Твоё слово (СИ)

Бронс был отбитым на всю голову гадом. Но очень полезным гадом. Много чего про него можно понаписать, конечно, но все это не только сам Бронс, мстительный как темные слуги Безымянной, без ответа не оставит, но и командир его группы, а может на это и Теневой министр внимание обратит, и все — не будет больше не только Шуры, но и любого упоминания о ней.
— Заешь, кажется мне пора, — Раш тяжело поднялся с нагретого места под понимающим взглядом Ловкого, — спасибо за информацию.
— Всегда рад!
После этого Раш в экстренном порядке, под аккомпанемент ариэлевского нытья, угроз, увещеваний, шантажа и, кажется, даже стонов боли, в ночи остановил тираж ежедневной газеты «Дни Империи». Да, завтра они не заработают ни одного обреза. Да, не смогут даже покрыть затраты. Ничего — переживут.
А Аррирашш уже не был уверен, что сейчас хочет видеть маленькую хитрую засранку. Но поговорить с ней стоило. Может она правда просто не понимает? Ну бывает же такое?.. Непохоже, что она хочет самоубиться во цвете лет.
Раш чувствовал усталость.
Ярм ведет себя как ребенок, Шура ведет себя как ребенок — и мужчине тоже уже хотелось встать в позу и, плюнув на всех и вся, вести себя как подросток, который делает только то, что ему хочется, и думать, что мир просто его не понимает. И отвратительнее всего было от осознания, что он не может.
Он понимает Ярма, понимает, и совсем не хочет делать ему больно, отнимая ребенка, даже если он пока не знает, что с ним делать.
Он понимает, что Шура не умеет быстро сближаться, если вообще умеет, и глупо ждать, что она вот так с разбега начнет думать о чувствах тех, кто о ней заботится. Просто было до соплей обидно, что, кажется, его понять ни один из них не хотел.
Раш был накручен. Раш устал. Он сел на ступеньки Евиного дома, улегся на перила и стал ждать самую проблемную девочку во всем Высоком Городе. Он пытался успокоиться, но не получалось. Раз за разом, думая о том, как чуть не каждый день, после почти каждой статьи, он ходит по домам, по лавкам, по улицам — и проверяет, угрожает, убирает, предостерегает; как проверяет охранки, покупает новые (на всякий случай), ставит дополнительные патрули то к дому, то к издательству, выбирая тех, кто еще не готов в нужный момент отвернуться и сделать вид, что ничего не видел, а таких стражников скоро не останется во всей столице! И она раз за разом просто отмахивается. И не одного даже спасибо. И да, не обязана, не просит, но от этого вот вообще не легче. Ему-то уже не все равно! А ей еще как.
И когда она вышла, как будто бы не торопясь, хотя чай был явно вчерашним, уселась рядом и с таким напряженным выражением лица, как будто рожает, выдавила из себя это: «Раш, у тебя что-то случилось?». Как великое одолжение. И в любой другой день, наверное, он был бы очень рад, он бы заметил как для нее это непросто, как она очаровательно раскраснелась, как ждет ответа… Но не сегодня.
— Ты, — ответил он, вспоминая, как пару часов назад остановил работу целой типографии, подтер задницу работой огромного количества существ, — со мной случилась ты.
  
Глава 11. Шут. Арест
 
— Что, прости? — нет, не такого ответа я ожидала.
— Скажи, ты хоть иногда задумываешься, о ком ты пишешь? И к каким это может привести последствиям? — очень неожиданный заход. При чем тут вообще это?
— Ну ты опять? — я прямо чувствовала, как у меня начинает болеть голова.
Этот разговор у нас происходит с периодичностью раз в неделю, по-моему. И ни к чему не приводит. Так зачем опять его начинать? Тем более, я вовсе не ищу намеренно проблем на свою голову. Просто делаю то, что считаю нужным делать.
Ок, это может обернуться плачевно, но это моя зона ответственности, и то что он в нее влезает — его решение и его выбор, я-то об этом не просила. Он сам с чего-то решил, что я нуждаюсь в опеке — ну ладно, чем бы дитя не тешилось. Но почему он думает, что он может реформировать мою жизнь по своему усмотрению? И при этом мне еще и что-то предъявлять?..
 
