Пародия

Очнулся Спирька в каком-то сарае, и первый, кого он увидел, был жиденок Каин. Это отребье человечества обмывал ему раны, кормил его, поил и рассказывал портовые новости.
Через три дня Спирька под Шестое Ребро побил до полусмерти Каина, слабого и беспомощного, как убежденный ницшеанец и босяк, и пошел на пристань.
Манька купалась уже с Челкашом и звонко хохотала, обгоняясь с дельфинами посередине моря.
Мы, я и Спирька под Шестое Ребро, решили идти на Кубань или совершенно в противоположную сторону — к Кавказу.
А вы на земле проживете, как черви слепые живут: ни сказок про вас не расскажут, ни песен про вас не споют.
  
Борис ЗАЙЦЕВ
 
Аграфена
 
Озеро стеклянело.
Аграфена слилась духом своим с общим, и заалела душа ее тихим розовым светом.
И упала она на землю, и в святом экстазе розово-голубой радости начала молиться овсам, и начала молиться Небу и Богоматери.
Молчание золотело. Солнце корчило рожи. И молилась Аграфена зеленой просеке, и грече, и. телеге, и Ваняткину сапогу, и Марьиному чулку, чтоб исцелилась ее душа, окрашенная любовью.
И говорила Аграфена Ванятке, возлагая на него венок из роз:
— Ты мой прекрасный рыцарь!.. Идеал тоскующей души моей, ты синтез моих мечтаний и стремлений… Мой прекрасный пажик, Ричард Львиное Сердце… Евгений Онегин. Владимир Ленский…
И целовала Аграфена ту землю, по которой ходил Ванятка, и, целовала телегу, на которой он ездил, и целовала корову, которую он купил.
И гордо смотрела Аграфена на других баб, не имевших интересного положения, высоко подняв голову ходила между них.
И говорила на вечеринках подругам, и седым старикам, и пожилым бабам, и молодым ребятам:
— Умерли все боги: теперь я хочу, чтоб жил сверхчеловек. Такова должна быть в великий полдень наша последняя воля.
— Некогда говорили: Бог! — когда смотрели на дальние моря. Но теперь учу я вас говорить: сверхчеловек.
— Могли бы мы создать Бога? Так не говорите мне о богах вообще. Но и вы, как я, несомненно, могли бы создать сверхчеловека.
— Быть может, не вы сами, братья мои. Но Ванятка и я, мы это в аккурате могим… — Так говорила Аграфена.
  
Лидия ЧАРСКАЯ
 
* * *
— Воля и Коля поступили одновременно в седьмую роту N-ского полка. В строю Коля зевал и был вял. Водя, напротив, ел глазами ундера и молодцевато маршировал, звонко распевая: «Ехал на ярмарку ухарь-купец». После строя Коля садился в угол, словно волк, и читал разные глупости вроде «Путешествия на луну», «Приключения капитана Гаттераса» и т. п., а Воля в это время чистил салаги фельдфебелю, бегал за водкой для ефрейтора, упражнялся в словесности и чистил винтовку. Коля не знал, кому отдается честь, становясь во фронт, а Воля знал уже все погоны, чины, титулы и т д. И что же? К Рождеству Воля уже был ефрейтором, а Коля попал в дисциплинарный батальон. И Воля часто стал покрикивать на Колю и однажды, рассердившись на него, отдал его под суд. Так вышел в люди Воля и погиб на каторге Коля.
— Мой любимый журнал — «Задушевное слово», а лучший писатель — Эразм Роттердамский, Пшибышевский, Толстой и Л. Чарская, автор прекрасной повести «Коля и Воля». — Женя С., 11/2 г., Тула.
— Милые читатели «Задушевного слова». Кого больше всех вы любите и почитаете из классических писателей? — Сережа Ц., Уфа.
— Собравшись у тети на елке, мы решили ответить Сереже Ц. Лучшая и гениальнейшая писательница от сотворения мира до последнего скандала пьянчужки П. Маныча есть Л. Чарская и Байрон. Пусть злые Чуковские называют ее циничнейшей и пошло-бесстыдной рекламисткой, их простит Бог. — Серж К. из Томска, Боря Ч. из Промзина, Витя Л. из Сиднея, Коля С. из Харбина и Лиза X. из Нью-Йорка. Самому старшему из нас 8 месяцев, а Лиза X. еще и не родилась. За нее расписывается Витя Л. из Варшавы. Когда она родится, она в этот же день пришлет свою подпись…
— Милая тетя Чарская. В Александровский рынок для лавки старьевщика (залитые калоши, рубашки после покойных ночлежников, чулки, носки, валенки!) требуется зазывальщик публики. Тетя Чарская! Бросьте «Задушевное слово» и поступайте туда. — Женя Венский, 25 лет. С.-Петербург. Европейская гостиница, № 116.
   
