Плацдарм (СИ)
— …конечно, сейчас нашу совместную борьбу против Германии никто не ставит под сомнение, но времена меняются. И если я приду с тем, что вы мне сообщили, к товарищу Троцкому, а эта информация потом не подтвердится…
— Подтвердится, Максим, не сомневайтесь, — сказал посланник.
Нарком пристально посмотрел на него — похоже сам он верит в то, что говорит. А что, если посланника обманули — парень молодой, идеалист…
Джон поднялся со стула.
— Мне пора, товарищ нарком. Поверьте, я знаю трудности вашего положения, и не могу вам советовать, как распорядится тем, что я рассказал. Но, думаю, в некоторых других наркоматах уже знают об этом. И разведка вашего генштаба тоже знает. Мы очень ценим вашу работу во благо народов СССР и США, и поэтому хотим, чтобы и вы тоже знали.
Джон, нисколько не смущаясь, смотрел прямо в глаза наркому. Литвинов кивнул.
— Хорошо, я подумаю, — ответил он. И, уже у двери, спросил с улыбкой:
— А кто там, в этом параллельном мире, у товарища Троцкого наркомом иностранных дел? Я, надеюсь?
Джон, помедлив, ответил.
— Не уверен, что я могу это говорить… Но, хорошо, если вы задали такой вопрос. Советским Союзом в параллельном мире управляет товарищ Сталин.
— Сталин? — опешил Литвинов. — Ну, знаете, это уже ни в какие ворота не лезет!
Посланник улыбнулся.
— Хорошего вам вечера, Максим. И еще раз извините, что побеспокоил.
Хорошего вечера, подумал Литвинов, закрыв дверь, да он издевается! Теперь уж точно не до сна…
Той же ночью Лев Троцкий стоял у окон своей трехкомнатной квартиры, выходящих на площадь Революции, и просчитывал, как поступить дальше. Он чувствовал подъем душевных и физических сил — как всегда в критический момент, когда требовались нестандартные решения, способные переломить ситуацию в нужную сторону. Интуиция подсказывала Председателю партии, что такой момент как раз настал. Сегодня днем Долгов, глава НКВД сообщил ему, что Сталин скрылся из-под надзора, причем при весьма странных обстоятельствах. В избе, где он проживал вместе со своим верным секретарем, были замечены следы нескольких людей, не имевших отношения к охране ссыльных. Вместе с этими людьми Сталин и его секретарь покинули установленное место проживания и проследовали в неизвестном направлении. Следователям удалось разыскать свидетеля — местного жителя, охотившегося в тех местах. Увидев в лесу группу вооруженных людей, он, укрывшись от греха подальше, наблюдал за ними какое-то время. Свидетель утверждал, что товарищ Сталин и его секретарь шли с завязанными сзади руками — то есть как пленники. «А вели их серьезные люди, — сказал свидетель, — это я сразу понял — и по виду, и по тому, как они шли». Свидетель сказал, что идти за ними он не рискнул — кто знает, что бы они сделали, заметив его.
По следам, оставленным группой в лесу, люди Долгова установили место, куда довели пленников. На поляне, где закончился их путь, обнаружили следы еще одного человека — и на этом все. Обескураженный следователь доложил, что все они как будто испарились, причем собаки тоже не смогли взять след. «Есть предположения, кто за этим стоит?» — спросил Троцкий, но ничего, кроме не подтвержденных фактами догадок, не услышал.
А поздно вечером, ближе к полуночи, позвонил Литвинов. В необычном для него возбуждении нарком рассказал о внезапном визите американского посланника. Литвинов некоторое время мялся, не зная с чего начать, а потом выпалил новость, которая, собственно говоря, для Троцкого уже новостью не была. Позавчера он получил доклад разведывательного управления Генштаба со свидетельствами о боестолкновениях частей вермахта с неизвестно откуда появившимися там подразделениями Красной Армии. Доклад сопровождался многочисленными фотографиями с разбитыми немецкими и советскими танками неизвестной модели. К докладу прилагалось заключение специалистов об отсутствии следов подделки фотоматериалов. А еще пришло сообщение из резидентуры в Вашингтоне — там удалось сфотографировать внутренний документ, полученный американцами от завербованного сотрудника немецкого посольства. В этом документе прямо упоминался некий коридор в параллельный мир, в котором Германия потерпела военное поражение.
