Семь с половиной женихов Евангелины (СИ)
- Кого? - удивилась я, позабыв сердиться на гнома.
- Титек, - пыхтя, ответил гном, взбираясь на подоконник.
- Да это что же такое, - воскликнул Эван, садясь в постели. - Кто научил вас всюду совать свой красный от пьянства нос?! Этого гнома надо, пожалуй, зарезать и приколотить его голову над камином. И то, наверное, эта голова будет болтать без умолку!
Увидев Эвана в моей постели, голышом, разумеется, гном так и замер на подоконнике, перестал карабкаться в комнату. Эван в один миг оказался рядом с окном, передвигаясь так быстро, как умеют только вампиры, и яростно рявкнул гному в побелевшее лицо.
- Прочь из моего дома! - прошипел он страшным голосом, демонстрируя помертвевшему Ромео пару великолепных острых клыков.
Я не знаю, что больше поразило гнома - страшные вампирские клыки или то, что Эван был в моей постели голышом, - но Ромео с остановившимся взглядом, не говоря ни слова, не двигаясь, мертвым чучелком растрепанной совы свалился с подоконника вниз.
Раздался треск веток, цокот ножек дикого, но взнузданного стула, и металлическое гавканье Лоры.
- Р-р-р-р-распутница! - раздался снизу горестный рев гнома через весьма непродолжительное время. - О-о-о, какая же ты жестокосер-р-р-рдная р-р-распутница! Ты изменила мне! МНЕ!! Потаскуха!
Эван яростно ухватил башмак, размахнулся что есть сил, и запустил его в гнома, стенающего внизу, под окнами. Раздался смачный шлепок, гном взвизгнул, но стонать не прекратил.
- Я отомщу! - рыкнул оскорбленный моей изменой гном. - За свое р-р-разбитое сердце я отомщу! Кроваво! И беспощадно! За свою поруганную честь!..
- Я не твою честь поругал! - яростно выкрикнул Эван. - Ты смотри, на людях не ляпни такое!
- Я отомщу, - замогильным голосом завывал гном. - Чео-о-орная тоска-а-а-а... возьми меня-а-а-а... Че-о-о-орными крыльями обними-и-и-и. в че-о-орную пропасть замани-и-и.
Лора, усевшись в траве, тоскливо скрипуче завыла. Эванс треском закрыл окно.
Глава 10. Че-о-орный-Прече-о-о-орный Дракон
Завтракали мы с Эваном вместе. И не подумайте ничего дурного, это был самый обычный и приличный завтрак. Мне досталась горячая выпечка со свежесбитым маслом и горячий шоколад, а Эван... Эван пил на завтрак кровь быка, за которой посылал на скотобойню.
- Очень бодрит, - пояснил он, аккуратно пригубив свой хрустальный бокал. - И бифштексы с кровью - тоже.
И никаких пятен на белоснежной манишке! Никакого рычания и потеков на лице.
Он был очень аккуратен. Аристократически чистоплотен.
Пока мы завтракали, я как следует рассмотрела вампирское кольцо. Какая необычная и очень красивая вещь! Очень массивное, с кроваво-красным камнем, переливающимся в свете солнца всеми цветами радуги.
- Оно волшебное. Блеск этого рубина погаснет только тогда, - сказал Эван, замечая, что я рассматриваю подаренное им кольцо, - когда ты разлюбишь меня.
- Или когда ты разлюбишь меня? - спросила я. Эван покачал головой:
- Я - никогда, - ответил он.
Гнома не было слышно. Он нигде не шебуршал, нигде не кричал о своей любви и о своем разбитом сердце тоже. И я даже порадовалась, наивно думая, что он отстал. Глупая! Дракон Роланд же предупреждал меня, что гномы - существа приставучие.
До охотничьих домиков было рукой подать. С утра мои лошадка и повозка прибыли от некроманта Алекса, и Эван проводил меня и сам усадил, подал вожжи и задремавшую в тенечке стальную Лору.
- Только смотри, - грозно сказал он, - если кто-то из них полезет к тебе целоваться, ни один некромант их не спасет!
- Обещаю - я не позволю им вольностей! - ответила я.
Гнома действительно видно не было. Дикий, но взнузданный стул пасся возле стены замка, с ловкостью козерога карабкаясь в самые труднодоступные места. Пахло костром; остатки его чернели неподалеку от широкой террасы.
Гнома видно не было.
