Крутой опер

— Грех прибедняться, Яша. Бизнес у тебя нормально идет. И я бы тебя озолотил, если б у нас бюджет нормальный был, но сам знаешь…
Яшин взгляд стал строгим.
— Ништяк! Ты-то не за бабки стараешься. А я что ж? Считаю себя тоже идейным человеком.
Капитан поверил, что Тундра сказал искренне. Из всей команды своих стукачей Кострецов всегда выделял этого похожего на чугунный утюг человека. Он занимался разведкой больше не за блага, которые с его нахрапом и так бы добыл. Яше нравилось это как итроку, охотнику. Кто Тундре был ближе: блатные или милицейские? Сейчас Яше казалось, что капитан ему братан. А завтра что в его бедовую голову взбредет? Он, пожалуй, и сам того не знал…
— Так что по Ахлопову? — поторопил Сергей.
— Надыбал банк Ашот со Сретенки, а брал Витя Молот, у него целая бригада таких специалистов.
— Ашот? Это у которого закусочная около Сухаревки?
— Во-во! А Молот — его «крыша», ну и действуют сообща время от времени.
— Так-так, — соображал оперативник, не гася всегдашней белозубой улыбки. — Как это ты моментально их рассек?
— А так. Опытный ты опер, Кость, а лишнее спрашиваешь. Тебе, может, всю мою информаторскую сеть на бумажке изобразить?
— Да ладно, Яша. Просто восхищаюсь твоими способностями. Брали банк, имея коды сейфов, заметь.
— И это знаю, — самодовольно сказал Тундра, потирая свою розово-пятнистую физиономию. — Те коды Ашот через каких-то отдельных людей вынюхал.
— Ашот да Молот, — произнес опер задумчиво. — Никаких улик не оставили. Тяжело будет раскручивать. Взяли долларовую наличность. Ее, когда и тратить начнут, по номерам не зацепишь.
— Кто ж говорит, что легко? Профессора работали. Теперь уйдут в тину, новое дело не скоро замыслят. А «лимоны» те уже и шпиону не найти.
— Спасибо, Яша, — сказал капитан, вставая и одергивая куртку, взбугрившуюся над кобурой с пистолетом.
— Бывай здоров!
Кострецов вышел из зала, зашагал переулками к черной вязи еще не распустившихся деревьев над Чистыми прудами. Шел и размышлял.
Армянина Ашота, хозяина закусочной на Сретенке, он более-менее знал. Худой, высокий Ашот был любителем поболтать с посетителями, часто становясь за стойку бара для обслуживания. Вечерами у него выпивала темная сретенская «бражка». По своим делам Кострецов время от времени обращался за информацией к сретенским оперативникам, но никогда от них об Ашоте ничего плохого не слышал. Витя Молот был капитану вовсе неизвестен.
Требовалось пойти к Ашоту на Сретенку и посмотреть на него повнимательнее. У памятника Грибоедову напротив метро «Чистые пруды» Кострецов заметил Черча. Тот страдал с похмелья, нервно куря и безостановочно моргая.
— Привет, земляк, — сказал Сергей, подходя к нему.
— О, Кость! — обрадованно воскликнул Кеша. — Вчера с твоего пива я раскрутился! Потом водочки мне поднесли — и пошло. Еле жив, уши пухнут. Выручай опять.
— Ну ты и крутой! — Кострецов рассмеялся. — Сначала тебя напои, а потом и по-хмеляй.
— А так на Руси всегда было принято.
— Вон как заговорил. А Британия, а свершения лорда Черчилля?
— Да ну их, — отмахнулся Кеша рукой с окурком без фильтра, догоревшим почти до пальцев. — Русь-то святая.
— Но святым духом и туг не проживешь. Что это за Витя Молот на Сретенке объявился?
— Почему объявился9 Давно там шмонается.
— «Деловой»?
— Есть такое, — сплевывая, прошепелявил Черч. — Ныне в силу вошел. Отстежку с торгашей у «Сухаревского» метро собирает.
— А с Ашотом из закусочной он как?
— Да выпивает у него.
— Ладно, — сказал Кострецов, протягивая Кеше деньги, — похмелись.
Тот схватил, радостно заозирался.
— Спасибочки, тут на стакан!
Кострецов шел по Сретенке к заведению Ашота. Время приближалось уже к обеду, как раз уместно было заправиться. Открыв дверь закусочной, обрадовался, увидев за стойкой самого длинноносого, усатого Ашота. То, что Кострецов из милиции, Ашот вряд ли знал, и капитан решил пообщаться с ним, прикинувшись таким же, как Черч, мучающимся с похмелья.