Дон Аминадо 
 
(1888–1957)
 
Из цикла «Дамы на Парнасе»
Анна АХМАТОВА 
* * *
 
 
Ах! Я знаю любви настоящей разгадку,
 
Знаю силу тоски.
 
«Я на правую руку надела перчатку
 
С левой руки!..»
 
Я пленилась вчера королем сероглазым
 
И вошла в кабинет.
 
Мне казалось по острым, изысканным фразам.
 
Что любимый — эстет.
 
Но теперь, уступивши мужскому насилью,
 
Я скорблю глубоко!..
 
…Я на бледные ножки надела мантилью,
 
А на плечи — трико…
 
 
Любовь СТОЛИЦА 
* * *
 
 
Новым я покрою платом
 
Темнорусую косу.
 
Пойло ласковым телятам
 
Самолично отнесу.
 
Золотую вылью юшку
 
В заржавелое ведро.
 
Встречу милого Ванюшку,
 
Дам ногою под бедро.
 
Разлюбезный обернется
 
И почешет, где болит;
 
Улыбнется, изогнется,
 
На солому повалит.
 
И, расцветшая Раиня,
 
Я услышу над собой:
 
— Не зевай, моя разиня,
 
В этот вечер голубой.
 
 
Из цикла «Добросовестные пародии»
(Сегодняшние поэты о вчерашнем царе) 
Игорь СЕВЕРЯНИН 
 
 
Гарсон!.. Зажгите электричество
 
И дайте белого вина!..
 
…Его величество!.. Его величество
 
Блестяще свергнула страна!..
 
Вина!.. Потребность успокоиться
 
Определенно велика.
 
Мне тоже нужно перестроиться
 
И перекраситься слегка!..
 
Гитана, прочь!.. Вниманье, публика!..
 
Потоп стихов!.. И дождь кантат!..
 
Алло!.. Российская Республика!..
 
Я твой Эстетный Депутат!
 
 
Подражание Игорю СЕВЕРЯНИНУ 
Не старайся постигнуть. Не отгадывай мысли.
Мысль витает в пространствах, но не может осесть.
Ананасы в шампанском окончательно скисли.
И в таком состоянье их немыслимо есть.
Надо взять и откинуть, и отбросить желанья.
И понять неизбежность и событий, и лет.
Ибо именно горьки ананасы изгнанья,
Когда есть ананасы, а шампанского нет.
Что ж из этой поэзы, господа, вытекает?
Ананас уже выжат, а идея проста:
Из шампанского в лужу — это в жизни бывает,
А из лужи обратно — парадокс и мечта!
  
Александр Архангельский 
 
(1889–1938)
 
   
Павел АНТОКОЛЬСКИЙ
 
Поэт 
 
 
Мать моя меня рожала туго.
 
Дождь скулил, и град полосовал.
 
Гром гремел. Справляла шабаш вьюга.
 
Жуть была что надо. Завывал
 
Хор мегер, горгон, эриний, фурий.
 
Всех стихий полночный персимфанс.
 
Лысых ведьм контрданс на партитуре.
 
И, водой со всех сторон подмочен,
 
Был я зол и очень озабочен
 
И с проклятьем прекратил сеанс.
 
И пошел я. мокрый, по Брабанту,
 
По дороге вешая собак.
 
Постучался в двери к консультанту
 
И сказал, поклон отвесив, так:
 
— Жизнь моя — комедия и драма,
 
Рампы свет и букля парика.
 
Доннерветтер! Отвечайте прямо.
 
Не валяйте, сударь, дурака!
 
Что там рассусоливать и мямлить,
 
Извиняться за ночной приход!
 
Перед вами Гулливер и Гкмлет.
 
Сударь, перед вами Дон Кихот!
 
Я с ландскнехтом жрал и куролесил,
 
Был шутом у Павла и Петра.
 
Черт возьми! Какую из профессий
 
Выбрать мне, по-вашему, пора? —
 
И ответил консультант поспешно.
 
Отодвинув письменный прибор:
 
— Кто же возражает? Да. Конечно.
 
Я не спорю. Вы — большой актер.
 
 Но не брезгуйте моим советом —
 
Пробирайтесь, гражданин, в верхи.
 
Почему бы вам не стать поэтом
 
И не сесть немедля за стихи? —
 
Внял я предложенью консультанта.
 
Прошлое! Насмарку! И на слом!
 
Родовыми схватками таланта
 
Я взыграл за письменным столом.
 
И пошла писать… Стихи — пустяк.
 
Скачка рифм через барьер помарок.
 
Лихорадка слов. Свечи огарок.
 
Строк шеренги под шрапнелью клякс.
 
Как писал я! Как ломались перья!
 
Как меня во весь карьер несло!
 
Всеми фибрами познал теперь я,
 
Что во мне поэта ремесло.
 
И когда уже чернил не стало
 
И стихиям делалось невмочь —
 
Наползало. Лопалось. Светало.
 
Было утро. Полдень. Вечер. Ночь.