Троцкий сообщил Литвинову, что завтра в восемь утра в его квартире пройдет совещание, на котором будет обсуждаться информация, имеющая важное значение для судьбы Советского государства и всего мира. Оставалось обдумать, как именно преподнести эту информацию, и какие действия следует предпринять. Троцкий не сомневался, что трусы и пораженцы вроде Зиновьева и Каменева явно или не очень предложат лечь под СССР из параллельного мира, победившего Германию. Глупцы! Они не понимают, что Сталин — не тот, кого увели из ссылки, а другой, победитель — уничтожит их на следующий день после того, как получит здесь власть! Но дело даже не в этом — Троцкому не было жаль этих и других «старых большевиков», давно потерявших революционный дух и способность понимать текущий момент. Дело в другом — Сталин уничтожит то государство, которое Троцкий создал и защитил в критический момент, когда война, казалось, уже проиграна. Он вспомнил конец сорок второго года — отступление разбитых частей под непрерывными бомбежками люфтваффе, выстраивание обороны по реке Урал, героическая оборона Уфы — и пока измотанные части держались, как могли, в тылу строили основу для будущих побед. Вопреки желанию военных, Троцкий запретил отправлять американские самолеты, посылаемые по ленд-лизу, прямо в бой, а поручил использовать их в противовоздушной обороне крупнейших промышленных городов — Челябинска и Магнитогорска. Это решение было тяжелым, но, как показало будущее, верным. Когда Геринг объявил воздушную битву за Урал, люфтваффе крепко получило по зубам в небе над новой столицей СССР. Бомбардировщики шли волна за волной весь октябрь сорок второго. Это были тяжелые дни — немцы сбрасывали бомбы на любые цели, если не могли добраться до заводов, — но уже через пару недель стало ясно: потери люфтваффе в истребителях от зенитного огня и в воздушных боях вдвое превышают советские. В таких условиях соотношение сил медленно, но верно будет меняться в пользу обороняющихся, и рано или поздно немцы не смогут прикрывать свои бомбардировщики. Воздушные атаки на Урал постепенно сошли на нет, а вскоре Гитлер предложил мирные переговоры на нейтральной территории — например, в Стамбуле. В этой теме Троцкий был как в рыба в воде. Приняв предложение, после двух месяцев пустопорожней болтовни Председатель партии объявил условия: вермахт должен уйти за границы СССР по состоянию до начала войны, и выплатить репарации за нанесенный ущерб. Разумеется, переговоры тут же прекратились. В тот же день началась Пермская наступательная операция, основной ударной силой которой стала Первая таковая армия, сформированная в Челябинской области. Немцы не ожидали удара, и уже через две недели Красная Армия вышла к Каме, отодвинув линию фронта почти на двести километров на запад. Угроза, нависавшая над Свердловском, была ликвидирована.
Этот успех закрепил авторитет Троцкого. Председатель партии выступил с программной статьей в «Правде», в которой обосновал неизбежный провал немецкой экспансии на Восток. Основной тезис был таким: политика «Дранг нах Остен» совершенно не встречает поддержки в немецком обществе. Бюргеры охотно путешествовали по завоеванной Европе, загорали на французских и итальянских пляжах, отдыхали в санаториях общества «Сила через радость», но отнюдь не горели желанием ехать в далекую Россию осваивать местные земли. За четыре года лишь немногим более ста тысяч семей переселились на Восток, несмотря на все программы поддержки. Это был полный провал. Троцкий сделал единственно возможный вывод: немцам не нужна завоеванная земля. Впечатляющие успехи вермахта повисли в пустоте, не подкрепленные волей народа. В то же время Красная Армия, писал Председатель партии — плоть от плоти народа, острие меча, поднятого всей страной, чтобы поразить врага. И поэтому, заключал Троцкий, наша победа неизбежна.