Сергей ринулся к бару, расталкивая посетителей.
 
— Хозяин, — крикнул он Ашоту отрывисто, — сто грамм немедленно! Душа горит!
Ашот моментально, с ловкостью фокусника плеснул водки в стакан и пододвинул Кострецову блюдечко с селедочным бутербродом. Сергей залпом выпил, стал закусывать.
— Теперь жить можно, — выдохнул он. — Давай вдогон пивка, хозяин.
Ашот открыл бутылку и поставил перед Сергеем, осведомился:
— А ты, дорогой, откуда знаешь, что я тут хозяин?
— По тебе видно, — почтительно произнес Кострецов, жуя.
— Спасибо, честное слово, — подмигнул Ашот.
Он стал наливать посетителям, покрикивая на девиц-разносчиц. Кострецов не отходил от стойки, прихлебывая пиво. Когда волна у бара спала, Ашот обратился к нему:
— Легче, дорогой? Еще водочки?
— Пока хватит, — ответил Кострецов. — Давай еще пивка и горячего чего-нибудь.
— Все правильно. Аппетит пошел, понимаешь.
Сергей, сев на высокий табурет у стойки, неторопливо ел принесенный гуляш и пил пиво. Над входом красовалась вывеска «Кафе», но в округе заведение называли закусочной, а то и забегаловкой. Единственным горячим блюдом тут был гуляш.
Когда обеденный шквал посетителей схлынул, Ашот открыл и себе пива. Налил стакан, отпил, закурил и снова заговорил с Кострецовым:
— Нормально, дорогой? О чем задумался?
Кострецов тряхнул кудрями, осклабился и показал в окно на стаю ворон, раскричавшихся на куче мусора:
— Ворон вон считаю.
— Это в каком смысле?
— В научном.
— Ну? А зачем тебе, честное слово?
— Их в Москве один миллион с четвертью. Умнющие птицы. Кремль полностью захватить хотели. Пришлось там соколов на них заводить.
— Да что ты говоришь! — изумился Ашот, шевеля усами.
— Ведь это ж академики в перьях. Ворона, если прижмут, сразу мертвой притворяется. А на Чистяках вон! Гнездились лебеди, так подлетят вороны к ним и дерут перо на гнездо прямо с живого лебедя. А много лебединых перьев рядом валялось.
— Зачем же им живое перо, слушай?
— В гнездо, наверное, лучше клеится. А может, просто так, по вредности действовали.
— Ты что, дорогой, ворон изучаешь? — осведомился Ашот.
— Да нет, просто птицами интересуюсь. У меня дома и канарейки, и попугаи. Но вороны приручению не поддаются. Стаями живут, у них свой суд, толковище, как у блатных.
— Ты это серьезно, да? — округлил черные глаза Ашот.
— Да, имеют свои законы. Если кто из стаи в дурь попер, конвоируют того на пустырь, подальше от людей и всякой живности. Несколько ворон садится вокруг на деревьях, проводах для «атаса», в охрану. Виноватая одна в центре на земле стоит, а кругом другие орут, качают права. Время от времени псрекаркивают всех то одна, то другая особые вороны. Те вроде прокурора и защитника. Потом общий гвалт — что-то решили. Если признали ворону виновной, кидаются на нее сообща и заклевывают. Белых ворон забивают всегда.
Ашот восхитился:
— Вот это разборка! Красиво ты рассказал! Я тебе за свой счет сто грамм налью, понимаешь.
— Не надо, я уже поправился. Пойду. Тебя как, хозяин, звать?
— Ашот. Заходи, дорогой. Еше что-нибудь расскажешь, честное слово.
— Меня — Серегой. Спасибо, увидимся.
Кострецов расплатился и вышел, анализируя. Чересчур простецким хотел показать себя Ашот. Истории-то, которые Сергей ему наплел, конечно, занимательные. Но чего уж так ими бывалому Ашоту заворо-житься? Столь общительным, распахнутым армянин может быть. Но хозяин доходного заведения в центре Москвы, которое бомбят любители чужих пирогов, должен быть поглубже. Значит, у отзывчивого Ашота истинное нутро за семью печатями.
Что ж, главное — знакомство завязалось, думал Кострепов. Молота Витю надо бы еше посмотреть, но тот, наверное, показывается у Ашота по вечерам. А будут ли они сейчас свою дружбу светить, если действительно брали Ахлопова на пару?