Явь (СИ)

Уже в своей комнате Варя швыряет пирожок на стол. Мысли о голоде от стресса отступают. Она подходит к зеркалу, разочарованно смотрит на свое отражение, приподнимает серую майку и принюхивается к себе. Не чуя запаха, она легкими хлопками бьет себя по лицу.
«Да к черту его. С вероятностью сто девяносто процентов мы больше никогда не встретимся. Наверняка, уже меня забыл. Хренов гвоздь пытался меня предостеречь, зря не послушала!»
Варя громко выдыхает, берет пресный, почти засохший пирожок и откусывает почти до половины. Не жуется. Варя еще никогда не сталкивалась с подобной ситуацией. Она никогда не пыталась понравиться мальчикам, да и окружающие ее мальчики обычно не вызывали у нее каких-либо эмоций, кроме мимолетного раздражения.
«Что с тобой такое вообще сейчас было? Ну неприятно конечно, но не стоит оно таких переживаний».
За окном гремит знакомый звоночек. Красный старый велосипед с банкой молока в корзинке. Варя молнией оказывается у окна. Заглядывает и в узкую щель между занавесками. Провожает взглядом удаляющегося гостя.
Варя возвращается на кухню, выплевывает так и непрожеванный сухой пирожок в помойное ведро, за ним летят и его остатки. Ставит чайник на огонь.
«На кой он сидел в доме, если обычно ждет на улице? И почему кажется знакомым? Вертится в памяти, а уловить не получается».
Темно-синие газа и светлые русые волосы очень ей знакомы, но никого из ее памяти с такими острыми четкими скулами, слегка горбатым носом и ровными строгими бровями и в помине нет. Может быть чей-то родственник? Или все же она где-то его видела очень давно.
В прихожей раздается кряхтение и неровные шаги Татьяны Родионовны. Варя высовывает голову через дверной проем.
— Доброе утро! Мне налить тебе чаю?
— Будь добра, и блины подогрей.
— Будет сделано! — голова Вари возвращается обратно.
Она ставит тарелку с блинами в микроволновку, заводит таймер. Чайник медленно закипает.
— С кизилом, имбирем, можно еще добавить базилик, как тебе?
Татьяна Родионовна пробирается на кухню с громкой отдышкой, присаживается на мягкий уголок.
— Ради всего святого, просто чай!
— Как хочешь, а я себя побалую. Знаю, что много прошу, но мне понадобилось бы немного места в морозилке. Если я планирую здесь зимовать, хорошо было бы заморозить ягоды.
Варвара разливает кипяток по стаканам, ставит их на стол, затем дополняет композицию блинчиками. Вздыхает и садится напротив Татьяны Родионовны.
— Что ж, я постараюсь выкроить для тебя место. Ты часто болеешь, ягоды будут не лишними.
— Благодарю, в городе я о таком и мечтать не могла.
— Принеси мне бумажку и листок со стола, я составлю тебе список, пойдешь сегодня в магазин, — отчеканивает строго Татьяна Родионовна.
Варя уходит в прихожую, находит на подоконнике среди прочего мусора старый детский блокнот с пятном от когда-то пролитой на него жидкости и синюю ручку.
Татьяна Родионовна задумчиво пишет список, на расплывшейся разлинованной клетке. Хлеб, овсяная каша, минералка, кофе, сахар…
— Бабуль, а что-то это у нас за гость приходил? Я конечно понимаю, что…что это меня не касается, но я перепугалась. Такими темпами по деревне пойдут слухи, что внучка у тебя сумасшедшая неряха. Обычно никто к нам не заходит в дом, и может быть, в таких редких случаях будешь предупреждать меня, чтобы я не выходила?
Варя старается быть как можно более деликатной, старается подбирать слова и интонацию, но чувствует себя все равно неуверенно. Бабушка человек вспыльчивый.
— Ах, да, забыла про тебя. Не успела сегодня подготовить молоко на продажу, пришлось просить его ждать, а на улице с утра парилка, не оставлять же его на жаре, — не отрываясь от списка, бубнит в ответ бабушка, но вдруг останавливается и упирается хмурыми глазами на Варю, — а ты вообще-то об учебе думай, а не о мужиках! А об этом лбе думать забудь, за версту видно, поматросит и бросит! А мне потом еще одну такую как ты выкармливать, знаем мы, плавали! — наказывая пальцем в отекшее лицо Вари, строго отчеканивает.
