Я (не) ваша Лия! (СИ)
Спускаюсь с горы еще медленнее, чем карабкалась наверх, заставляя капитана скрежетать от злости зубами — такими темпами он уже к вечеру сотрет их под самый корень! Мысль о беззубом капитане меня несказанно веселит, и я, давясь от приступа неудержимого, нервного смеха, еще больше стопорю наше продвижение вперед.
Вскоре сир Крамер, нехорошо поглядывая в мою сторону, достает из ситы веревку и привязывает меня за талию к своему поясу, как козу на шесток, несмотря на мои неистовые протесты. Хотя, разве на высоте в несколько сот метров, стоя на краю пропасти, запротестуешь по-настоящему?! Чревато, знаете ли…
Как ни странно, оказавшись на привязи, страхи слабеют, и я начинаю семенить шустрее. То ли веревка намагичена на послушание, то ли капитан мне так уже опротивел вместе с нескончаемым зудом, что сигануть с ним в пропасть — уже не кажется мне столь ужасным исходом.
Как бы то ни было, покорив вершину очередной горы, мы, все трое замираем перед вдруг открывшимся нам потрясающим, необыкновенно зрелищным видом. На минуту я даже забываю о своих проблемах. Такой красоты я давно не видела! Уже целых… никогда!
Белоснежный дворец на склоне горы напротив тянется ввысь многочисленными башенками, узкими оконцами и аркбутанами, напоминая готику средневековья. Он окутан полупрозрачной розовой дымкой то ли тумана, то ли низко осевших облаков. Заботливо одет в руковотворные пласты возделанной земли, на которой колосятся желтые зерновые, высятся декоративно подстриженные кусты и растет прочая флора, напоминая чисто выполотые овощные грядки. Эти фигурные поля вкупе со дворцом смотрятся столь красиво и органично, будто нарисованы маститым художником Ренессанса.
Наш седовласый предводитель неожиданно снова тянет меня вперед, и я, уткнувшись взглядом под неловко переступающие ноги, с недовольством прерываю сеанс приобщения к прекрасному.
— Что же ты медлишь? Горшки драить неохота? — подначивает он, даже не шифруя злорадство.
— Ну, что ты, сир! — слащаво улыбаюсь. — Если тебе самому никак, я всегда рада помочь!
Снова скрежет зубов и резкий рывок за веревку. От неожиданности я теряю равновесие и шмякаюсь на колени. Не удержавшись, двигаюсь по инерции дальше, и с колен заваливаюсь на ладони. Проехавшись по каменистой тропке, кожа на запястьях неприятно саднит. По детской привычке легонько дую на ссадины, и боль моментально слетает с рук вместе с потоком воздуха. Неловко поднимаюсь. Как-то слишком стремительно я из вольного продавца превратилась в рабыню Изауру! Карьера, если подумать, просто сногсшибательная! Пора бы прикусить язычок, пока не освоюсь получше!
Отныне я прикладываю колоссальные усилия, чтобы молчать, не нарываться, а также быстрее шевелить уставшими ногами. Учитывая мои старания, наша маленькая процессия довольно быстро продвигается к окончательной цели нашего пути.
Когда мы вплотную подходим к распахнутым воротам дворца, называемого Белым Храмом, к капитану на локоть, шумно хлопая огромными крыльями, опускается розовая чайка — то бишь персональный креак! Наконец-то долетел до нас горемычный, со скоростью раненой черепахи! Я бы ему поаплодировала, если бы не оцепенела, скованная волнением за Ардо.
Тубус с шеи птицы переходит в руки мужчины и питомец тут же улетает прочь. Сир Крамер достает бумагу, разворачивает, торопливо читает, и в его глазах загорается торжествующий огонь. В расширенных зрачках вижу борьбу между порывом сразу сообщить мне неприятную новость и желанием помучить меня неизвестностью. Очевидно, второй вариант кажется ему более жестоким, поэтому капитан, не произнеся ни слова, убирает бумагу в тубус и продолжает движение в Храм, утягивая меня за собой к главному входу.
Мимо нас снуют девушки, одетые в одинаково серые или коричневые платья, с повязанными поверх черными передниками. Все деловито спешат: у кого в руках корзины с овощами или фруктами, у кого птицы кудахчут под мышкой или скрипят пустые ведра в крепко сжатых кулачках. Некоторые кивают мне и даже с тревогой оборачиваются вслед. Иные, беспокойно глядя на веревку, хмурятся и отводят глаза. Вижу одну хрупкую девушку, сильно выделяющуюся в ярком, охровом платье. Та единственная проходит мимо, даже не подняв рассеянного взгляда с гладкой, палево-белой брусчатки. Ну, а в целом мое появление очень даже тянет на фурор! Укрощение строптивой всем в назидание.
