В башне

  
Барельеф
 
 
Виктору Муйжелю
 
 
 
Я видел барельеф, и до сих пор
 
Мне сердце жжет о нем воспоминанье…
 
Вот в небо крик, вот каменный укор!
 
 
 
Под барельефом не было названья:
 
Труп женщины, на нем мужчины труп,
 
Их Змей сдавил и замер в созерцаньи…
 
 
 
Взгляд у обоих холоден и туп,
 
Но столько страсти в жадном поцелуе
 
От смертной боли искривленных губ.
 
 
 
Проклятый Змей, чью силу роковую
 
Не одолеть, чьих чар не избежать,
 
Коварный Змей, обвивший ось земную!
 
 
 
Земля, земля — моя святая мать,
 
Везде прополз он — враг твой ненасытный,
 
На всем его зловещая печать.
 
 
 
Неуязвимый, злобно-любопытный,
 
Следивший жизнь несчетные года,
 
Он исказил твой облик первобытный.
 
 
 
Чуть не до неба встали города,
 
Где ровный свет, гудки автомобилей…
 
И где простор потерян навсегда…
 
 
 
Напрасны взрывы яростных усилий,
 
И крик «свобода» смелых бунтарей,
 
Нам не вернуться к легендарной были,
 
 
 
Когда под солнцем, звери меж зверей,
 
Бродили радостно Адам и Ева,
 
Прекрасны, мудры в наготе своей.
 
 
 
Что ж, сеятель губительного сева!
 
Ты победил: земля в сетях твоих.
 
Но чем еще насытишь алчность зева,
 
 
 
Дух познаванья, — темный бог слепых?
 
 
  
Солнце
 
 
М. П. Арцыбашеву
 
 
 
Жизнь — вечный пир, внимайте солнцу, люди,
 
Оно поет, у вас в крови поет,
 
О творческом, о неизбывном чуде.
 
 
 
Прекрасна дева в час, когда придет
 
Ее жених и с них спадут одежды,
 
Прекрасней мать, питающая плод.
 
 
 
Расти, дитя, вновь будут властны вежды,
 
Пронижет мысль все звезды и века,
 
И сердце примет новые надежды.
 
 
 
О счастье жить! В луче моя рука!
 
Какая радость чувствовать в ней силу,
 
И хрупкий стебель нежного цветка.
 
 
 
Во всем подобься гордому светилу
 
И улыбнись, когда тебе с тоской
 
Укажет кто на раннюю могилу.
 
 
 
Нет прошлого, нет жизни прожитой.
 
Не убывает ни одно мгновенье,
 
Но каждое вновь связано с тобой.
 
 
 
Проклятье утверждающим сомненье,
 
Клевещущим на солнечный простор!
 
Вот истина великого значенья,
 
 
 
Вот эпитафия: «Склони твой взор,
 
Пусть каждый знак, который здесь начертан,
 
Блеснет, как луч рассветный из-за гор,
 
 
 
Живи! Я жил, я мыслил — я бессмертен.
 
 
  
Смерть
  
 
 
Смерть — старая насильница — пьяна.
 
На улицах не счесть телег с гробами,
 
На кладбище могильщики без сна…
 
 
 
Смерть всюду, каждый миг в трактире, в храме…
 
Кто зачумлен, тому спасенья нет,
 
Хоть на других глядит ее глазами.
 
 
 
Все: юноша, старик в избытке лет,
 
Дитя — цветок и женщина, как сказка,
 
Замкнулись все и жгут вечерний свет.
 
 
 
Но страх не заглушит ни хмель, ни ласка;
 
Он у дверей, в каждый, молча, ждет:
 
Вдруг боли, корчи и лицо, как маска.
 
 
 
Смерть — старая насильница найдет,
 
Руками цепкими вопьется жадно,
 
И мертвым ртом к живому рту прильнет.
 
 
 
Дышать и знать, что дышишь, так отрадно.
 
Я, солнце, твой и мысль моя, как ты,
 
Возвышенна, красива и громадна.
 
 
 
Зачем же смерть и ранние кресты?
 
А в эти дни их выросло так много.
 
Вот, может, шел к возлюбленной, мечты…
 
 
 
И трупом лег у милого порога.
 
Кто ж кормчий наш? До дна раскройся твердь,
 
И обнажи нам дьявола иль Бога,
 
 
 
Чтоб знали мы, что вечно: жизнь иль смерть.
 
 
  
Любовь
 
 
А.И. Куприну
 
 
 
Любите так чисто и свято, как звери,
 
Любовь — это солнце в полдневной красе,
 
Любовь — это в вечность раскрытые двери.
 
 
 
Любите, как звери, любите и все
 
Коснетесь безумств переполненной чаши,
 
Иль сердце омоете в красной росе.
 
 
 
Что может быть ярче, что может быть краше,
 
Звериного счастья двух юных сердец.
 
Берите его, каждый миг оно — ваше….
 
 
 
Кто зверя связал, тот насильник и лжец,
 
Тот жизни солгал, изнасиловав тело,
 
Пусть женщина — «самка», мужчина — «самец»…
 
 
 
И это прекрасно, коль сильно и смело;
 
Любить и дарить человека земле,
 
Чтоб солнце в крови его вновь пламенело.
 
 
 
Всевластна любовь и в добре и во зле.
 
Любите ж, поймите весь ужас потери:
 
Прожить, не любя, до морщин на челе.
 
 
 
Любите, так чисто и свято, как звери.
 
 
  
Слава
 
 
 
О слава, слава, скользкая тропа!
 
Сегодня ты увенчан и прославлен
 
И рукоплещет шумная толпа,
 
 
 
А завтра после пыток обезглавлен,
 
И палачом твой бледный, страшный лик
 
Толпе, тебе рукоплескавшей, явлен.
 
 
 
Безумьем ты, иль разумом велик.
 
Не пей из чаши работворной власти,
 
Отравлен тот, кто к ней хоть раз приник.
 
 
 
И на пути к твоей заветной страсти
 
Не доверяйся кораблю толпы,
 
На кораблях толпы гнилые снасти.
 
 
 
Как много их разметано в щепы!
 
Я б властвовала» но предпочел иное:
 
Направил в горы твердые стопы,
 
 
 
Достиг вершин и вот теперь вас двое.
 
А жизнь, как сон, которого уж нет,
 
Нас двое: я и солнце золотое.
 
 
 
Отсель глашу мой радостный завет:
 
— «Кинь города — смятенных душ плененье,
 
Цари один, неси на горы свет
 
 
 
И презирай людское поклоненье».