 
— У-у-у, можешь не беспокоиться, он видел меня с вмятинами на лице, такие встречи не приводят к романам, — дурашливо улыбаясь, говорит Варвара и откусывает намазанный жирной сметаной блинчик.
— Я не шучу, чтобы я не видела и не слышала, что ты близко к нему подходишь! Убью! — угрожающе цедит сквозь зубы, вдруг почерневшая в лице Татьяна Родионовна.
Варвара не спускает своих глаз с ее, и хоть внутри все перевернулось и екнуло, не подает виду.
— Предельно ясно. Ты только скажи, кто это был, чтобы я знала, к кому не подходить.
Варя, отворачивается к холодильнику за вареньем. Бабушка опускается глазами обратно в блокнот.
— Чернов, — безразлично и строго отвечает.
— Погоди, Антон так вырос? Ему сколько? Шестнадцать? Могу поклясться, что заметила у него щетину. Что за дети пошли? — бегая глазами по полкам и отодвигая банку с огурцами к стенке, говорит Варя.
— Нет, это Павел, — отрезает в ответ Татьяна Родионовна.
Варя застывает на месте на пару секунд, упирается взглядом в бездонный холодильник, потерявшись где-то в его темной бесконечности. В ее сознании мимолетно пролетает лучик старых воспоминаний, обрывки глупых детских голосов и синие глаза, которых она не узнала. Неужели прошло так много времени, что они не узнают лица друг друга.
Бабушка зачитывает список в слух, и Варя рывком вырывается из транса, потерянно бегает глазами по полкам и наконец находит малиновое варенье.
— На, собирайся, а то свежий хлеб разберут, — передвинув список к Варе, командует Татьяна Родионовна и вместе со своей кружкой уходит в зал.
Варя в ответ лишь быстро кивает, не проронив ни слова. Кислый горячий чай обжигает ее губы, но она этого не замечает.
Он действительно сильно изменился. Она бы сама ни за что его не узнала. Если у Варвары когда-то и был настоящий друг, то это был он. Только Варя помнила его еще круглолицым и ушастым. Он старше ее на пару лет, и в отличие от всех остальных встречавшихся ей детей, он не был к ней ни враждебен, ни равнодушен.
В их последнее лето, они особенно много времени проводили вместе. Он катал ее на багажнике своего велосипеда. Того самого, красного. Они рисовали на асфальте и вместе строили песочные замки. Чаще всего он присматривал за младшим братом, а не играл с мальчишками, а когда все же он встречался со сверстниками, случались драки. По сравнению с ровесниками, он был довольно маленьким и худым мальчиком, но жаловались на него постоянно, словно бы он не ребенок, а зверь, выросший лесу. Варя этим словам не верит до сих пор. Да и как в такое поверишь, когда она помнит, как он носил ей конфеты, мирно наблюдал, как она и его младший брат играют в догонялки. Он учил ее играть в карты и рассказывал детские шутки целыми сборниками.
Сердце пронзает укол от чего-то давно забытого, непонятного и почему-то вызывающего тревогу. «Нет! Прекрати! Хватит!» — пищит что-то детское и испуганное внутри. Варя слегка трясет головой и все становится на свои места. Она очень мутно и путанно помнит свое детство, да и не стоит его ворошить, все это давно забыто, а может его и вовсе не было. Теперь он другой человек, и она тоже. Все это уже совсем неважно.
Путь в магазин не столь долгий, но Варвара передвигается медленно, размеренно прогулочным непринужденным шагом. Конечно, Татьяна Родионовна просила быть расторопнее ради горячего хлеба, и ее можно понять. Горячий хлеб — одно из самых приятных удовольствий, которое может себе позволить человек, живущий в глуши. Тем не менее, удовольствие от столь редких вылазок за стены дома тоже важны. Затянутое синеватыми тучами солнце и влажный застойный воздух перед дождем делает все цвета вокруг контрастнее, а звуки чуть приглушеннее. Совсем недавняя застойная сухая жара переменилась до неузнаваемости всего за пару часов.
Мимо Варвары на большой скорости пролетает старый Москвич, и ее накрывает волной густой пыли с колеи так, что волосы разлетаются в разные стороны, и пока она их поправляет на место, пыль усаживается обратно на дорогу, ожидая следующего полета от какой-нибудь старой безобразной машины. Постепенно серая грязная пелена рассеивается и открывает вид на старые перекрашенные ста слоями краски деревянные дома, а так же неизменно красный и белый кирпич, серые шиферные и ржавые металлические крыши.