Валькирия (СИ)

Как это обычно бывает, самые серьёзные выступления откладывались на третий день. В первый выступала в основном молодёжь: демонстрация навыков на ежемесячном фестивале была одним из девяти испытаний, которые проходил во время обучения каждый крылатый, самым последним.
Санъяра всегда немного неловко чувствовала себя, наблюдая за выступлениями птенцов — слишком живы были ещё воспоминания о том, как она сама точно так же выходила на помост и демонстрировала гимнастические навыки — Санъяра предпочла их вооружённому бою по совету Райере, который считал, что без надобности боевые умения храма показывать посторонним не стоит.
Однако пропустить выступления выло бы невежливо, и умывшись возле колодца, она облачилась в торжественные одеяния и направилась к месту торжества.
Большинство гостей уже собралось на трибунах, установленных под открытым небом, вокруг помоста, подвешенного над озером. Здесь, в зиккурате Поющей Луны, это озеро служило центром закрытого сада и располагалась в той же части комплекса, где в Храме Свинцовых Волн находился водопад.
Утро было ранним и воздух ещё не прогрелся, но чувствовалось, что к полудню солнце раскалится, яростно алыми лучами накроет сад, как будто прощаясь с уходящим летом.
Санъяра пришедшая на собрание в одиночестве пробралась под предназначенный для её делегации навес, взяла из рук ученика расписанных бордовым и золотым деревянный веер и принялась обмахиваться. Она ужасно не любила жару.
От внимания девушки не укрылось, что такие же веера получили многие другие намэ, и Санъяра поняла, что держит в руках подарок в честь этого летнего фестиваля, изготовленный, должно быть, в мастерских храма Луны.
Намэ Лэйре — глава зиккурата Поющей Луны — неторпливо поднялся на помост и принялся произносить речь.
Его выступление в общем и целом состояло из двух частей: сначала он благодарил собравшихся за оказанную ему честь, затем рассказывал о том, как важны на его взгляд находки и реконструкции, связанные с периодом Первого Храма.
Хотя теперь все участвовавшие в исследованиях знали, что храма как такового не было — а если он и был, то следов его найти пока не удалось — термин всё ещё продолжал существовать, как привычный и любимый посвящёнными в эту историю образ.
Напоследок Лэйре особо выделил заслуги намэ Латрана в деле восстановления знаний ушедшей эпохи, от чего Санъяре захотелось вскочить и немедленно бросить ему вызов. Она одёрнула себя, наполмнила о том, что храм Свинцовых Волн — не только бушущее пламя боя, но и текучая уверенность воды — и о том, что выступать силой против талах одинаково не честно и бесполезно.
Сделав три глубогих вдоха она заставила себя усидеть на месте, а когда немного успокоилась поймала на себе пристальный, внимательный взгляд намэ Саварэ, сидевшего на трибуне слева. Саварэ подозвал к себе младшего ученика, раздобыл где-то небольшой обрывок ткани и вывел на нём что-то кисточкой для письма. Потом подал мальчику знак и тот затерялся в толпе.
Обеспокоенная произошедшим Санъяра не могла избавиться от чувства, что его действия как-то связаны с ней, но чтобы не привлекать к себе ещё больше внимания отвернулась — и тут же столкнулась глазами с внимательным взглядом Калаи.
За прошедший год намэ Серебряных Ласточек как будто бы ещё сильнее иссхолась, Санъяру поразила неожиданная догадка: не терзает ли Калаю какая-то тяжёлая болезнь?
Заметив её взгляд Калая как будто опомнилась, церемонно кивнула и отвернулась к сцене. Санъяре ничего не оставалось кроме как последовать её примеру.
  
29
 
Фестиваль двигался своим чередом. Дабы показать равенство между кастами, их представители выступали по очереди.
Санъяра хорошо помнила, что несколько лет назад техники Первого Храма продемонстрировал один лишь Наран — и это выглядело одинаково удивительно и для талах, и для катар. Теперь же на помост выходила уже третья ласточка и все они с одинаковым изяществом производили манипуляции редкими видами оружия. Для непосвящённого глаза их движения могли показаться всего лишь танцем, но Санъяра отчётливо улавливала нюансы в каждом перекатывании мускулов, в движении каждой складки церемониальных одежд — теперь она видела, что эти техники явно происходят от тех, что демонстрировал некогда Наран.
 
Тогда, шесть лет назад, они вызвали у неё восхищение своей завершённостью, но теперь Санъяра видела, что в них гораздо больше показной грации, чем выверенности, которая должна сопутствовать удару настоящего бойца. Всё это навело её сразу на несколько мыслей, первая из которых заключалась в том, что техники Первого Мира не предназначались для боя. Какое бы высокомерие не заставило Калаю взять их на вооружение и передать сразу всем своим ученикам, Санъяра видела, что её воины легко справятся с подобным грациозным, но слишком погружённым в самолюбование противником.
С другой стороны Санъяра думала о том, как и когда Калая успела завладеть таким количеством тайн Первого Мира. Как следовало из общения с Нараном, талах так никого и не допустили за врата. Катар они попросили не перескать этот порог в виду того, что была непонятна их роль в уничтожении прежнего мира. Талах-ар и талах-ан — поскольку считали это слишком опасным.
И тем не менее получалось, что с Калаей они своими находками поделились.
Когда Ласточки покидали помост и их место занимали воины храма Белого Ястреба, их выступления заставляли сердце Санъяры сжиматься, а аккорды Песни Смерти в её крови взметаться до самого неба. Забыв о пластичной эстетики гимнастических движений они наносили воздуху нарочито резкие и быстрые удары, оценить которые скорее смог бы знаток боя, чем досужий зритель. Санъяра осторожно поглядывала на другие трибуны пытаясь понять, какую реакцию у них вызывают эти выступления. Толпа безмолвствовала. На воинов Саварэ смотрели не произнося ни звука и Санъяра невольно поймала себя на том, что по детской привычке кусает губу, как это случалось в тех редких случаях, когда что-то вызывало у неё предельное беспокойство. Она слишком хорошо чувствовала, что за масками холодной сдержанности таится страх.
Следом за катар вышла череда талах-ир. За их проектами Санъяра следила с любопытством, но без особых опасений. Только раз её вывела из задумчивости мелодия, которую один из юношей принялся играть на незнакомом Санъяре инструменте: музыкальные инструменты крылатых делились на два вида, они были либо духовыми, либо струнными. Музыкальное искуство талах-ир не терпела ничего резкого или могущего вызвать раздражение, только прекрасные и гармоничные, ласкающие и слух, и сердце звуки протяжных мелодий.
То, что использовал для выступления этот талах-ир больше похоило на бочки с вином, чем на музыкальный инструмент. Он бил по ним небольшими палочками, вызывая ритмичные звуки разного тембра, которые мгновенно развеяли сонную скуку Санъяры. Снова она почувствовала, как крепнет в её крови древняя Песня, и пропустила момент, когда сменив талах-ир над помостом появилась смешанная группа талах-ир и катар: пятеро валькирий готовились демонстрировать фигуры замысловатого полёта.
Наконец на сцену снова вышел намэ зиккурата Серебряной Луны и поклонившись предложил всем гостям прогуляться в саду и рассмотреть достижения касты талах-ан, которые было бы неудобно демонстрировать издалека. Это предложение было довольно стандартным для подобных мероприятий, но Санъяра замешкалась, задаваясь вопросом: за всё утро видела ли она на сцене хоть одного талах-ар?
Ей казалось, что нет, но увы, выступлений было так много, что с точностью она утверждать бы не смогла.
После прогулки по парку гости стали постепенно стягиваться в пиршественный зал. Здесь никто не следил уже ни за тем, чтобы придерживаться своей делегации, ни за тем, чтобы соблюдать этикет.
Те, кто первыми добрался до чарок с вином уже ослабляли пояса и усажиались на подушках по свободнее, смеялись погромче, чем было принято в публичных местах, и говорили более сбивчиво.