Если бы мы были не так сильно влюблены и были чуточку внимательнее, то бы наверняка рассмотрели и рыжую бороду на клумбе с бархатцами, и внимательные зеленые глазки, как буравчики. и огромную, на всю террасу, пентаграмму.
Гном специально развел костер, чтобы нажечь угля и им на черных камнях, из которых и был построен замок Эвана, нарисовать чудовищный призыв. Со злости ревнивый мстительный гном хотел даже разломать стул некроманта, но стул ему не дался. Он яростно лягался и становился на дыбы.
Гном был бит его ножками, подкованными крепкими металлическими набойками, и отступил, с ворчанием прижимая свою флягу с пивом к заплывающему подбитому глазу.
Он нашел и сжег какую-то корягу, и головешкой тщательно выписал все страшные ругательные слова, которые полагалось вписать в призывную пентаграмму.
Если б мы увидели его испачканную углем физиономию и абсолютно черные руки, мы бы наверняка поняли, что он что-то натворил. Но гном умело замаскировался, слился с клумбой. А черный пол скрыл его художества.
Но проходя по террасе, я наступила в центр пентаграммы, и древнее зло, к которому взывал ревнивый мстительный гном, пробудилось.
С неба дохнуло холодом, солнце затянуло тучами. Эван, глянув на наползающие фиолетовые облака, покачал головой:
- Может, ты съездишь навестить их в другой раз?
- Нет, Эван. Сегодня. Чем быстрее я с этим покончу, тем быстрее мы будем с тобой вместе.
Я поцеловала его на прощание, подстегнула лошадку и поехала к последнему домику, ожидающему меня.
***
- Э-э-э-эми-и-и-иль!
Мощный рев луженой глотки мамаши охотников разнесся над вздрогнувшими зелеными холмами. Птицы с криками сорвались с ветвей, Лора списком покарабкалась под мою юбку.
- Негодный мальчишка, где ты там ходишь, - затараторила почтенная мадам на одном дыхании, без пауз, - когда к нам гости едут?!
Эмиль - тот самый охотник, которому Эван повредил глаз (да, тот дрыгался до сих пор), -смирно сидел на стуле посередине лужайки перед домом, сложив руки на колени, как послушный мальчик. Он был при параде, в белоснежной сорочке и расшитом золотом жилете, а двое других охотника, щелкая ножницами над его солнечными светлыми волосами, спорили, как лучше его постричь, скрывая лысину, выстриженную когтями Эвана.
- Ирокез! - кричал один.
- Чубчик! - вопил другой.
И они принимались носиться друг за другом, тыча друг в друга ножницами и опасно ими щелкая над лысым теменем братца.
- Ми-и-и-ихаль! - взревела, как паровозный гудок мамаша охотников. - Стриги ирокезом! Акмаль - иди, встреть гостью.
И она сама вышла на крыльцо дома, дымя трубкой.
Если б я не видела ее сыновей - а все огненные маги-охотники были ее сыновьями-близнецами, - то я подумала бы, что она разбойница. Или пиратка. И живет где-то в разбойничьем логове в лесу. Но никак не домохозяйка и хорошая мать в респектабельном доме.
На ее черноволосой голове был небрежно повязан цветастый платок, мощную грудь обтягивала яркая красная кофточка. На широких бедрах поверх полосатых пиратских штанов тоже красовался небрежно повязанный цветастый платок, частично заменяющий юбку. Ноги ее были обуты в видавшие виды ботфорты. В зубах этой великолепной во всех смыслах дамы была зажата прокуренная и порядком погрызенная трубка.
Ей не хватало только абордажной сабли в руках, попугая на плече и шляпы поверх повязанных платком волос. Но и без них я ожидала, что сейчас эта великолепная во всех смыслах дама выкрикнет: «Три тысячи чертей, сухопутные крысы!». И стрельнет из пистолета, раздобыв его где-нибудь под цветастым платком.
«Вот это мама! - потрясенная, подумала я. - Не дай бог выйти замуж за одного из ее сыновей. Если я ей чем-то не понравлюсь, она запросто пустит меня на корм акулам!»
Акмаль, бросив свои ножницы в траву, радостно улыбаясь, поспешил ко мне. раскрыв объятья. Победивший Михаль радостно защелкал ножницами, превращая своего благонравного нарядного брата в отвязного индейца.
- Евангелина! - выкрикнул Акмаль на все холмы. - А мы вас ждали!