В этом мире я сознательно еще ни разу не прибегала к экстрасенсорике. Во-первых, дело это энергозатратное и довольно выматывающее. В состоянии жуткого истощения терять последние крупицы сил совершенно не хочется. А, во-вторых, входя в транс, я становлюсь довольно уязвимой, почти переставая замечать происходящие вокруг меня события. Не особо приятно подставлять под удар свою ахиллесову пяточку, а уж в незнакомом и опасном месте тем более!
Я все еще нахожусь на грани измождения, мир вокруг меня все так же неустойчив, но тревога за Ардо вот уже много часов разъедает меня изнутри, не давая ни грамма покоя, ни душевного, ни физического — так что неведения я больше не выдержу. Ни минуты!
Покрепче взявшись за веревку обоими руками — на манеру слепой, оглядываюсь по сторонам. К счастью, идем мы по ровной дороге, никаких ям или дыр на пути не предвидится. На всеобщем обозрении, конечно, впадать в транс малоприятно, но ничего. Не сахарная, не растаю!
Иду за капитаном, сощурив глаза и уставившись в его затылок. Привычно отметаю окружающую реальность, ввинчиваюсь в чувства и мысли идущего передо мной человека. О чем ты думаешь? Чего ты хочешь? Ну-ка, раскройся, сладкий, расскажи мамочке!
Сначала влетаю в облачную мешанину самых разномастных эмоций. Гнев. Досада. Мстительная радость. Торжество. Цепляюсь за каждое ощущение, как за маячок, с которого то и дело соскальзываю в невнятное крошево чувств. И снова отчаянно ловлю очередную эмоцию. С трудом, хватаюсь за ярко выраженное ехидство. Углубляюсь в следующий слой. Бессвязные слова, формирующие обрывки фраз… И, наконец, легким ветерком до меня долетают мысли:
— Она так желала его побега… Заставила меня под диктовку… Меня, своего капитана… Пусть насладится последствиями… Ардо Кроу — глупец и предатель… Подстрекать к мятежу против левийского правительства… Просветленная Лия Клерр — невеста государственного преступника… Как ей, гордячке, такой поворот? Огорошить… Проучить… Пусть знает, к чему ведет своеволие… Но зачем, ко всем бесам, она понадобилась черным стражам? Верховный?!
Нога спотыкается о какую-то преграду. Недолгое ощущение полета, и в ладошки-коленки болюче врезается что-то невероятно твердое. Оглушенная, ослепленная трансом и внезапной болью, растерянно оглядываюсь по сторонам.
Я распласталась на пестрой, мозаичной плитке. Взгляд мой тут же натыкается на две пары мокасин, стоящих почти перед носом. Знакомую капитанскую обувку вкупе со специфичным запашком я игнорирую, а вот по незнакомой, испещренной затейливыми узорами, ползу взглядом вверх, до предела задирая голову.
Передо мной стоит облаченный в серебристо-белую кандуру мужчина. Сколько ему лет — неразрешимая загадка. Гладкая белая кожа сияет молодостью. Правильные, в целом, черты лица не портит даже крючковатый нос. Помнится, некий гуру физиогномики утверждал, что такая форма носа свидетельствует об исключительной проницательности, подозрительности и даже коварстве. Такого на мякине не проведешь. Янтарно-карие глаза властно блестят и протыкают меня насквозь, как шампур куропатку. Лицо чисто выбрито, но стригся он, похоже, давненько — его голову украшают сейчас длинные, белые волосы. И не понять: то ли это седина, то ли он с детства наполовину альбинос. Он настолько хорош собой, что я невольно тянусь увидеть его уши — не эльф ли? Нет. Уши как уши. Обычный мужик. Если, конечно, уместно так называть верховного мага.
Маг учтиво тянет мне руку, предлагая помощь. Вкладываю свои пальцы в его холодную, твердую ладонь, неуклюже на нее опираясь, встаю. От его прикосновения зуд разом стихает, и я впервые за прошедший день вздыхаю с облегчением. Внезапно раздается холодный, металлический голос: