующий в долине, пробирался сюда уже скромным слабым ветерком. Маг всё хотел рассмотреть, что же источало свет поверх деревьев, но стоило ему поднять голову, как из глаз ручьём потекли слёзы. Фарлайт зажмурился, но вместо привычной темноты видел яркие вспышки. Он раскрыл глаза — вспышки не уходили.
— Я слепну, — с ужасом прошептал он.
— Скоро пройдёт, — сказала Вронагерна. Слишком беспечно, по мнению мага. Он снова зажмурился и наткнулся на дерево. Нефрона, увидев беспомощность своего спутника, взяла его за руку и повела за собой.
Они пришли к колодцу. Светлые камни, из которых он был сделан, причудливо лучились радугой: случайно попавшие на них капли воды накапливали и затем выпускали рассеянным пучком волны искусственного света, пробивавшиеся сквозь ветви яблунь.
Вронагерна вытащила из воды деревянную кадку, держась за цепь-лиану. Путники жадно заглянули в колодец, надеясь, что им дадут прополоскать рот после вяжущих и кислых яблук. На поверхности воды крошечными лодочками колыхались редкие листья, которые ветер всё-таки смог сорвать с деревьев.
— Кто самый смелый? — весело спросила прорицательница. — Наверное, тот же, кто самый маленький? Иди ко мне, мальчик.
Рем не боялся — ему было интересно. Когда он подошёл к прорицательнице, та неожиданно схватила его за руку, уколола палец иглой и выдавила в кадку каплю крови. Мальчик вскрикнул и сунул палец в рот, пытаясь заглушить боль. Прорицательница подняла заплесневелую корягу и помешала ею воду, потом посмотрела на поверхность внимательно, и оставшись недовольной результатом, бросила в бадью горсть коричневой пыли с земли. Путники ожидали, что Вронагерна посмотрит будущее Рема на поверхности воды, но та поднесла бадью к губам и испила из неё.
— Антисанитария! — сдавленно пискнул Мирт, но испугался, что его опять осудят за пререкание со старшим, и закрыл рот рукой.
Прорицательница страшно закатила глаза и, вытянув дрожащую руку в сторону Рема, начала предсказывать.