— Мне из-за тебя пришлось отозвать сегодняшний выпуск «Дней Империи», — чего?! Он остановил выпуск газеты?!
Я была в таком шоке, что даже не нашлась, что ответить, просто сидела и хлопала глазами; а он продолжал говорить так, будто сделал мне великое одолжение.
— И это просто удачное стечение обстоятельств, что я успел это сделать сегодня, потому что завтра даже я, не факт, что смог бы разобраться с последствиями твоей глупости…
— Глупости? Что, прости? Ты нормальный вообще? — он остановил выпуск чертовой газеты.
Просто взял и остановил. Потому что ему что-то там не понравилось в моей статье. У меня появился личный цензор. О-ча-ро-ва-тель-но. Такими темпами писать я буду в его присутствии и только о том, как удачно разродилась тетя Клава с соседней улицы и на ком женился дядя Вася из дома напротив. И только в положительном ключе.
— Ты хоть знаешь, кто такой Бронс? — улыбнулся Раш, — кто ему покровительствует? Что с тобой могут сделать за раскрытия информации, которая, на минуточку, является недоступной для широкой общественности и отнюдь не просто так? Знаешь? Думаешь хоть иногда о последствиях своих слов?
— Тебя это не касается! Это моя работа, мои слова и мои последствия! — вспылила я, подскакивая со ступенек, — и жизнь тоже моя: захочу — буду беречь, как зеницу ока; захочу — выкину на помойку! Ты кто такой вообще, чтобы за меня решать?! Муж, брат, сват?!
В тишине утра мои слова гулко разносились по улице. Тухли магические огоньки, освещавшие улицы ночью и солнце раскаленными белыми лучами проходилось по крышам домов, по моему лицу и глазам.
— А мне обязательно быть мужем, братом, сватом, чтобы о тебе волноваться? — его голос был спокоен, ровен, но так холоден, что я передернула плечами, — а если я возьму тебя в жены, ты хотя бы иногда будешь ко мне прислушиваться, а? Ты поверишь, что Бронс не твоего полета птичка? Что информация, которую ты щедро раздаешь всем подряд, опасна может быть не только для тебя? Что за последствия твоих слов отвечать порой потом не только тебе? Тебе, похоже, плевать на себя, да? И поэтому тебе и на других плевать?
— Это не тебе решать, во-первых, кому и сколько информации выдавать; во-вторых, тебя вообще не касается на кого мне плевать, а на кого нет, — я чувствовала, что говорю не то, что меня не услышат; чувствовала, что мне говорят не то, что сама не слышу, но, господи боже, раскаленный белый свет нового дня лег мне на глаза, и как же мне было все равно; я чувствовала только ярость и какую-то непонятную жгучую обиду, — а в-третьих, иди ты к Мать-Земле и ей мозг бери!
Я вбежала в дом, скинув чертово покрывало на диван, влетела по лестнице на чердак и с разбега плюхнулась на кровать. В утренней рассветной тишине были хорошо слышен стук каблуков, удаляющийся от дома.
Меня потряхивало, глаза почему-то жгло, дыхание сбилось и было каким-то прирывистым, будто меня тошнит. Горло перехватило. Странные ощущения. Как когда мне в живот на физкультуре случайно попали мячом.
Я чувствовала себя идиоткой. Ну вот чего я так вспылила? Надо было делать как всегда: улыбаться, соглашаться, делать по-своему. А потом врать на голубом глазу, что так вышло случайно. Ну рабочая же схема!
Почему меня так колотит? Почему мне вообще обидно? Я принципиально ни на кого не обижаюсь, мщу из вредности — да, но всерьез обижаются только дураки, у которых, видимо, где-то завалялись лишние нервы. Я же не дура! Ну, то есть дура. Чего так злиться-то было? Какая разница мне до того, чего он там хочет, чтобы всерьез с ним спорить? Ну хочет и хочет — это не значит, что нужно тратить свое время на попытки что-то там доказать.
 
Но обидно все-таки было. И доказать, что я права, все-таки хотелось. И не спорить у меня не получалось. Потому что почему-то мне было не все равно. И это, наверное, было самым отвратительным.
Я спросила, что у него случилось, потому что он выглядел расстроенным. Это ошибка номер раз. Чужие проблемы — не мое дело.